Старец хотел, чтобы Иисусову молитву сопровождала аскеза. Те внешние способы, о которых пишут отцы Добротолюбия, например: низкая скамья, темнота, склонение головы на грудь, сдерживание дыхания и тому подобное — он считал лишь вспомогательными. О темноте он к тому же говорил: «А я свечки зажгу — и молюсь». Старец считал, что если этим вспомогательным средствам будет придано излишнее значение, то они могут причинить вред душе и телу человека или же завести его в прелесть. Однако если дыхание соединяется с Иисусовой молитвой естественным образом, без технических способов, то Старец это принимал.
Старец подчеркивал ту опасность, которая подстерегает практического делателя Иисусовой молитвы, но одновременно подчеркивал и ее сознательную цель, говоря: «Сейчас молитва Иисусова вошла в моду. Некоторые считают, что Иисусова молитва — это нирвана, и начинают творить Иисусову молитву, не помня ни о чем другом — чтобы успокоиться. Они стараются молиться, а у них начинает болеть голова. Они творят молитву как заведенные. Но разве мы часы? Что это за молитва: тик-так, тик-так? Такая молитва не приведет к совлечению ветхого человека. Будем творить молитву Иисусову с чувством. Для Христа большое значение имеет признание нами наших грехов. Он ждет от нас этого. Однако, осознавая за собой грехи, мы не должны и терять надежды.
Наша цель не в том, чтобы стяжать непрестанную молитву, а в том, чтобы совлечься ветхого человека. Обратимся внутрь себя, познаем самих себя и предпримем подвиг, для того чтобы отдалить от себя страсти. А когда мы все же будем видеть в себе страсти, станем просить у Бога помощи. Если мы будем поступать так, то со временем у нас появится и привычка непрестанной молитвы. Не надо стараться приобрести молитву Иисусову механически.
Не будем лениться творить молитву Иисусову. Христос в любое время снисходит до разговора с нами, а мы проявляем равнодушие? Сколько бы человек ни разговаривал со Христом — то есть сколько бы он ни молился, — он в этом никогда не раскаивается».
* * *
Испытав немало способов монашеской жизни, приложив старание к тому, чтобы применить на своем опыте то, о чем учат аскетические творения Святых Отцов, советуясь с опытными старцами, Старец Паисий, в конце концов, остановился на определенном уставе келейной жизни, который регулировал в соответствии со своими силами, возрастом, временем, которым располагал, и местом своих подвигов. Он говорил, что «монах должен привыкнуть к определенному монашескому уставу. Каждые десять лет монах должен делать генеральную проверку своих сил и определять себе соответственную меру подвижничества. Когда человек молод, он имеет большую нужду во сне и меньшую — в отдыхе. Когда он состарится, ему необходим больший отдых и меньший сон. Великой силой обладает привычка. То, к чему организм привык, он потребует тогда, когда придет для этого время — даже если у него в этом нет нужды».
Типикон Старца был приблизительно следующим. В три часа пополудни (девятый час по византийскому времени) он совершал Девятый час и Вечерню, после которой вкушал пищу. Потом совершал Повечерие и несколько часов молился по четкам. Потом ненадолго ложился отдыхать. Незадолго до полуночи просыпался и начинал свое келейное монашеское правило, переходившее в Полунощницу и Утреню, которые он тоже совершал по четкам. После окончания Утрени он немного отдыхал и с рассветом вновь начинал молитву и другие духовные занятия. В то время когда его не отвлекал народ, он совершал каждый из богослужебных часов в положенное время, а между часами занимался рукоделием, творя молитву Иисусову. Какое-то время он ложился спать сразу же после захода солнца, потом совершал бдение всю ночь и вновь немного отдыхал утром. Днем он не отдыхал никогда.
Невозможно описать устав Старца в то время когда, будучи моложе, он подвижничал в Синайской пустыне, потому что «все течение жизни его была непрестанная молитва и пламенная любовь к Богу»[216], а многочасовое рукоделие его не утомляло. Живя на Синае, он не видел людей, его никто не отвлекал, и он совершенно не отвлекался ни на что постороннее.
Живя в келье Честного Креста, Старец читал по богослужебным книгам только Шестопсалмие, канон из Минеи и вечером богородичный канон из «Феотокариона» святого Никодима Святогорца. Все остальное он совершал по четкам. Живя в «Панагуде», он совершал три четки-трехсотницы Христу, одну четку Пресвятой Богородице, одну — честному Предтече, одну — Святому дня и одну — своему Святому. Потом он повторял четки в той же последовательности с молитвой о живых и в третий раз — об усопших. Потом молился о людях, имевших серьезную нужду, или о каких-то особых нуждах.
В последние годы жизни, несмотря на то что целый день его отвлекали люди, он, помимо своего монашеского правила и богослужения суточного круга, ежедневно совершал более сорока четок-трехсотниц — на счет.
Псалтирь была у него разделена на три части, и он прочитывал ее за трое суток. После каждого псалма он молился об определенной категории людей, в соответствии с тем, как разделил псалмы преподобный Арсений Каппадокийский, и поминал имена. Читая Псалтирь таким образом, он не уставал, даже прочитывая по шесть-семь кафизм подряд.
Каждый год, в Страстную седмицу, желая более глубоко соучаствовать в Страстях Христовых, Старец прочитывал Страстные Евангелия в своей келье. От Утрени Великого Четверга до Вечерни с Великого Пятка на Великую Субботу — то есть с момента взятия Христа под стражу до снятия со Креста Старец не садился, не спал и ничего не ел. Он даже говорил, что в эти два священных дня принуждение себя к полному воздержанию от пищи имеет большую цену, чем воздержание в первые три дня в начале Великого поста (на первой седмице). В Великий Четверток и Великий Пяток Старец пил только чуточку уксуса, для того чтобы привести себе на память«оцет»
Владыки Христа. В эти два дня он не открывал дверь никому. Он закрывался в своей келье, пребывал в молитве, его сердце не располагалось даже к церковному песнопению. В последний год своей жизни он сказал, что почувствовал в эти дни особое состояние, какого не чувствовал никогда.
Без причины Старец своего устава не нарушал и не изменял. Он был бескомпромиссным монахом. «Хоть вчетвером меня удерживайте, — говорил он, — а свой монашеский канон я исполню». Даже когда он был очень болен и не мог стоять на ногах, монашеского келейного правила он все равно не оставлял. Он считал великим духовным разорением «влезать в духовные долги» и не выполнять монашеских обязанностей. «В тот день, когда я не могу исполнить своего монашеского правила, я чувствую себя плохо», — говорил Старец и огорченно качал головой.
В последние годы жизни, когда число посетителей очень возросло и они не давали ему совершать Вечерню в свое время, Старец, чтобы не упускать Вечерни, совершал ее по четкам еще утром. Он говорил: «Я читаю"Свете тихий..." в тот час, когда восходит солнце!» Совершив Вечерню, он был уже свободен и весь день мог посвятить людям. Бывали случаи, когда ради любви к людям, испытывавшим нужду, он приносил в жертву все. Он совершал свое Всенощное бдение, не просто молясь, но сострадая измученной душе и утешая ее, поскольку Бог«милости хощет, а не жертвы»[217].
Из письма Старца одному из духовных чад частично видно, какого устава он придерживался: «Вы спрашиваете меня о монашеском уставе. Если у вас есть возможность, то недолгое время попробуйте следующий устав: на восходе солнца начинайте Первый час. Пятнадцать минут — Час, пятнадцать минут земные поклоны и четку с молитвой о детях — "о всяком человеке, грядущем в мир", — чтобы они сохранили в этом мире целомудрие. Сюда же относится и молитва о тех, кто хранит свое девство, — к их числу относимся и мы сами. Потом, сидя, можно еще полчаса творить молитву Иисусову. Таким образом проходит час после восхода солнца, и Первый час заканчивается. Следующие два часа мы свободны посвятить чему-то духовному: духовному чтению, молитве, а если есть расположение — песнопению. Когда я говорю "мы свободны", то имею в виду, что душа должна свободно стремиться к тому духовному занятию, которого она желает, или же к рукоделию.
Потом начинайте Третий час таким же образом, как и Первый, с той только разницей, что молитесь на нем о священнослужителях и о том, чтобы не знающие Бога народы пришли к познанию истины. Я думаю, что не будет грехом читать и тропарь Третьего часа:«Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим низпославый...». После Третьего часа — опять два свободных часа духовного времяпровождения или необходимое рукоделие, работа и тому подобное. То же самое и в Шестой час, с той разницей, что он посвящен миру, чтобы Благий Бог даровал ему покаяние. Два последующих часа можно провести так же, как и предыдущие, либо отдохнуть до Девятого часа. Потом вы совершаете способом, указанным выше, Девятый час, молясь на нем об усопших. После Девятого часа следует Вечерня.
