Лавров редко заходил в Интернет, не столько из-за отсутствия времени, сколько из лени. На общение в социальных сетях его не хватало. Как-то не пристрастился. Но вчера его потянуло заглянуть в ящик, и он несказанно удивился, обнаружив там письмо от Рафика Грачева, с которым они были в школе не разлей вода. Правда, сразу после выпускного их дороги разошлись. Рафик пропал из виду, да и Лавров позабыл школьного друга.
Рафик был рассеянным мечтателем и посещал художественный кружок, а Лавров уважал точные науки, занимался спортом и проводил почти все время на свежем воздухе. Трудно сказать, что их объединяло. Вероятно, Рафик нуждался в поддержке и тянулся к разбишаке Лаврову, который мог запросто по шее надавать, если кто пристанет.
– Я слышал, ты в милицию подался, – сказал он, глядя, как официант расставляет тарелки на соседнем столике, занятом пожилой парой. Дама достала пачку сигарет, а ее облысевший спутник показал ей на табличку, запрещающую курить.
– Было дело.
– Сам ушел или выгнали? – оторвался Рафик от красивого, породистого лица дамы, которая хотела закурить.
– Сам, – усмехнулся Лавров. – В ментуре хлопот завались, а зарплата с гулькин нос. По мне уж лучше на хозяина пахать, если тот достойно платит.
– Вопрос спорный… – покачал головой Рафик.
– Я для себя определился.
Красивый брюнет прикидывал, кем мог бы работать его визави, одетый дешево, безвкусно и по-клоунски пестро. Зеленая куртка, длинный оранжевый свитер с растянутым воротом и серые дудочки. Вокруг бледного личика вьются рыжие кудряшки, курносый нос покрыт веснушками, губы пухлые, как у девушки. Неужто, Рафик избрал актерскую карьеру? В таком случае он подвизается в театре комедии.
Швейцар при входе в ресторан был озадачен видом богемного посетителя, но все-таки впустил его. В обеденное время тут клиентов не густо; каждому, кто заглянет на огонек, рады.
– Ты с кем-нибудь из наших встречаешься? – спросил Рафик, чтобы заполнить возникшую паузу.
– Нет, – признался Лавров. – Я не сентиментален. По школе не скучаю, и по прошлому не ностальгирую.
Официант принес заказанное мясо с картошкой, салат и холодную водку. Бывшие одноклассники выпили.
– Я собираюсь тебя попросить о помощи, – осмелел Рафик. – Не откажешь по старой памяти?
– Смотря, что просить будешь. Я не бандит, дружище, а законопослушный гражданин.
– Знаю, что не бандит. Ты хоть и драчун, но справедливый.
Лавров так и застыл с наколотым на вилку кусочком сочного стейка.
– Ты считаешь меня драчуном, Рафик? С чего вдруг?
– Это было в школе, – растерялся тот.
– Бить никого не буду, сразу говорю.
– Не надо бить! Не надо! – замахал руками клоун. – У меня и в мыслях ничего такого не было! Ты прости, Рома… я никак не могу решиться. Дело-то уж больно… деликатное. Интимное, можно сказать.
Он налил из графинчика по второй и выпил без тоста. Лавров молча последовал его примеру.
– Так что у тебя за дело? – не выдержал он. – Не тяни. Денег, что ли, в долг хочешь просить? Сколько?
– С деньгами у меня не густо, но в долги стараюсь не влезать. Не о том речь. Человек хороший пострадать может. Женщина. Молодая, красивая и… замужняя.
– У тебя с ней роман?
– Нет, что ты. Бог с тобой! Куда мне? Я насчет своей внешности и всего остального не заблуждаюсь. Гадкий утенок лебедице не пара.
– Ой, врешь, – потянулся за водкой Лавров. – У меня чутье. Я же опером был. Давай по третьей?
Рафик комично сморщился и прижал руки к груди.
– Мне больше нельзя. Слаб я по части алкоголя. Окосею, и ничего толком не объясню. А с Кольцовой у меня отношения чисто платонические.
– Значит, ее фамилия Кольцова, – констатировал бывший опер.
– По мужу.
– Ясно. Вы в одном театре играете? На одной, так сказать, сцене? Играли, играли, и доигрались. А муж – главный режиссер театра?
Рафик ошарашено захлопал глазами.
– К-какая еще сцена? При чем тут театр?
Лавров сообразил, что дал маху, но отступать он не привык и по инерции продолжил:
– Муж-режиссер пронюхал о вашей платонической любви и грозится убить сначала жену, потом тебя, а потом пустить себе пулю в лоб?
– Не-е-ет…
– А что же тогда?
Рафик судорожно сглотнул, выпрямился и произнес:
– Я вообще-то художник. А Кольцова – поэтесса. Вернее, была поэтессой… то есть она пишет… писала замечательные стихи. Лирические. Пока не вышла замуж.
– За издателя?
– Хуже. За спортсмена. Мы с ней на поэтическом вечере познакомились. Случайно. Она читала стихи, я выставлял свои картины. Я ведь тоже лирик.
– Значит, вы сошлись на лирической почве, – кивнул Лавров, прожевывая стейк. – Ты ешь, Рафик, а то мясо остынет.
– Я вообще-то вегетарианец, – удрученно признался тот. – Извини, Рома. Ты зря потратился… но я возмещу. Чуть позже. Когда получу заказ.
Лавров отложил вилку и с шумом выдохнул. Недотепа его школьный друг! Каким был, таким и остался. Еле концы с концами сводит, а туда же, клеится к чужой жене. Еще и на взаимность рассчитывает. Что самое странное, у него есть шанс. Женщину, бывает, ничем не проймешь, кроме жалости.
– Она настоящая красавица! – восхищенно заявил Рафик. – И умница, каких мало. Я бы ее портрет написал. Но увы! Мой жанр – пейзажи и натюрморты.
«На его картины, наверное, без слез не взглянешь, – подумал Лавров, представляя полевые цветочки в вазах, зеленые лесные полянки и мостики через речку. – Как и на самого бедолагу Грачева. Не ожидал, что он станет художником. Хотя кем ему еще быть-то? Публику смешить? Для этого характер нужен, а Рафик размазня».
– Так в чем проблема, не пойму?
– Проблема? В том, что… Алина может погибнуть.
– Ее зовут Алина, – кивнул Лавров, снова принимаясь за еду. – Значит, муж у Алины – злобный ревнивец? И ты хочешь, чтобы я его усмирил. Извини, старик, это не по моей части.
Рафик не притрагивался к мясу, он без аппетита ковырял вилкой ломтики картофеля и жалобно поглядывал на собеседника.
– Вообще-то, с мужем Алины я не знаком. Бог с ним. Дело в другом…
Разговор с бывшим школьным товарищем тяготил Рафика. Но к кому еще он мог обратиться? Лавров хоть выслушает и что-нибудь посоветует.
Ромка невозмутимо поглощал свою порцию еды, более не выказывая нетерпения. Он всегда имел крепкие нервы и железные мышцы. Теперь он возмужал, обрел уверенность в себе и стал неотразим. По сравнению с ним Рафик выглядел не просто субтильным, а каким-то жалким доходягой. Разница между ними была разительная и привлекала внимание. Дама, которой не позволили курить, развлекалась, наблюдая за бывшими одноклассниками.
Рафик наклонился вперед, чтобы она не услышала его слов:
– Видишь ли, Рома… у каждого человека есть идеал красоты. Вот у тебя есть?
Лавров перестал жевать и задумчиво сдвинул брови.
– Должно быть есть…
– И у меня есть! Это Алина! Она… ты не представляешь, как она хороша. И при том не тупая кукла, а человек тонкой души. Она покорила меня как художника. Очаровала! Она вдохновляет меня, если хочешь знать.
– Алина – твоя Муза?
– Можно сказать, да. У меня был кризис, творческий застой, а она…
– …явилась и зажгла? – засмеялся Лавров.
– В принципе, ты прав. Благодаря ей я снова взялся за кисть. Готовлюсь к выставке.
– А супругу Музы это не нравится? Он требует, чтобы Алина вдохновляла только его и никого больше?
Рафик неистово помотал головой.
– Муж ничего не подозревает. То есть… это не то, что ты думаешь. Между мной и Алиной – чисто духовная связь. Никакой физики! Клянусь.
Лавров все еще не разобрался, в чем суть вопроса. И прямо заявил об этом Рафику. Тот страшно разволновался, покраснел, а его веснушки потемнели.
– У меня мастерская в мансардном этаже, под крышей жилого дома, – пробормотал художник. – Одному мне такое помещение оплачивать не по карману. Мы арендуем его вдвоем с Артыновым. Слышал о таком?
– Нет.
– Как же?! Семен Артынов, его популярность растет, как на дрожжах. А не так давно он занимал у меня на хлеб. Был неудачником, мы вместе перебивались на гроши, жаловались один другому на невезуху. Но теперь все изменилось. У него пошли заказы, появились деньги. Признаюсь, я ему завидовал… грешен. Чем, думаю, я хуже Семы? Талантом нас природа обделила одинаково, а он сумел судьбу перебороть, переломать. Я на месте топчусь, а он процветает. Что ни полотно – то шедевр. Ей-богу! Я не вру! Краски у него засияли по-новому, мазок стал смелый, чистый и точный. Раньше Сема напишет картину и показывает мне: оцени, мол. Я гляжу – вроде все неплохо, но тускло, безжизненно. И ругать неловко, и хвалить язык не поворачивается. Зато не обидно. Я ведь тоже не блестящий живописец. Так… ремесленник от кисти. Даром, что родители меня назвали Рафаэлем, будто в насмешку. Надо мной в академии все прикалывались! Несмотря на громкое имя, гения из меня не получилось. Оформляю витрины, эскизы делаю для интерьера, рекламными работами не гнушаюсь. Искусство искусством, а кушать-то хочется. Принципами сыт не будешь.
