По дороге он не выпускал из рук четок и творил Иисусову молитву или «читал не по книжке», то есть приводил себе на ум то, что прочитал раньше и размышлял над этим.
Старец имел внутреннее духовное делание, «то единственное делание, за которое воздает Бог». Его сердце было согрето памятью Божией. Его ум был чист и внимателен: он легко увлекался духовными предметами и из области мирской уходил в область надмирную.
Однажды в «Панагуде» Старца посетили два стремившихся к монашеству юноши. Был вечер, заходило солнце. Старец уже закрыл калитку и выполнял свое монашеское правило. Однако он открыл этим юношам, усадил их в архондарике, и они задавали ему различные духовные вопросы. Старец отвечал кратко. Молодые люди поняли, что его ум пребывал где-то в ином месте, что он был пленен Богом. Было такое впечатление, что он пребывает «вне себя». Он говорил с ними, однако при этом переживал что-то другое и мыслил о чем-то ином.
Опыт и постоянное делание трезвения научили ум Старца с легкостью отражать пристрастные помыслы и преображать их в помыслы добрые и Божественные. Внутри себя он, по его собственному выражению, «открыл фабрику по производству добрых помыслов». О различных стадиях помыслов он говорил следующее: «Человек, который занимается работой над собой, чужих грехов не видит. Человек духовный видит все чистым и добрым. Вначале человек подвизается, стараясь не осуждать других. Вступив во вторую стадию, противодействуя помыслу осуждения, он старается включать в работу добрые помыслы. Находясь в третьей стадии, он все, что видит, истолковывает в добром смысле. Появляются любовь и смирение. Когда душа очистится, уцеломудрится, то она не только не утруждается над тем, чтобы включать в работу добрые помыслы, но помыслы слева к ней даже и не приходят. То есть то, что кажется достойным осуждения, она видит достойным оправдания».
«При приражениях помыслов, — говорил он, — лучше всего относиться к ним с презрением: не обращать на них внимания. Собеседование с помыслом — дело опасное, потому что даже сто адвокатов, соберись они вместе, не смогут переспорить одного маленького дьяволенка».
Старец советовал не возделывать воображение. Он говорил, что только в том случае, если мы хотим изгнать греховный образ, мы можем [посредством воображения] представлять в уме священные образы: Страшный Суд, Распятие и тому подобное. Если же мы будем использовать наше воображение и в других случаях, то этим воспользуется диавол.
Когда Старец ехал куда-нибудь в автобусе, он тихо пел что-то церковное, а шум мотора был ему вместо «исона»[212]. Когда он жил в Иверском скиту, его часто посещал живший там старый монах отец М., который любил поговорить. Старец Паисий слушал его, стоя и молча, а про себя творил Иисусову молитву. Отец М. говорил, говорил, но потом уставал говорить один и уходил. Так Старец умел не нарушить своего трезвенного делания и при этом не ранить брата.
Видя общее состояние современного монашества, Старец говорил: «Я расстраиваюсь из-за того, что многие молодые монахи не научились работать, чтобы самостоятельно зарабатывать себе на хлеб». Старец хотел сказать, что они не научились основным духовным монашеским деланиям, чтобы духовно питаться и преуспевать. Одно из таких монашеских деланий есть трезвение — делание наиважнейшее и необходимое для нашего спасения. Однако, зная трудность тонкого трезвенного делания для молодых и особенно для чувствительных монахов, Старец с рассуждением говорил: «Новоначальный монах, занимающийся тонким деланием над собой, сходит с ума — как неопытный бухгалтер на огромном предприятии». Старец советовал новоначальным сперва заниматься своими грубыми недостатками и слабостями.
Желая подчеркнуть великое достоинство трезвения, Старец делал это с помощью следующих примеров: «Необходимо внимание. Я вижу, как некоторые люди, будучи в начале своей жизни невнимательными, и сейчас, состарившись, остались такими же — несмотря на то что стали монахами. Предположим, человек рассеянный и невнимательный хочет пойти, например, в Кариес, но по рассеянности идет по другой дороге и, не понимая, как это произошло, оказывается в другом месте. То же самое происходит и в жизни духовной, если у нас нет трезвения. Мы идем в одно место, но, к несчастью, заканчиваем свой путь в другом. Как тот Петрушка, который пошел учиться на слесаря, а в конечном итоге выучился на чеканщика монет. Если нет трезвения, то сперва расслабляется наш помысел, потом расслабляется тело, и потом расслабляется весь человек, который уже не расположен ни к чему: ни к рукоделию, ни к духовным занятиям. А расслабляемся мы именно потому, что у нас нет постоянного трезвения».
Утончив свою совесть, Старец не мог перенести, если ее что-то обременяло. Его совесть была чуткой и отталкивающей грех, но одновременно — чуткой и приемлющей Благодать. Старец говорил, что «монах — это, главным образом, утонченная совесть. Наша совесть должна стать тонкой, как папиросная бумага». Если Старец не чувствовал свою совесть чистой и спокойной, то молитвы и духовного делания он не начинал.
Послушание одного молодого монаха было связано с заботой о паломниках. Из-за этого он отвлекался, забывал о молитве Иисусовой и пребывал в печали. Старец посоветовал ему: «Пусть у тебя в келье на письменном столе всегда лежит открытой духовная книга. Когда заходишь в келью, прочитывай из этой книги хоть несколько строчек. А в руке всегда держи маленькие четочки, чтобы творить молитву Иисусову и не забываться». Старец и сам прибегал к такому «ухищрению» и на опыте убедился в его пользе.
Трезвение необходимо монаху в любом духовном возрасте: «Вначале оно помогает собрать ум, затем — не впасть в прелесть». Если нет трезвения, то приражения помыслов развиваются, превращаются в страсти, и «человек становится магазином по продаже страстей».
Старец особенно подчеркивал следующее: «Если мы не ловим себя на месте преступления (то есть если мы не следим за собой и не осуждаем себя), то мы так никогда и не исправимся, даже если будем жить тысячу лет. Но при этом мы еще и создадим о себе ложное представление и в день Страшного суда будем предъявлять Богу чрезмерные требования».
«О каждом нашем действии мы должны спрашивать себя: "Хорошо, мне это нравится; но нравится ли это Богу?" Если мы забываем это делать, то потом забываем и о Боге».
«Давайте обратим всего своего внутреннего человека ко Христу, а каждое наше действие и самое мелкое движение пусть будет совершаться с осознанием того, как на него посмотрит Христос, а не того, каким оно покажется людям».
Старец придавал трезвению такое достоинство и вес, что даже оставил его в завещание другим. Одному монаху, спросившему Старца перед кончиной, в отношении чего ему надо быть особенно внимательным, он ответил: «В отношении благоговения и внимания к себе».
Молитва и келейный устав Старца
Главным из подвигов Старца всю его жизнь был подвиг стяжания молитвы. Он верил, что молитва — это его служение. Прочие подвиги и аскеза были вспомогательными средствами в молитве. Согласно святому Исааку Сирину, такое расположение похвально: «Блажен, кто... всю телесную деятельность заменил трудом молитвенным»[213].
Старец испытал все способы и виды молитвы. Еще мирянином он вычитывал богослужения суточного круга и занимался молитвой Иисусовой. Будучи молодым монахом, он неопустительно участвовал в общем храмовом богослужении и как следует выучил богослужебный чин и устав. Живя в монастыре Стомион, он неопустительно совершал все, что предусматривает богослужебный устав. Его службы суточного круга в будни в общей сложности занимали пять часов ежедневно — помимо келейного монашеского правила.
Позже Старец советовал молодому монаху, который один поселился в келье и ревностно отдался творению Иисусовой молитвы, вычитывать что-то из богослужений суточного круга и по книгам. Старец предупреждал этого монаха, что в противном случае пройдет время, и один вид четок будет вызывать у него страх и отвращение. К несчастью, именно так и произошло, а затем это имело для монаха и другие горькие последствия. Молитва Иисусова — это сильная и твердая пища, однако некоторые нуждаются и в молоке.
Старец придавал большое значение расположению ума. Опираясь на собственный опыт, он советовал, как отдавать молитве наше свободное время: «Чтобы духовная жизнь стала легкой, нам не надо на себя давить. Мы должны спрашивать наш ум: "Хочешь, совершим богослужение суточного круга? Хочешь, почитаем Псалтирь? Или погуляем по тропинке, творя Иисусову молитву? Или, может быть, споем молебный канон Пресвятой Богородице с великими поклонами?" Так человек не устает, потому что все, что он делает, он делает с внутренним расположением.
Когда наша душа испытывает недомогание и мы не можем совершать поклоны, то помолимся Иисусовой молитвой сидя, почитаем что-то духовное, сделаем то, что нас привлекает. Если у ребенка нет аппетита, ты не можешь его заставить есть. Ты даешь ему что-то вкусное, что ему нравится. Потом, когда он выздоровеет, то начинает есть и ревит[214]. Так же ведет себя и душа. В молитве должно соучаствовать все сердце человека, без остатка. Молитва, аскеза духовные занятия должны совершаться от сердца. Человек получает духовный доход только в том случае, если ему предшествует духовный вклад, если ему предшествует жертва».
