Нельзя не затронуть еще одну тему — якобы национализм и антисемитизм махновцев. Анархизм по сути своей не может и не должен поддерживать любые проявления расовой нетерпимости. Но опять же, учитывая разнородность и непостоянство подчиненных Махно формирований, ему было трудно контролировать всех, кто стоял под его знаменами. Так что случались и погромы, и убийства на национальной почве. И не всех провинившихся батька карал. Но все же Махно был едва ли не единственным командиром времен Гражданской войны, кто проводил более или менее разумную национальную политику. Ведь в его армии воевали не просто евреи или, например, греки, а еврейские и греческие формирования. Когда Махно кого-то приближал к себе, ему было абсолютно все равно, какой национальности этот человек, среди его командиров, помимо украинцев, были русские, евреи, болгары и другие. И ко всему прочему, батька всеми способами старался пресекать национальную рознь. Например, однажды, прибыв на некую железнодорожную станцию, он увидел на здании вокзала плакат с надписью: «Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батька Махно!» Довольный своим «произведением» автор стоял тут же. Здесь же художника по приказу Махно и расстреляли.
И наконец, последний миф — о неорганизованности армии Махно. И в этом дела обстояли с точностью до наоборот. Собственно говоря, вряд ли без должного уровня организации, без четко налаженной работы штаба и разведки, без координации действий между различными формированиями Махно мог сражаться, и вполне успешно, как с белыми, так и с красными. Он бил и тех и других, а ведь противостояли-то ему кадровые офицеры, генералы, которые войне всю свою жизнь посвятили. И тем не менее, от ударов его «неорганизованной» армии иногда бежали так, что пыль столбом стояла. То же самое касается и внутренней организации «республики Махновии». Когда в Гуляйполе стоял Махно, это был нормальный центр хорошо организованной армии, а отнюдь не некая бесшабашная вольница, как многие привыкли думать. Об этом свидетельствовали не только, так сказать, независимые наблюдатели, но и некоторые довольно высокопоставленные большевики (о чем, естественно, советская история также предпочитала не вспоминать). Например, главком Украинской Красной Армии Антонов-Овсеенко, который был отправлен Москвой на переговоры с Махно. «Налаживаются детские коммуны, школы, — докладывал он в Кремль об увиденном в столице махновской республики. — Гуляйполе — один из самых культурных центров Новороссии, здесь три средних учебных заведения и т. д. Усилиями Махно открыты десять госпиталей для раненых, организована мастерская, чинящая орудия, и выделываются замки к орудиям». Сохранились воспоминания и других красных командиров, которые своими глазами видели, что в Гуляйполе поддерживается относительный порядок, действуют лазареты и вся необходимая городская инфраструктура, а в армии, помимо тачанок и винтовок, была своя артиллерия, бронепоезда и даже самолет.
Наверное, интересно было бы посмотреть, что получилось бы у Нестора Махно, если бы его республика пережила Гражданскую войну и вошла в мирное время. Но история, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Наступавшие по всем фронтам большевики в какой-то момент смогли обеспечить на захваченных территориях хотя бы относительный порядок. И народ, уставший от бесконечной борьбы неизвестно с кем и неизвестно зачем, им поверил. А Нестор, видимо, жить не мог без борьбы. И потому, потеряв свой, пожалуй, главный козырь — поддержку народа, в итоге проиграл.
Наверное, трудно однозначно ответить на вопрос, какова же истинная роль Нестора Махно в истории Украины. Что, в общем-то, вполне понятно. В любом случае это был человек, оставивший значительный след в истории страны. Знаменитый батька всю свою жизнь отстаивал идеи, в которые верил. Он был независимым, и его любил народ. За это ему честь и слава…
Котовский — личность неоднозначная и незаурядная. Это был человек, который «сделал себя сам». Конечно, кто-то может возразить: мол, Котовского сделала революция, и если бы не она, то был бы он известен разве что завсегдатаям одесских «малин» и полицейским приставам, в лучшем случае — читателям бульварной прессы. Так-то оно так, да не совсем так. Незаурядность Котовского признавали даже те, кто, казалось бы, должны были ненавидеть его лютой ненавистью. Ведь недаром белоэмигрантский писатель Роберт Гуль написал в изданной в 1930-х годах в Нью-Йорке книге «Красные маршалы»: «Ловкость, сила, звериное чутье сочетались в Котовском с большой отвагой. Собой он владел даже в самых рискованных случаях, когда бывал на волосок от смерти. Это, вероятно, происходило потому, что „дворянин-разбойник“ никогда не был бандитом по корысти. Это чувство было чуждо Котовскому. Его влекло иное: он играл в „опасного бандита“, и играл, надо сказать, мастерски». Добавим, что Григорий Котовский играл не только в «опасного бандита», как пишет Гуль, он всю жизнь играл с судьбой. И до определенного момента был в выигрыше…
Мы не будем в этой статье касаться биографии Григория Котовского, в которой, надо сказать, до сих пор множество темных пятен и непрочитанных страниц. Это дело серьезного исторического исследования — слишком много тайн и мистификаций окружают его персону, причем бо́льшую их часть Котовский породил сам, написав автобиографию, в которой очень трудно отделить правду от лжи.
Начать хотя бы с того, что он «омолодил» себя, отняв от своего истинного возраста ни много ни мало, а шесть лет. Затем Григорий то причислял себя к потомкам дворян (а советские энциклопедии писали: «из рабочих»), хотя таковым никогда не был, то утверждал, что жил в детстве в совершеннейшей бедности, хотя семья Котовских была пусть и небогатой, но вполне обеспеченной. Мало того, выдумал себе национальность «бессарабец», никогда не существовавшую в принципе. Но сквозь все это нагромождение неправды вдруг прорывается: «Я был слабым мальчиком, нервным и впечатлительным. Страдая детскими страхами, часто ночью, сорвавшись с постели, бежал к матери, бледный и перепуганный, и ложился с ней. Пяти лет упал с крыши и с тех пор стал заикой. В ранних годах потерял мать…»
Но оставим в покое детство и юношеские годы нашего героя, а обратимся к самому началу беспокойного XX века, к 1901 году, когда молодой, двадцатилетний Григорий Котовский, свежеиспеченный выпускник Кокорозенского сельскохозяйственного училища, устроился на работу помощником управляющего имения «Валя-Карбуна», принадлежавшего молодому помещику Мечиславу Скоповскому.
Через два месяца Котовского с треском выгоняют из имения за соблазнение молоденькой жены помещика. Что-что, а разбивать женские сердца Григорий Иванович умел. Легенды рисовали его двухметровым красавцем-богатырем с приятным лицом и элегантными манерами. На самом деле роста он был обычного. «Рост — 174 сантиметра, плотного телосложения, немного сутулится. Голова круглая, волосы на голове редкие и черные, под глазами — татуировка: маленькие черные точки» — это описание Котовского знали наизусть все полицейские Южного края Российской империи. Правда, силой Григорий Иванович обладал недюжинной, сложения был крепкого и женщинам, безусловно, нравился.
Но вернемся к нелегкому пути нашего героя. После изгнания из «Валя-Карбуна» он устроился в имение к помещику Якунину. Но как и в первом случае, долго не продержался. Правда, теперь речь шла не о любовной истории, а об элементарной растрате 200 хозяйских рублей. Как ни странно, Котовскому удалось вернуться к Скоповскому, который к тому времени уже развелся с женой. Но ненадолго. У помещика пропадают деньги, он подозревает Котовского. Что произошло дальше, не совсем понятно. По версии, изложенной Котовским, помещик посмел замахнуться на него арапником, Григорий ответил ударом на удар, после чего «помещичьи наймиты» связали его и вывезли в холодную февральскую степь. По другим же рассказам, Скоповский пытался найти Котовского через суд, однако тот где-то скрывался.
Как бы то ни было, через некоторое время Григорий Котовский появился в имении помещика Семиградова. Тот был не прочь принять на работу вполне приличного с виду молодого человека, однако потребовал рекомендации с предыдущего места работы, кои вскоре ему были предоставлены. Помещик Якунин рекомендовал господина Котовского как честного и хорошо проявившего себя работника. Вроде бы все было в порядке, однако что-то заставило Семиградова проверить рекомендацию Котовского. Он пишет помещику Якунину и получает ответ совсем другого содержания. В дело о подлоге вмешалась полиция. В общем, «докатился» Григорий Иванович до Кишиневской тюрьмы…
«Я с первого момента моей сознательной жизни, не имея тогда еще никакого понятия о большевиках, меньшевиках и вообще революционерах, был стихийным коммунистом». Примерно с начала 1904 года имя Григория Котовского все чаще начинает мелькать в полицейских сводках и разговорах обывателей, приписывающих ему мнимые и действительные «разбойничьи подвиги». Что же касается «стихийного коммуниста», как писал о себе Григорий Иванович… В 1904 году некий Герш Зальцман вовлек Котовского в партию эсеров. Зачем это нужно было Котовскому? Сложно сказать. Как считают некоторые исследователи, Котовский, с детства зачитывавшийся приключенческими романами, хотел придать своим «подвигам» некий идеологический флер, мол, «не просто граблю, а граблю ради идеи». А может быть, чувствовал, что идеологическая подоплека поможет, если вдруг настанет час расплаты за преступления (кстати, так впоследствии и произошло). Зачем Котовский нужен был эсерам? Здесь все проще. Для того чтобы вести революционную борьбу, нужны были деньги. А где их взять? Самый простой и действенный способ отобрать у тех, у кого они есть. Вот только революционные теоретики делать этого не умели и потому привлекали в свои ряды «революционных практиков».
