Он почувствовал фальшь в ее голосе. Теперь он узнал ее актерскую игру, понимая, что за ней скрывались безысходность и беззащитность. И он любил ее за это еще больше.
– Ну, конечно, я поеду с вами, – успокоил ее Га. – Я всегда буду с вами.
А затем последовал поцелуй. Сначала она подняла голову, глаза ее сверкали у его губ, рука медленно пробиралась к его ключице, где и задержалась, а затем она медленно, медленнее не бывает, потянулась к нему. Он узнал тот поцелуй из фильма «Выше знамена!». Она подарила его слабоумному южнокорейскому пограничнику, а тем временем группа освободителей отключила электричество в караульной вышке и вступила в бой за освобождение Южной Кореи от капиталистических диктаторов. Он мечтал об этом поцелуе, и это случилось – теперь он принадлежал ему.
– Давай сбежим! – шепнула она ему на ухо.
Граждане! Откройте окна и посмотрите на небо – над Пхеньяном летит вóрон. Своим острым мощным клювом он схватит и растерзает любую угрозу, нависшую над патриотическими народными массами, что находятся внизу. Послушайте, как он с пронзительным криком вздымает свои черные крылья. Взгляните, как этот хозяин неба устремляется вниз, на школьный двор, и принюхивается ко всем детишкам, пытаясь выявить, нет ли среди них трусов, а затем, выпустив когти, пикирует вниз, чтобы оценить преданность голубей, прекрасно обрамляющих статую Ким Ир Сена. И посмотрите, как наш вóрон с его уникальным зрением, способным разглядеть девственность, кружит над Молодежной группой Чучхе, одобрительно кивая, – так эта знаменитая птица проверяет с воздуха их репродуктивную непорочность.
Но что на самом деле занимает вóрона, так это Америка. А вовсе не те, кто воруют каштаны или незаконно содержат в доме собак, вынуждая птицу заглядывать в окна многоэтажек, чтобы обнаружить следы их лап. Нет, граждане, американцы приняли приглашение Великого Руководителя посетить Пхеньян, самую прекрасную столицу в мире. Итак, темные крылья вóрона отбрасывают оберегающую тень на поля Ариран в поисках любого намека на существование тех, кто симпатизирует капиталистам. Одного предателя достаточно, чтобы разочаровать страну, настолько ей неведомы ни меркантильность, ни жадность, ни тайные преступные военные нападения. К счастью, граждане, никакая птица так не следит своим благосклонным оком за народом Кореи, как вóрон. Он не позволит корейцам стать народом, который дает имена собакам, угнетает других из-за цвета их кожи и поглощает подслащенные таблетки, чтобы абортировать своих нерожденных детей.
Но отчего, спросите вы, вóрон кружит над Тропинкой для расслабления Чосон? Разве тут не прогуливаются наши лучшие граждане, разве здесь не собирается наша молодежь, чтобы обмыть ноги старикам, а жарким днем кормилицы разве не кормят с радостью младенцев лучших янбанов Пхеньяна? Зоркий глаз вóрона тут как тут, граждане, ведь он сразу заприметил блестящий предмет, брошенный в кусты каким-то мужчиной, где из-за него подрались несколько сирот. Тот факт, что сиротам кинули монетки, не только лишает их самоуважения, но и противоречит духу Чучхе, что является нарушением основного правила добропорядочного гражданина: тренируй самодостаточность.
Приглядевшись внимательнее, вóрон заметил, что мужчина, разговаривая с женщиной, использовал определенные жесты, которые явно доказывали, что они обсуждали какой-то план. Государство заботится о завтрашнем дне, граждане. Завтра – вот чем заняты ваши Вожди, и вы должны оставить то, что по праву принадлежит им. Итак, еще одно правило добропорядочного гражданина было нарушено: будущее – не ваша забота. И в ту минуту вóрон узнал в нарушителе Командира Га, человека, который был замечен в несоблюдении всех правил добропорядочного гражданина:
– посвяти себя навечно нашим выдающимся Вождям,
– высоко цени критику,
– подчиняйся политике «Сонгун»,
– обязуйся воспитывать детей в коллективе,
– регулярно готовься к лишениям.
Неожиданно вóрон, очарованный красотой женщины, чуть не рухнул на землю, поняв, кто беседует с тем мерзким гражданином. Это была именно Сан Мун. Но сильные крылья вóрона не дали ему упасть. Спустившись ниже, он вклинился между мужчиной и женщиной, столь не подходящими друг другу. В клюве вóрона было сообщение. Когда Командир Га наклонился, чтобы поднять его, птица высоко подпрыгнула: «Кар-р-р!» и стала хлестать Га крыльями по лицу, а затем повернулась к Сан Мун. Записка, поняла она, предназначалась ей. Когда она развернула полоску бумаги, на ней было написано только имя нашего Великого Руководителя Ким Чен Ира.
Вдруг появился черный «Мерседес», из которого вышел мужчина с загипсованным носом и поспешил открыть дверцу Сан Мун. Она ехала к Великому военачальнику, который открыл ее талант, написал сценарии ко всем ее кинофильмам и долгими вечерами обучал ее тому, как правильно описывать триумфы нашей страны, возвышая их над превратностями судьбы. Великий Руководитель, дипломат, стратег, тактик, спортсмен, режиссер, автор прозы и стихов – все это он, и, конечно же, Ким Чен Ир был также ее другом.
Проезжая по улицам Пхеньяна, Сан Мун прижала лицо к окну автомобиля и, казалось, печально смотрела на золотое сияние солнечных лучей в пыльном воздухе у Центрального продовольственного склада. Она будто бы всплакнула, проезжая мимо Детского театра, где маленькой девочкой училась игре на аккордеоне и искусству кукольника, а также массовой гимнастике. «Что же стало с моими прежними учителями?» – казалось, спрашивали ее глаза, и уж точно не без слез созерцала она причудливые витки ледового катка, одного из редких мест, которое ее мама, всегда помнившая о возможности внезапного тайного нападения американцев, отваживалась посещать. Никто на льду в те дни не мог налюбоваться на Сан Мун – она радостно подпрыгивала, поднимая свои девичьи руки и ноги, а на лезвиях ее коньков блестели ледяные узоры. Бедняжка Сан Мун! Она будто знала, что не увидит больше все эти достопримечательности, томимая дурным предчувствием о том, какую участь уготовили ей беспощадные и безжалостные американцы. И какая бы женщина не всплакнула, проезжая по бульвару Воссоединения, от мысли о том, что никогда больше не увидеть ей такой чистой улицы, такой стройной очереди за продуктами и не услышать шелеста багряных знамен, мощно развевающихся среди красных флагов, восхваляющих каждое слово великой речи Ким Чен Ира, произнесенной им 18 октября 63 года Чучхе.
Сан Мун доставили к Великому Руководителю. Она предстала перед ним в комнате, подготовленной для приема американских гостей. Приглушенное освещение, темные зеркала и деревянные столы напоминали американский «тихий бар»[30], заведение, в котором американцы прятались от своего репрессивного правительства. За тяжелыми дверями «тихого бара» американцы могут сколь угодно выпивать, прелюбодействовать и драться друг с другом.
Поверх модного комбинезона Великий Руководитель надел передник. Лоб прикрывал зеленый козырек, а плечи были обмотаны куском ткани. Он шел от бара с распростертыми объятиями.
– Сан Мун! – воскликнул он. – Чем же мне тебя угостить?
Он крепко обнял ее в пылу социалистического товарищества.
– Я не знаю, – ответила она.
– Ты должна была ответить: «Как обычно».
– Как обычно, – повторила она.
Он налил в рюмки немного северокорейского коньяка, который славится своими лечебными свойствами.
Присмотревшись, Великий Руководитель заметил печаль в ее глазах.
– Чем ты расстроена? – спросил он. – Расскажи мне свою историю, и я дам ей счастливый конец.
– Ничем, – заверила она. – Я просто репетирую свою новую роль в кино.
– Но это радостный фильм, – напомнил он ей. – Распущенного мужа твоей героини заменили более эффективным, и вскоре у всех крестьян повысились урожаи. Но тебя огорчает что-то другое. Дела сердечные?
– В моем сердце есть место только для Корейской Народно-Демократической Республики, – ответила она.
Великий Руководитель улыбнулся
– Узнаю свою Сан Мун, – сказал он. – Этой девушки мне так не хватало. Пойдем посмотрим, какой у меня есть для тебя подарок.
Он достал из-за барной стойки американский музыкальный инструмент.
– Что это? – спросила она.
– Это называется ги-та-ра. На ней исполняют сельскую музыку. Говорят, она сейчас пользуется особой популярностью в Техасе, – сказал он. – На этом инструменте также исполняют «блюз», это такая музыка, в которой отражается боль от неверных решений.
Сан Мун пробежалась своими нежными пальчиками по струнам гитары. Та издала глухой стон, как будто звонкий хэгым[31] завернули в одеяло и окунули в ведро с водой.
