став досматривать представление, поспешила на свежий воздух.
Дождавшись ухода мадам, Хейз скомандовал змеенышам унести Гарсиа. Едва сдавленное мычание перестало различаться среди возни в цеху, блеск стали мелькнул в тусклом свете. Билли рухнул лицом на решетчатый пол, когда шестерки Хейза, волочившие Фредерико по железному полу, хлопнули дверью, из-за которой стали разноситься звуки ударов и стоны.
– Ты всегда так торопишься. За твоим ножом глазу не уследить. Не думал, что будет, если ты промахнешься? – поинтересовался Хейз.
– Я не промахиваюсь, – преисполненный уверенности голос, отдававший тихим шелестом ветра в листве деревьев. – Вставай, Уильям. Тебе больше заняться нечем, как валяться здесь? – он вытирал нож о мешок с головы Билли, и толстяк с тяжелой отдышкой поднялся на ноги, сбрасывая верёвки с рук.
– Есть планы на вечер? – с неподдельным любопытством спросил Хейз. – У нас тут много интересных занятий, или ты опять исчезнешь? – он говорил тоном ребенка, заскучавшего на детской площадке от остальных – заурядных для его игр детей.
– Навещу старого друга. Ты говорил, что я все время тороплюсь, – киллер одернул ворот куртки, открывая бледное и худое лицо с выразительными глазами с опахалом из веера густых ресниц, и спрятал перо в ножны на поясе. – Однажды я не успел кое-что доделать… – и направился к выходу по металлическому настилу, где стояли стулья с пленниками.
– Хочешь довести дело до конца? – крикнул Хейз в предвкушении.
– Ох, нет! Это слишком просто. Пусть моя ошибка станет для других расплатой, – он спускался вниз по железным ступеням к выходу из склада, заставленного бочками, от которых несло запахом испарений нефтепродуктов.
– О, да ты только посмотри на него, Билли! – Еж обнял стукача-собрата за толстую вспотевшую шею, зажал в сгибе локтя, и притянул к себе его голову, задрав и перекрывая доступ воздуха. – С одной вечеринки и уже на другую! Ты быстро учишься, друг мой! Правда, Билли? – он дернул Уильяма на себя и ударил под колено, отчего грузный неповоротливый толстяк с грохотом рухнул на настил.
– Вставай, Уильям, тебе есть, чем заняться! – строго приказал киллер, перекрикивая вопли Гарсиа из-за тяжелой железной двери.
Выходя навстречу налетевшему с Атлантики циклону, он оставил за спиной склад, под завязку заполненный бензином и мазутом. Нежданная декабрьская оттепель надвигалась со стороны Залива, принося в город запах железа и соли.
– Снова дома, – его шепот разносился ветром и терялся в бесконечных закоулках старого города на фоне беспощадного северного ветра.
Сегодня он решил вернуться в место, куда поклялся никогда не возвращаться. Прямо как в тот злополучный день восемь лет назад: те же улицы, тот же нескончаемый ветер, ударявший моросью в лицо. Все воскрешало давно похороненные воспоминания о прошлой жизни, в одночасье ставшей настоящей. Он помнил, как преисполненный чувством праведного гнева и желанием отмщения шел по до боли знакомым улицам и разглядывал булыжники на мостовой, поливаемой теплым апрельским ливнем в преддверии сгустившихся сумерек. Он знал тут каждый поворот, каждый камень, каждый фонарь, каждый мусорный бак и каждый штырь облупившийся ограды вдоль дороги, что вела его к одному из переулков, куда ветром заносило обрывки газет и мусора. Он знал и помнил здесь все о своем прошлом, неожиданно вернувшимся в здесь и сейчас.
Перед глазами ничего не изменилось за прошедшие годы. Хотя нет, не так: изменился он. Стал мудрее и старше. Избегал прошлых ошибок, коих некогда наделал немерено. Но прошлое не перечеркнуть, и, видимо, каждое возвращение в проклятый город для него ознаменовывалось кровопролитием. Вынужденным, но, увы, неизбежным.
Снова ощутив себя мальчишкой с бьющей через край тягой на подвиги, он стоял под позеленевшим от времени трезубцем статуи Посейдона и будто видел себя со стороны тем апрельским вечером восемь лет назад, когда в Нордэме впервые подул Северный Ветер.
В тот вечер все началось не здесь: всего в паре кварталов у старой пожарной станции. Теперь там клуб Куки и множество лишних глаз. Тогда же в практически полной темноте вдали от огней главной улицы в неосвещенном переулке царили тишина и покой. Он помнил, как нацепив маскарадный костюм из брендового шмотья, остановился за несколько шагов от поворота, и вдохнул уличный воздух, наполненный смешавшимися запахами дождя и плесени. Слушал шум ветра и звуки капающей воды в арке, ведущей к входу в переулок.
Черный ход давно нефункционирующей пожарной станции, превратившейся сейчас в элитный вертеп, еще тогда заслоняло железной дверью толщиной в десять дюймов с небольшим окном для осмотра посетителей. К тому времени здание пустовало уже много лет и переходило из рук в руки: то во владения округа, то к муниципальным властям, то к частным арендаторам, но никто из хозяев в этом месте особо не задерживался, как, собственно, и во всем Северном Нордэме.
Еще во времена сухого закона это здание стало одной из немногих восстановленных построек времен существования Форта Альбертус, служивших частью оборонительных укреплений города. Но какими бы прочными не были его стены, Форт в итоге это не спасло…. Английская корона подмяла под себя потомков тех, кто ходил под полосатыми парусами, и от этого общеизвестного факта в груди разливалось теплое чувство гордости за предков.
«Правь, Британия, морями!» – пропел про себя потомок колонистов из валлийских земель, приплывших сюда в поисках лучшей жизни и променявших вересковые пустоши и луговые просторы туманного Альбиона на каменное болото в Новом Свете, именованного Нордэм. Город стал для них домом, взрастив множество поколений его предков. То стало домом его пращура вплоть до седьмого колена, затем деда и отца, а впоследствии – и его самого.
Этот город напоминал ему себя: такой же мрачный и нелюдимый, не поощряющий беспечности, требовательный и несокрушимый, недоверчивый и злопамятный, как и он сам. Он, как и Нордэм, не прощал слабости, не давал никому второго шанса и возможности на искупление и всегда воздавал по заслугам. Однажды, поставив на карту все, и даже больше, он оказался на самом дне по вине тех, в ком никогда не сомневался, а следовало бы. Больше подобной ошибки он не совершал. И в тот вечер он пришел рассчитаться со старыми долгами.
Стоя в безлюдном переулке у железной двери, скрывавшей внутри здания тех, с кем наметился разговор, для которого как весомый аргумент прихвачен армейский нож, он много чего хотел сказать. Особенно Куки-Монстру. Еще больше он собирался у них спросить. Малыш Куки и до тошноты правильный Мастерс, оказавшийся на поверку не таким уж и правильным, должны были ответить на накопившееся вопросы, хотели ли они того или нет.
Предатели… Должны быть наказаны, и наказание
