ты настроен обвинять всех.
— Утром она вышла из квартиры Огняна, — сказал Велико. — Мне даже не позвонила.
— Ты сошел с ума! — посмотрел на него озадаченный Павел.
— Не знаю! Запутался я!..
— Сегодня утром с тобой творится что-то непонятное. — Павел собрал документы в папку, намереваясь уйти, но расстроенное лицо генерала его остановило. — Если ты уже начал, продолжай до конца.
— Лучше бы ты мне сказал, что творилось в твоем доме, пока я скитался по академиям и думал, что мой ребенок в надежных руках. — Велико выглядел усталым. Павел никогда еще не видел его таким постаревшим, обессиленным.
— Сильва и моя дочь, ты это хорошо знаешь. Мы с тобой поклялись когда-то... Можешь быть спокоен. Ее имя не запятнано в моем доме, — с болью ответил Павел.
— До сих пор я всегда старался, чтобы прежде всего мне самому все было ясно, — подчеркнул каждое слово Велико.
— Нельзя ли конкретнее? — Начальник штаба сел напротив него. — И не разговаривай со мной таким тоном.
— Вчера я решил ее дождаться. Нам нужно было поговорить. В позапрошлую ночь я нашел квартиру похожей на трактир. Хотел посмотреть Сильве в глаза, услышать, что она скажет. Вышел на улицу. У меня было такое чувство, что ей грозит какая-то опасность, и не ошибся. На рассвете она вышла из квартиры Огняна. Я спрятался, чтобы она меня не заметила. — Граменов выпил глоток воды.
— И ты считаешь?.. — недоговорил Павел.
— Мне стало так больно за Жасмину. Ведь она погибла, чтобы спасти своего ребенка и от сомнений Драгана.
— Я верю тебе! — встал Павел. — Но и ты должен мне поверить. В ту ночь Огнян спал у нас... А сейчас, как ты приказал, в моем кабинете ждет подполковник Симеонов.
— И ты молчишь до сих пор!
— Он никуда не денется!
— Приведи его! — приказал генерал, и Павел вышел.
Велико остался один. Прежде ему казалось, что он всегда найдет силы ладить с кем бы то ни было, но сейчас, кажется, потерял почву под ногами, ощутил неуверенность.
«Что-то я стал больше думать, чем действовать. И это сомнение...»
Начальник штаба вошел вместе с подполковником Симеоновым. Из-за бледности черты лица Симеонова казались более острыми, чем это было на самом деле. Глаза у него были прищуренные, холодные.
Симеонов присел на указанное ему кресло и стал ждать. А генерал не спешил.
— Может быть, вы догадываетесь, зачем я вас вызвал? — наконец спросил он.
— Нет, товарищ генерал! Мне передали приказ, и я явился.
— Вы идете из полка?
Подполковник Симеонов выпрямился:
— Я там провел ночь. В полку замечается брожение, товарищ генерал. Вчера прибыли матери трех пострадавших. Они узнали о смерти Тинкова. Никто не может их остановить. Их плач смутил солдат, запутал и нас. Потом пришел подполковник Сариев. Я бы не выдержал на его месте. Но он был как каменный. Провел их к себе в кабинет, и больше мы их не видели. Солдаты избегают офицеров. Опасно выдавать боевые патроны даже караулу. Подполковник Сариев приказал соблюдать устав. Если немедленно не будут приняты меры, товарищ генерал...
— Кто сообщил о случившемся родственникам? — прервал его Велико.
— Возможно, кто-то из солдат. Гуманность требует, чтобы они были информированы.
— Я спрашиваю: проверили ли вы, кто сообщил матерям? — повторил свой вопрос генерал.
Ответа не последовало.
— И что же вы предлагаете? — продолжал Велико после паузы.
— Следователь попросил, чтобы подполковник Сариев пришел к нему, но тот отказался — ему, видите ли, не о чем больше с ним разговаривать. Заперся в своем кабинете с материалами к предстоящему учению и никого к себе не пускает, — Симеонов вытер с лица пот.
Генерал Граменов внимательно слушал доклад подполковника, ждал, что и начальник штаба займет какую-нибудь определенную позицию, но Дамянов молча стоял в стороне.
— Подполковник Симеонов, вы сегодня примете командование полком. В установленный срок доложите о приеме дел в полном объеме, — закончил генерал.
Не ожидавший такого конца разговора, Симеонов смотрел то на одного, то на другого. Не услышав ничего больше, он отдал честь и вышел. И они снова остались вдвоем — генерал и Павел.
— Случай с Софьей расследуй лично, — сказал Граменов, застегивая плащ.
— Слушаю!
— Не уходи! Я скоро вернусь! — добавил генерал и вышел.
Полковник Дамянов остался на несколько минут в кабинете. Сильно сквозило, и Павел закрыл окно. Густые облака окутали вершины гор. И в этот день, видно, не обойдется без дождя.
В танковом батальоне действительно началось брожение. Едва удалось уговорить матерей пострадавших пройти в комнату для свиданий. Там они плакали и причитали, но зато хоть жители квартала их не слышали. Солдаты группами выходили из казарменных помещений и не спускали глаз с ворот. Никто не понимал, что происходит. Одни утверждали, что и остальные трое из экипажа пострадавшего танка скончались. Другие говорили, что подполковник Сариев в последний момент свалил вину за случившееся на умершего Тинкова. Да чего только не рассказывали!
Кто-то пустил слух, что командир полка уходит, чтобы избежать ответственности, и солдаты еще больше насторожились. Они ведь знали другого Сариева, который всегда был на их стороне. Неужели достаточно одного несчастного случая, чтобы подполковник испугался? Им очень хотелось его увидеть, но двери кабинета командира были закрыты.
Какой-то солдат вернулся из города и принес новость: следователь потребовал ареста Сариева, но подполковника отозвали в неизвестном направлении.
Потом все увидели, как подполковник Сариев вышел из машины, сказал что-то водителю и направился к контрольно-пропускному пункту, где его ожидали матери солдат. В расстегнутом плаще, с фуражкой в руках, Сариев остановился перед женщинами.
— Вы искали меня! — подошел он. — Я подполковник Сариев.
Смутившиеся женщины поздоровались с ним за руку. Ни одна из них не осмелилась первой заговорить о том, что их привело в казарму в такое время. Но потом самая молодая из них набралась храбрости и, побледнев, подошла к нему.
— Где мой сын? — спросила она, задыхаясь от волнения.
— В госпитале.
