Когда наша душа испытывает недомогание и мы не можем совершать поклоны, то помолимся Иисусовой молитвой сидя, почитаем что-то духовное, сделаем то, что нас привлекает. Если у ребенка нет аппетита, ты не можешь его заставить есть. Ты даешь ему что-то вкусное, что ему нравится. Потом, когда он выздоровеет, то начинает есть и ревит[214]. Так же ведет себя и душа. В молитве должно соучаствовать все сердце человека, без остатка. Молитва, аскеза духовные занятия должны совершаться от сердца. Человек получает духовный доход только в том случае, если ему предшествует духовный вклад, если ему предшествует жертва».
«Перед молитвой к ней необходимо подготовиться. Молитва — это тоже сопричащение Богу, это тоже Божественное Причащение. Через молитву человек приемлет Благодать Божию по-другому. Подобно тому как, причащаясь на Божественной Литургии, человек принимает в себя жемчужину Христова Тела и Крови, так в причастии молитвы молящегося осеняет Божественное пламя».
Внимательное чтение и изучение духовных книг собирает воедино ум, согревает сердце и приуготовляет их к молитве. «Ночью, — говорил Старец, — перед совершением нашего келейного правила духовное чтение не нужно, потому что наш ум чист и исполнен свежих сил». Старец подчеркивал, что особенно «внимательное чтение Евангелия необходимо для освящения души, даже если мы полностью и не понимаем его смысла. Читайте "сытные" книги, такие, как творения святого Исаака Сирина. Человек прочитывает одно только предложение из этих книг, и оно способно питать его целую неделю, целый месяц — теми духовными витаминами, которые в себе содержит. А сегодня я вижу, что многие занимаются чтением, испытывают от этого чтения удовольствие, но то, что они читают, их не касается, и в них ничего не остается. Они относятся к читаемому легко и несерьезно, а авва Исаак говорит, что "нарисованная вода не утоляет жажды". Помню, когда я был новоначальным, то читал немного святоотеческих книг, однако делал выписки из прочитанного, сравнивал себя со Святыми Отцами и видел, насколько далеко от них нахожусь. Я смотрелся в Святых Отцов, как в зеркало».
Особое место в жизни Старца занимало церковное пение. Он любил пение, несмотря на то что считал его несовершенной молитвой. Он пел в храме: на общих Всенощных бдениях, совершаемых накануне праздника, и на Литургиях, которые совершались в его каливе.
Хотя у Старца и была возможность выучиться петь по нотам, он этого не захотел. Но на слух он пел очень красиво, сладко, с благоговением и воодушевлением. Он чувствовал музыку. В пении участвовал не только его голос, но и все его существо. Весь он вдохновлялся Божественным вдохновением. Его голос звучал из его сердца и переносил слушателя на небеса. Когда он пел, создавалось впечатление, что он предстоит пред Самим Богом. Особенно он любил некоторые напевы, которые знал наизусть: «Динамис» Нилеоса, «Достойно есть» Папаниколаоса плагального четвертого гласа, «Херувимскую» Фокаэоса четвертого гласа, «Исповедайтеся Господеви», «От юности моея», протяжные песнопения «Бог Господь», причастны второго гласа, протяжные подобны, Богородичные догматики и другие песнопения. Он говорил: «Если на Всенощном бдении мы споем какие-то из песнопений медленным напевом, то они придадут богослужению величественность».
Старец советовал: «Когда мы расстроены или огорчены, будем петь что-то церковное. Псалмопение прогоняет диавола, потому что оно одновременно и молитва, и презрение к нему. Когда нас борят хульные помыслы, не надо противоборствовать им молитвой Иисусовой, потому что в этом случае мы противостаем диаволу лоб в лоб, и он воздвигает против нас еще большую брань. Когда приходят хульные помыслы, будем петь церковные песнопения, и диавол, видя, что мы его презираем, лопнет от злости».
Помимо песнопения Старец непрестанно славословил Бога.«Слава Тебе, Боже, слава Тебе, Боже, слава Тебе, Боже», — эти слова он произносил часто и с сердечным чувством. Они были преизлиянием его благодарности Господу.
Он советовал: «Лучше избегать молитв своими словами — кроме тех случаев, когда они сами вырываются из сердца».
Старцу было по душе проводить Всенощные бдения одному, молясь в своей келье. Однако на общих Всенощных бдениях, он пел вместе с отцами. В других случаях он молча следил за службой, а потом погружался в себя, творил молитву Иисусову, и тогда нельзя было сказать, находился ли он здесь или где-то еще. Он не мерил молитву часами, прочитанными канонами или протянутыми четками. Его, главным образом, заботило, чтобы молитва была чистой, доходила до Бога и приносила плоды. «Все остальное, — говорил он, — нужно для того, чтобы занять ночные часы и потом говорить, что столько-то часов мы совершали Всенощное бдение».
Больше всего Старец любил Иисусову молитву «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Этой молитве научила его мать, когда он был ребенком, а потом сам Старец возделал ее в себе. С того времени как он жил на Синае и в последующие годы молитва Иисусова — помимо некоторых исключений — заменяла для него все богослужения суточного круга. Молитва стала его дыханием, пищей и наслаждением. Он дошел до такого состояния, что его ум погружался в молитву Иисусову, и она продолжалась, даже когда он спал.
Старец усердно старался, чтобы его молитва была непрестанной. Он творил молитву и занимаясь рукоделием, и в дороге, и находясь на людях. Молитва — везде и всегда. Занимаясь физическими работами, он время от времени прерывался, удалялся в безмолвное место, становился на колени и погружался в Иисусову молитву — до тех пор пока кто-нибудь из посетителей не звал его и не возвращал на землю. Обычно он молился, стоя на коленях, с прижатыми к земле руками и головой. От многочасовых коленопреклонений его колени ослабли и с трудом удерживали его, когда он спускался под горку.
О молитве Старца говорить невозможно, потому что его духовные состояния были незримы и невыразимы. И как мы можем описать таинственные воспарения и восхождения его ума, не зная о них совершенно ничего? То немногое, что описывается здесь, блекло показывает духовное делание Старца, но не может точно выразить его меру и его духовное состояние.
Однажды Старец сказал молодому монаху: «Я в твоем возрасте каждую ночь совершал у себя в келье торжественный праздник». Старец имел в виду ночную молитву, являющуюся «деланием наслаждения»[215].
Однажды, когда погруженный в молитву Старец стоял в лесу на коленях, его укусил скорпион, но даже тогда молитвы он не прервал.
Ум Старца легко и очень быстро переносился в молитву, терял связь с окружающим миром и был«яко не сущий». Даже когда он ехал на машине или находился с другими, про себя он творил молитву Иисусову и, как свидетельствуют очевидцы, «весь погружался в Бога, становился с Ним един».
Известный на Святой Горе ученый и добродетельный насельник Иверского монастыря иеромонах Афанасий, один из выдающихся афонских монахов, говорил почившему отцу Афанасию Ставроникитскому: «Когда я умру, скажи отцу Паисию, чтобы он за меня помолился. Пусть он ухватит Божию Матерь за платье и станет Ей кричать: "Афанасия помилуй, Афанасия..."» В то время Старец Паисий был относительно молодым и неизвестным.
Старец считал само собой разумеющимся, что монах отдает себя молитве Иисусовой:«Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Когда один молодой монах пожаловался Старцу, что он читает службу один и у него устает горло, Старец, побудить его к молитве Иисусовой, сказал: «У нас ведь есть еще и четки».
Он говорил: «Имя Христово всесильно. Молитва Иисусова — это страшное оружие против диавола. Перед началом молитвы надо исповедоваться Богу — конечно, предварительно поисповедовавшись старцу — и потом заниматься сердечной молитвой. Так каждый день мы полагаем в нашей жизни доброе начало».
«Молитва Иисусова должна произноситься в уме, а не вслух. Поэтому она и называется: умная молитва. Она не должна совершаться очень быстро (сто четок — не быстрее, чем за полторы минуты), потому что, молясь быстро, мы не чувствуем молитвы, подобно тому, как наспех глотая пищу, не чувствуем ее вкуса. Но также она не должна совершаться и очень медленно».
На вопрос: «Что поможет нам в совершении Иисусовой молитвы?» — Старец ответил: «Чувство нашей греховности и признательность Богу за Его дары помогут нам творить Иисусову молитву любочестно, а не механически. А потом молитва входит и в привычку. Когда мы познаем себя и будем размышлять о нашей неблагодарности, то нам будет хотеться заниматься молитвой Иисусовой. Когда мы доходим до такого состояния, что, проснувшись, продолжаем творить Иисусову молитву, которую творили во сне, — это значит, что наш духовный горизонт озаряют первые нежные лучи духовного рассвета».
Старец хотел, чтобы Иисусову молитву сопровождала аскеза. Те внешние способы, о которых пишут отцы Добротолюбия, например: низкая скамья, темнота, склонение головы на грудь, сдерживание дыхания и тому подобное — он считал лишь вспомогательными. О темноте он к тому же говорил: «А я свечки зажгу — и молюсь». Старец считал, что если этим вспомогательным средствам будет придано излишнее значение, то они могут причинить вред душе и телу человека или же завести его в прелесть. Однако если дыхание соединяется с Иисусовой молитвой естественным образом, без технических способов, то Старец это принимал.
