— А если бы мадам вам в эго время позвонила?
— Я услышала бы это в такой тишине и прибежала бы в замок, он был недалеко. Впрочем, мадам Лаваль звонила мне по ночам только с тех пор, как заболела, и никогда раньше часу ночи не звала меня. Совершенно регулярно, каждую ночь, около часу, она просила свое лекарство!
— Вернемся к рассказу, пожалуйста!
— И вот, я вам уже сказала, мы были в роще. Вдруг мы с Эженем услышали шаги человека, который очень осторожно продвигался вперед. Мы замолчали. Нас не могли увидеть. Человек остановился недалеко от нас, и мы очень хорошо слышали, что он копает землю лопатой. Он рыл яму… Мы не видали, кто это был. Мне так было страшно, что мы замерли на месте и не двигались еще долго после того, как он ушел. Наконец я, вся дрожа, вернулась домой. Я поднялась в свою комнату по черной лестнице и не закрыла глаз всю ночь. Значит, если бы мадам позвонила, я бы сию же минуту была у нее.
— Который был час, когда этот человек копал яму?
— Это было около полуночи, — сказал Лефевр.
— Значит, так как змея издохла в полночь, го мадам Лаваль должна была скончаться раньше. Запишем. Скажите мне теперь вот что: когда вы узнали, что именно этот человек делал ночью в роще?
— Ну, конечно, первым моим делом утром было посмотреть, что там закопали. Но известие о смерти мадам Лаваль уже все перевернуло в замке вверх дном. Я гораздо позже проскользнул туда… Я нашел это место, где была свежая земля возле дерева. Я порылся там и откопал черно-белую змею. Ей размозжили голову… Я снова зарыл ее…
— Но почему вы ничего об этом не сказали? Ведь весь замок был в ужасе от того, что змея где-нибудь скрывалась и всем грозила смертью.
Мари Лефевр возмутилась:
— Сказать! Надо было сознаться в том, что у нас было свидание! Еще во времена мадам Лаваль было бы ничего! Она была очень добра. А при графине! Она моментально выбросила бы меня вон.
— Не одобряю! — сказал посетитель.
— Да ведь дело же не в вас! — воскликнула Мари.
— Наконец, еще один вопрос: есть ли у вас какие-нибудь подозрения относительно личности того человека, который закопал змею?
— Никаких, сударь. Мы довольно часто об этом говорили… — сказал Лефевр. — Но никак не могли понять, кто это мог быть. Раньше я был убежден, что змея была убита кем-нибудь из замка — кем-нибудь, у кого она случайно оказалась на дороге, когда выползла из комнаты мадам Лаваль Но, когда я увидел, что никто не говорит об этом и все повсюду ищут змею, у меня появились подозрения…
— Вам не пришло в голову, что здесь могло быть преступление?
— Нет, сударь. Мысль о преступлении — никогда! Мы думали, что вышла какая-то непонятная нам штука, окончившаяся несчастьем — смертью хозяйки.
— Словом, вам никогда не приходило в голову, что преступник, умеющий укрощать змей, мог воспользоваться черно-белой змеей для того, чтобы убить мадам Лаваль?
Супруги Лефевр воскликнули в один голос:
— О, это? Нет, нет, никогда!
— Разве это возможно? — спросила Мари Лефевр.
— Если бы мы предположили такую вещь, — сказал Лефевр, — мы сейчас же рассказали бы все, что знали!
— Однако же, господин Лефевр, отчего этот человек, закопавший змею, хранил молчание?..
— О, это понятно… Допустите, что это был кто-нибудь из замка… Ведь мы тоже были из замка, я и Мари. Ведь мы ни в чем не повинны, не правда ли? А ведь и мы молчали? Разве мы могли заговорить? Ведь мы тогда себе самим повредили бы…
— Вот это самое мне и было нужно. По-вашему, этот человек не пожелал рассказать, при каких обстоятельствах он встретил где-то в парке черно-белую змею — змею, которая выползла из запертой комнаты мадам Лаваль, что доказывает, что она снова вылезла в «сердечко» ставни, так как все двери комнаты были отперты только утром. Кого вы подозреваете?
Лефевр отчеканил:
— Из замка — никого.
— Потому что, первым долгом, это бросилось бы в глаза. Подумайте сами: кроме слуг, истинно преданных и которых я всех знаю за людей спокойных, было всего двое мужчин: господин Гюи Лаваль и господин Лионель де Праз, муж и племянник мадам Лаваль…
— Этого еще недостаточно для того, чтобы их исключить, — сказал посетитель. — Господин Лаваль вполне мог встать среди ночи и предаваться какому-нибудь таинственному занятию. И господин де Праз тоже. Первый, может быть, и не был занят здоровьем своей жены; а второй, восемнадцатилетний херувим, напротив, может быть, и прислушивался сквозь ставни к дыханию своей тетки, Сомнительно, я согласен. Тем более, что ни мадам де Праз, ни Жильберта не слышали в эту ночь никакого подозрительного шороха… Но прежде всего установим одну вещь: человек в роще был мужчина?
— Могу поклясться, — сказал Лефевр, — хотя в этом нас уверили только уши… Глазами мы его не видали.
— Впрочем, — продолжал полицейский, — здесь замешаны только две женщины: мадам де Праз и мадемуазель Жильберта…
— О! — воскликнула Мари Лефевр. — О них нечего и думать!
— Я думал бы все-таки, из принципа, если б не обладал уверенностью в том, что они всю ночь оставались в комнате, смежной с комнатой мадам Лаваль. Тут у меня неоспоримые доказательства… Но у вас, кажется, только что имелась еще одна причина думать, что человек в роще не был из замка. Какая это «причина»?
Лефевр взглянул на жену. Она покраснела и опустила голову.
— Говорите, я вас очень прошу!
— Ну вот… Я была доверенной моей хозяйки. И… у нее был один… молодой человек, которому она покровительствовала и кем украдкой интересовалась. Он ей писал на мое имя и по моему адресу… Это было доброе дело, клянусь вам! Ничего другого здесь не было! Мадам мне это много раз говорила. Если б не это, я не повиновалась бы ее капризу… Дело шло о молодом мальчике, который свихнулся, и мадам хотела наставить его на истинный путь…
— Кто это был? Как его звали? — торопливо спросил посетитель.
— Не знаю. Я его никогда не видела. Я передавала письма, как только их получала, вот и все.
— А куда девались эти письма?
— Мадам сжигала их. С тех пор, как она заболела, я сжигала их при ней. Но, так как ей уже трудно было писать, я думаю, что этот молодой человек приехал в Люверси, чтобы ее увидеть в эту ночь… Он уже, наверно, несколько дней жил в деревне. На последних его записках был штемпель Люверси…
Посетитель нахмурил брови.
— Все это, — сказал он через мгновение, — все это еще не бросает никакого света на бегство черно-белой змеи. Если кто-нибудь и пользовался ею как живым оружием, — после того, как расширил щель в ящике, чтобы заставить поверить в ее бегство, — кто же это может быть?
Мари Лефевр решилась наконец, после очень долгих колебаний:
— Мадам говорила об этом молодом человеке, как о совершенно безнравственном существе… Мне часто приходилось предостерегать ее от него. Но она ничего не хотела слушать. Она говорила о священной миссии, о спасении, об искуплении…
— Мадам Лаваль была очень хороша, не так ли? И взбалмошна и капризна?
— Это был избалованный ребенок, сударь! Сильно увлекающаяся женщина. И очень славная! Она не была создана для такого мужа, как господин Лаваль, который постоянно находился в разъездах. Вот она занималась…
— К несчастью!
— О да! Но знаете, за честность ее я ручаюсь!
Лефевр с многозначительным лукавством покачал головой. Но посетитель так глубоко задумался, что, казалось, вовсе забыл о присутствии супругов.
Мари Лефевр тронула его за рукав.
— Я вам хотела сказать еще одну вещь, — начала она. — Когда я выходила в парк к Лефевру, я всегда старалась закрыть дверь за собой и брала с собой ключ.
— Это не имеет никакого значения. Были другие двери и другие ключи. Самое важное — где письма… где они?
— Какие письма? — спросил Лефевр.
— Те, которые мадам Лаваль посылала неизвестному Что он с ними сделал?
И, схватившись за виски, он облокотился на стол и погрузился в бездну предположений.
Эта поза, мало похожая на позу полицейского, поразила Лефевра:
— Виноват… Я забыл спросить у вас вашу карточку… Карточку из префектуры…
— У меня ее нет. Я работаю как любитель, за свой счет. Это дело меня особенно интересует.
Лефевр вскочил:
— Да как же так! Как же так! Это неправильно! Кто вы такой? Я хочу знать, кто вы такой!
Посетитель не шевельнулся. Он продолжал мучительно сжимать свои виски.
— Ваше имя! Ваши бумаги! — требовал Лефевр.
Вынырнув наконец из своей тяжелой задумчивости, пришедший вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник.
— Бумаги? Вот вам, получите!
На столе оказались две бумажки по пятьсот франков.
Муж и жена переглянулись в полном согласии друг с другом.
— Что вам подать? — спросил Лефевр. — Белого вина?
— Ничего. Мерси.
Его глаза блуждали и вдруг остановились на одной точке стены, где висел на гвозде старый, своеобразного вида ключ.
