В 1999 году его покровитель Слободан Милошевич решил повторить «гастрольный тур» со старым репертуаром, а именно, предпринял короткую, но кровопролитную попытку сделать с Косово то же самое, что в свое время с Боснией. НАТО терпело это безобразие три месяца, после чего подняло в воздух бомбардировщики. Все решили, что Потрошитель — как и прочие сербские полевые командиры — попытается в последний раз нажиться на человеческом горе в дни войны, однако Драгович вопреки ожиданиям остался в Европе.
Кое-кто утверждал, что Потрошитель якобы поставлял для армии албанских националистов — УЧК[10] — оружие, ранее принадлежавшее ирландской ИРА[11], закупками которого он занялся.
Возможно, свою роль сыграли его албанские корни, но нельзя было исключать и того, что он понял: Милошевич обречен. Возможно, поэтому он решил заранее приобрести благосклонность вчерашних врагов. Год спустя, если верить слухам, Дра-гович взялся помогать албанским террористам, пытавшимся разжечь огонь гражданской войны в соседней Македонии. На этот раз Драгович проиграл. НАТО вскоре вошло в Косово и Македонию и показало гангстерам, что такое настоящая военная власть.
Драгович больше не пытался свергать правительства, зато, как писала тогда пресса, взялся активно зарабатывать деньги. В то время как силы закона постепенно — стараниями либо гаагского суда, либо сербской полиции — отловили остальных его соучастников и «коллег», Драгович оставался в тени. Он стал последним гангстером прошлого, который еще не сложил оружия. Международный уголовный суд выдал ордер на арест Драговича, обвиняя его в военных преступлениях. Интерпол разыскивает его как активного участника наркоторговли и похищения людей. Однако со временем о нем постепенно начали забывать. Правоохранителям едва не повезло в 2008 году, когда турецкие власти задержали его в Стамбуле, однако Драговичу удалось бежать прежде, чем начались процедуры по его экстрадиции. Предположения о том, что к бегству Драговича — в награду за некие его услуги — приложили руку спецслужбы России, последними активно опровергались.
Чувствуя себя изрядно усталой, Эбби откинулась на спинку стула. Дело было не в Драговиче, не в его темных делах, а в ее болезненном копании в собственном прошлом. Драговина она ни разу не видела в глаза, а вот с некоторыми документами Международного трибунала по его делу работать ей приходилось. Однажды она отправилась вместе со взводом миротворцев НАТО в поездку в дальний уголок Боснии, где в заброшенном крестьянском доме якобы видели Драговина. Тогда они не нашли в том доме ничего, кроме кучи тряпья и дохлой вороны.
Она внимательно вглядывалась в фотографию на экране. В досье фотоснимков Драговина было крайне мало. Фото было маленькое и не очень резкое, как будто его вырезали из снимка больших размеров. Узкое лицо, заостренная нижняя челюсть и черные глаза, буравящие объектив, как будто Драговин заметил фотографа.
Что у Майкла могло быть с ним общего? Драговин заправлял одной из крупнейших преступных группировок в Европе. Полем его деятельности было главным образом Косово. Скорее всего, Майкл столкнулся с ним по каким-то служебным делам.
Тогда почему ты отвез меня на эту виллу, если знал, кому она принадлежит?
Эбби нажала на кнопку мыши с такой силой, что пластмассовая штуковина едва не треснула. Окошко на экране закрылось, лицо исчезло.
В читальном зале было душно. Эбби срочно требовался глоток свежего воздуха. Она прошла мимо стопок старинных книг, запертых в стеклянных витринах в центральной части здания, и спустилась по лестнице вниз, во внутренний дворик. Ей нужно было принять таблетку, но она ограничилась сигаретой. Копаясь в сумочке, Эбби увидела, что на телефоне зажегся экран. На время работы в читальном зале она выключила звук, но кто-то прислал ей текстовое сообщение. Сердце тотчас упало. Единственным, кому она звонила по этому телефону, был Марк.
Чего еще они от меня хотят?
Дрожа на холодном вечернем воздухе, она вынула из сумочки телефон и открыла сообщение. Странно, но номер отправителя не определялся.
ARCUMTRIUMPHISINSIGNEMDICAVIT. Пятница 17.00. Могу помочь.
Константинополь, апрель 337 года
Я просыпаюсь на рассвете, сжимая лежащий под подушкой кинжал. Ночью кто-то унес масляный светильник. Меня тотчас охватывает паника. Что еще они могли забрать? Впрочем, обшарив постель, понимаю, что могу не беспокоиться. Книга Александра и ожерелье на месте. Должно быть, один из моих рабов бодрствовал, пока я спал. Он не осмелился накрыть меня одеялом. Мои рабы знают, что, когда я сплю, ко мне нельзя прикасаться.
Умываюсь, одеваюсь и совершаю поклоны моим предкам-богам. Этот дом — подарок самого Константина и построен с размахом: он слишком велик для старого одинокого человека. Большая часть комнат стоят запертыми, подобно воспоминаниям далекого прошлого. Мой домоправитель приносит мне хлеб с медом и новости об утренних визитерах. Похоже, что призрак моей репутации все еще бродит по улицам этого города, коль редкие наивные души до сих пор полагают, будто я по-прежнему в фаворе у императора и чем-то могу им помочь. В основном я отсылаю их прочь, даже не выслушав. Когда вы далеко не молоды, бесцельно тратить драгоценное время — непозволительная роскошь.
Домоправитель просматривает список.
— И еще один жрец. Христианский священник.
У меня вырывается недовольный стон. До вчерашнего дня я был уверен, что больше никогда не буду иметь ничего общего с христианами. И вот теперь они не дают мне спокойно закончить завтрак.
— Он говорит, что его зовут Симеон.
Я не показываю истинных чувств и продолжаю жевать хлеб. Это прекрасная практика для тех, кто бывает в суде. Рабы знают тебя лучше, чем придворные, их трудно обмануть.
— Начну с христианина.
Домоправитель кивает, как будто именно этого и ожидал. Он усвоил эту игру даже лучше, чем я.
— Отведи его в комнату для приемов.
Спустя четверть часа я нахожу там Симеона. Это довольно невзрачная комната. На стенах простая штукатурка, которую я так и не удосужился покрыть краской. На полу одноцветная плитка. В редких случаях, когда я принимаю просителей, то делаю это здесь. Мне нравится наблюдать за тем, как при взгляде на бедность обстановки на их лицах появляется гримаса разочарования.
Но на Симеона комната не производит никакого впечатления. Он стоит посередине комнаты, держа руки за спиной, с улыбкой глядя на сырое пятно на потолке. Христиане хитры: любят выставлять напоказ скромность.
— Я так и не узнал, кто убил Александра, если ты пришел спросить меня именно об этом, — обращаюсь к нему я.
Мои слова лишают его самообладания. Он заливается краской. На какой-то миг его лицо искажает злость. Я наблюдаю и делаю выводы. До этого я встречался с ним дважды. Один раз в библиотеке, второй — в разгромленном жилище убитого. Либо Симеон наделен прискорбной способностью оказываться не в том месте не в то время, либо он виноват, как Ромул.
— Мне подумалось, ты мог бы пойти и встретиться сегодня с епископом Евсевием.
— Мог бы, — соглашаюсь я. Почему он говорит это? Чтобы перевести подозрения с себя на другого человека? — Ты сказал, что епископ не способен на такое.
— Я могу помочь тебе с ним.
— Разве я нуждаюсь в помощи?
— Разве ты знаешь, где его искать?
Наш словесный поединок меня смешит, хотя мой смех заставляет Симеона съежиться от гнева. Он очень непонятлив: Константинополь еще не превратил его манеры в острое оружие, которое мы выковываем, набираясь жизненного опыта. Жаль, если мне придется обвинить его в убийстве.
На мой взгляд, самое трудное в поисках епископа Евсевия — разглядеть этого человека в окружающей толпе. Он бывает в церкви, которую Константин возвел рядом со своим дворцом на дальнем мысе полуострова. В приступе благодушия или же принимая желаемое за действительное, Константин посвятил эту церковь Священному Миру.
От моего дома до церкви недалеко, но жара дает о себе знать. Пока я туда добирался, я сильно вспотел, лицо испачкалось налипшей пылью. Флаги на домах изредка подрагивают при слабом дуновении ветра со стороны моря. Константинополь — это, по сути, два города: город, который уже существует, и город, который все еще растет. Город живых — это город торговцев и посетителей бань; адвокатов и их клиентов, спешащих в суды; женщин и детей, стоящих в очереди в ожидании раздачи зерна. Силуэт будущего города вырисовывается на горизонте. Его приближение слышится в стуке инструментов, отчего порой кажется, что из-за холма вот-вот покажется шагающий строй. Пока мы живем в одном городе, вокруг нас постепенно принимает очертания и растет город новый.
