он, сияющий, краснощекий, стоял по стойке «смирно».
— Ну, это, как говорится, божье дело. Мы с женой хотели подождать, пока я не уволюсь, но, должно быть, опять чего-то недоучли. Шесть разбойников... — И он счастливо рассмеялся.
— Приготовься! После обеда идет поезд. Это же дети! Надо на них посмотреть!
Но Марков как будто и не слышал меня.
— Я нашел их, товарищ подпоручик, — сказал он, будто только что вспомнив о чем-то. — Еще вчера. Они ждут вас в канцелярии полка.
Я не сразу понял его. Думал о том, что ночью умер Ярослав, о том, что у унтер-офицера родились близнецы, и о том, сколько же будущих Ярославов родилось в это самое время...
В канцелярии меня ждали трое солдат. Они стояли передо мной, но смотрели не на меня, а на Маркова.
Я подошел к печке и прижался к ее теплой стенке. Один из солдат наклонился и подложил в печку дров. Поленья вспыхнули, и я сразу почувствовал, как меня обдало теплом. Запахло паленым, но я и не подумал отойти от печки. Медленно начал приходить в себя. Только челюсти заболели — так сильно я их сжимал.
Наконец я повернулся к солдатам. Они знали, что их судьба в моих руках, и ждали решения.
— Сегодня ночью умер замполит дивизии полковник Ярослав Пешев, — проговорил я, и собственные слова показались мне такими нелепыми и ненужными, что я мог бы тотчас же отречься от них, если бы кто-нибудь сказал, что это неправда.
Солдаты молчали.
— Он не должен был умирать. Такие, как он, не должны умирать!
Я мог бы многое рассказать о Ярославе, о человеке, который не знал, что такое отдых.
— Мы все поняли, товарищ подпоручик. Верьте нам! Это больше никогда не повторится, — произнес один из них.
— Как вы там разместились на сеновале? — совсем не к месту спросил я.
— Ребята повеселели, — ответил Марков.
— Все уладится. Нужно только терпение. — Я скорее убеждал самого себя. — А ты поезжай! — приказал я унтер-офицеру. — Навести новорожденных.
— Никуда я не поеду, товарищ подпоручик. Здесь столько дел... Жена подождет. Если я навещу новорожденных через два месяца, они не будут на меня в обиде.
Солдаты рассмеялись. И у меня отлегло от сердца. Нет повода для трагедий. Я отпустил солдат и одновременно с этим словно бы освободился от угнетавших меня раздумий.
Вошел поручик Дишлиев и сообщил:
— Прибыли командиры рот. Совсем молодые ребята, но с огоньком. Я знал их еще тогда, когда они были в других батальонах. Приказал им ждать. Мы можем встретиться с ними и позже.
Я внимательно посмотрел на Дишлиева. Лицо его было все таким же измученным.
— А что касается Драгана, то я могу поговорить с ним, — неожиданно сказал он, и это застало меня врасплох. — В тюрьме мы сидели с ним в одной камере. Он необщительный человек, но очень честный.
— Умер Ярослав! — Мне хотелось вывести его из такого уравновешенного состояния, но он даже не вздрогнул, только расстегнул шинель и сел.
— Я отпечатал некролог, — продолжал он все так же спокойно. — От своего имени. Нас очень многое связывало в жизни, нас обоих. Ярославу много раз удавалось ускользнуть из объятий смерти, но на этот раз не смог. В последнее время мы все порядком его мучили.
Меня поражало самообладание Дишлиева. Он был молчаливым, необщительным, а оказывается, он многое знал и обдумывал все до мельчайших подробностей.
— Я был в больнице у Венеты. Потом зашел к Ярославу. Был с ним в последние минуты его жизни...
Это его не удивило. Дишлиев подложил несколько поленьев в печку и снова заговорил:
— Драган провел всю ночь у меня. Он почти невменяем, но это пройдет. Он очень любит свою дочь. И тебя любит, но ненавидит твою самоуверенность, твое стремление никому не подчиняться. Да еще у него счеты с твоим отцом. Когда-то они стрелялись из-за женщины, и твой отец ранил его. До сих пор у него сохранился шрам на груди. Так вот этот шрам...
— Батальон, наверное, уже построен, — решил я прервать разговор о Драгане, и Дишлиев, поджав губы, тут же встал.
— Батальон от нас не уйдет! — Его голос звучал резко, даже грубо. — В те годы я не уследил за ними обоими, но вам я не позволю стреляться, не допущу, чтобы вашими поступками руководили низменные инстинкты.
— Дишлиев! — попробовал я его успокоить, но он заговорил еще громче:
— Когда ты говоришь умные вещи, я слушаю тебя, но теперь послушай ты меня. Никто не дал тебе и Драгану право разрывать Венету на части только потому, что вас обоих мучают какие-то воспоминания. То же самое я сказал и Драгану.
— Я люблю ее!
— Этого недостаточно, раз у нее нет покоя. Вы сами разберитесь с Драганом, или я возьмусь за вас. И не смотри на меня так! Это не в моем характере, но для таких, как вы, нужна железная рука.
Дишлиев так разгорячился, что даже стал мне симпатичен. Но как сказать, что я согласен с ним? Ведь передо мной стоял не Драган, а Дишлиев.
— Ты умный парень, так не витай же в облаках! — продолжал Дишлиев. — Спустись на землю, пока еще есть время. Более крепкой опоры, чем земля, ты не найдешь. — Он начал застегивать пуговицы шинели. — Будь более внимательным к командирам рот. Они, как и мы, многого не умеют, но у них есть желание воспринимать вещи такими, какие они есть.
Я ничего ему не ответил и пропустил его впереди себя. Он принял это как должное.
Дишлиев оказался сильнее меня, он по праву шел впереди.
Батальон был построен. Перед каждой ротой стоял офицер, и это не могло не радовать. Лишь фельдфебель Русин Ленков стоял особняком в конце шеренги. И тут я понял, что значит быть командиром батальона, когда столько глаз следит за тобой и столько людей ждет твоих приказов.
А снег все падал не переставая...
Венета. Захотелось подойти к открытому окну, подставить лицо под падающие
