за него. Существует одна истина: человек может быть сильным только тогда, когда у него свой путь. А у нее?.. Может быть, теперь она узнает, где ее место в жизни? Может быть...
— Приехали! — сказал водитель и открыл дверь. Сильва сунула ему в руку деньги и направилась в бюро пропусков. Чем меньше времени оставалось до встречи с отцом, тем больше путаницы возникало в ее мыслях.
Генерал Граменов ждал ее у входа в свой кабинет. Заметив, что дочь бледна, он подхватил ее под руку и закрыл за собой дверь.
— Ну возьми же себя в руки! — потряс он ее. — Что случилось с тобой?
Сильва с трудом перевела дыхание и только сумела выговорить:
— Я с ночного дежурства.
— И вместо того чтобы пойти отдыхать, ты... Я думал, что мы обо всем договорились.
— Я пришла по другому поводу, отец, — тряхнула волосами Сильва и провела рукой по лицу. Все было как во сне. И ей казалось, что она пытается проснуться, но что-то сжимает грудь и она ощущает лишь удары своего сердца. — Из-за Драгана Сариева я пришла, — проговорила она и удивилась своим словам.
— Что?! Уж не умер ли он?
Сильва не ответила.
— Да скажешь ли ты наконец? — нетерпеливо воскликнул генерал.
— Он враг?
— Кто?
— Дядя Драган...
— Нет. Он — история! — И как будто что-то изменилось в самом Велико, голос его стал мягче, тише.
— И поэтому ты его ненавидишь?
— Что это тебе взбрело в голову? — отступил он на шаг.
— Хочу внести ясность во все, что касается моего отца и меня самой.
— Нет, я никогда не испытывал к нему ненависти, — ответил он и почувствовал, что этого недостаточно, чтобы заставить ее открыть истинную причину того, что привело ее сюда. Он терялся в догадках. В последние дни он меньше всего думал о Драгане. Было слишком много других поводов для волнений.
— Понимаю! — Она встала и направилась к выходу.
Ее реакция удивила Велико. Он догадался, что случилось нечто весьма серьезное. Ее молчание, блуждающий взгляд и то, что внезапно она прервала разговор, заставили его встать и преградить ей путь к двери.
— Уж не арестовали ли его? — спросил он.
— И это может случится, если ты не перестанешь его преследовать, не перестанешь преследовать всех, кто его окружает! — Сильва не жалела отца. Ей было тяжело, и она так болезненно воспринимала его холодность, что была в состоянии сказать ему и более жестокие слова.
— Ты сошла с ума! — генерал совсем растерялся.
— Может быть!.. Ох, если бы это было так! Молчишь? Пытаешься общими фразами успокоить меня, заставить стать слепой по отношению к тому, что творится вокруг меня. А как я тебе верила, ох, если бы ты только знал, как я верила!
— Сильва!
— Солдаты говорили о силе твоей ненависти и желании мстить, только я была наивной, — продолжала она, прижимая сумочку к груди.
— Девочка моя, возьми себя в руки! Не думай, что мои нервы из стального троса. Скажешь ли ты наконец, в чем дело?
— Прикажи выписать из госпиталя солдат танкового полка, и тогда я поверю, что ты именно тот, каким я тебя всегда знала и каким гордилась, — категорично заявила Сильва. — Я отвечаю за состояние их здоровья.
— Что ты сказала?
— Они здоровы, отец. И если правда, что вы их там держите, чтобы нанести удар Огняну, желая таким образом отомстить дяде Драгану за все прежние распри между вами, то это преступление!
— Смотри-ка... — озадаченный Велико подошел к дочери. — Так-так!
— Сами солдаты об этом говорят. Все остальное — твое дело. Я сделала все, что могла. Впервые наши пути разошлись, отец, — закончила она и сделала шаг к двери.
— Подожди! — пошел за нею следом генерал.
— Не беспокойся! Я сама справлюсь, — с ледяным спокойствием проговорила Сильва, и даже улыбка появилась на ее лице. Но видела она перед собой не генерала Граменова, своего отца, а рядового Бураджиева с русыми свалявшимися волосами и с огнем в глазах, который сразу же выдавал его решимость. Она не могла и не хотела оказаться слабее его.
В тот день Венета не пошла на работу. Позвонила в редакцию и сослалась на нездоровье. Совершив продолжительную прогулку до горной хижины, она вернулась домой. Сегодня она имела повод радоваться. Давно задуманная встреча с Кириллом за городом была назначена на вечер, и Венета находилась в лихорадочном состоянии. На обратном пути она зашла забрать приказ о его назначении на работу в редакцию, в отдел поэзии. Эта идея принадлежала ей, и она хотела преподнести ему сюрприз именно в этот вечер. Ей сообщили, что она включена в делегацию журналистов, которой предстояло посетить несколько арабских стран. До отъезда оставалось всего десять дней, и Венете казалось, что ей не хватит времени уладить самые важные, неотложные дела.
Несмотря на радостные вести, в то утро Венета чувствовала себя усталой. Она вошла в холл и остановилась перед стенным зеркалом. Глубокие тени залегли под ее глазами, лицо казалось бледным. Только резко очерченные контуры губ говорили о том, что, насколько бы она ни устала, она никогда не позволит себе распуститься или сдаться.
Венета небрежно сбросила платье, нижнее белье и осталась нагой. Она уже не помнила, когда позволяла себе раздеться догола и расхаживать в таком виде по квартире. Она не любила разглядывать свое тело перед зеркалом, но испытывала удовлетворение, когда ощущала его гибкость, когда каждый мускул, каждая частица тела излучали жизнь, свежесть. Ей исполнилось сорок два года, но она сохранила изящество форм.
Она прилегла на ковер и вздрогнула. Несколько лет назад они с Павлом вот так же ложились вместе на ковер. Им казалось, что так они находятся ближе к земле. Иногда они так и засыпали. Венете захотелось снова расслабиться и заснуть. Ей стало грустно. Некогда она засыпала после любовной истомы, а теперь — от усталости после непрерывных блужданий по лабиринтам журналистики. Венета забыла, что она женщина, что она должна получать и дарить нежность. Венета
