Договорились, что едем к нему.
— И мама там? мама там? — Аня тормошила мою руку с трубкой.
— Да. Да. Поехали. — Спустились в метро.
— Он не сказал, что переселяются домой?
— Нет, Анечка. Ты слышала — мы почти не разговаривали. Сама спросишь сейчас.
— Ты никогда не сделаешь, как я прошу. Никогда!..
Может, ей душно в вагоне? Или накатила минутная волна?
Я тихонько притянул ее за плечи и провел ладонью по спине. Осторожно прикоснулся к нежной шее.
Она больше не капризничала.
Я обязан был заговорить о чем-то нейтральном, нераздражающем.
Народу было немного. Мы удобно встали у двери в закутке, с той стороны, где они не открываются.
— Лапа, ты знаешь, мой отец в восторге от Светозара Павловича. И от Валерия. Наладилось со здоровьем. Он теперь заделался стопроцентным вегетарианцем: мама говорит, что большой экономии нету. Кстати, если захочешь, можем жить у них. Совсем… или сколько хочешь.
— А армия?
— Новое законодательство позволяет не опасаться последствий.
— Правда, зайчик? — Она нежно прикоснулась пальцами к моей щеке. — Тогда поженимся официально… Правда, пора?
— Сейчас самое время. — Я засмеялся.
— Ты чего?
— Я счастлив, Анечка.
— Я подумала, ты надо мной.
— Лапонька, ты сделалась слишком подозрительная.
— Да. Ты прости меня. Я нехорошая. Ты — мое золото. За что мне такое счастье?
Конечно, не такой я дурак, чтобы объявить ей истинную причину — ее мгновенную женскую реакцию. Значит, она постоянно держала это в голове? Я был сконфужен. Несравненная девочка моя. Что мне оставалось? Поцеловать ее, и в ответ на ее поцелуй — поцеловать еще раз.
Она потерлась лицом у меня под подбородком. А я губами тронул лоб и волосы, родной запах размягчил мне сердце.
Какой-то тип уставился на нас. Я сделал вид, что не замечаю.
Когда выходили на нужной станции, я обнаружил его на ступеньках рядом с нами.
— Митя? Можно вас на одну минуту?..
Только теперь я вспомнил его:
— Здравствуйте, Семен Семенович, — сказал именно таким тоном, каким говорят благодетелю.
Остановились на площадке. Анечку оставили возле телефонного автомата. Вдвоем с ним отошли на несколько шагов, к противоположным перилам.
— Вы идете к Борису Михайловичу, — произнес он в утвердительной форме. — Хорошо, что я встретил вас. Я не успеваю к нему зайти… ни позвонить. Вы понимаете. Передайте, что на него готовится… но — взрыв скорей всего автомобиля. Точно пока не знаю. Он жаждал встречи с невидимками — вот это на сей раз они. Должен остерегаться чужих автомобилей… Ликвидировали Режиссера. Я в разговоре не назвал одну структуру. Разведку; не хотел обнародовать. Сейчас уже все равно. Ко мне, похоже, подбираются. Того человека, я так и предполагал, что информация от него, нет в живых. Еще про одну фигуру умолчу: может, ему повезет, не в пример прочим…
Я смотрел в его лицо — содержание слов не вязалось с добрым и мягким выражением глаз, в глубине которых затаилась тихая грусть.
— Вы меня видели один раз в жизни, — сказал я полувопросом.
— У меня абсолютное зрение. Как бывает абсолютный слух. Моя профессия…
Внезапно призывный испуганный крик Ани сдернул меня с места — будто подброшенный пружиной я одним прыжком перелетел к ней.
Толпа шла вниз неостановимым потоком, мелькнули внизу два бритых затылка.
— Что?!.. Аня, что они тебе сделали?
В суматохе я почти не расслышал выстрела.
Там, у перил, откуда я отскочил, волновалось, уплотняясь, людское месиво.
— Схватили меня под руки… потащили… — Ее била нервная дрожь. — Убежали… Не оставляй меня!..
— Идем. — Я крепко взял ее ладонь.
— Я не хочу в толпу!..
— Нам надо. Ты не хочешь одна? — Страшно было подумать, но я не имел повода сомневаться. — Там человек… они его… Мерзавцы!.. — Я с трудом удержался, чтобы не разрыдаться. — Идем, Аня…
Я стал проталкиваться, ведя ее за собой.
— Кто стрелял, когда — ничего не заметно…
— Бах! и лег на ступеньку…
— Милицию позвать…
— Врача…
— Какого тебе врача? Похоронку. Стрелял не чайник: — точно в яблочко…
— Крови совсем нет…
— Кто его? За что?..
— Ничего не заметно…
— Бах! и человека нету…
Головой вниз на ступеньках лежал, раскинув руки, Семен Семенович. Открытые глаза стеклянно уставились в одну точку на скосе потолка.
Лицо было чистое, нетронутое: такое было выражение, словно какая-то мысль, какой-то вопрос неразрешимой загадкой занимал его ум…
ГЛАВА 26. МИТЯ (окончание)
Борис Михайлович, узнав об убийстве Трошина, скис необратимо. И «ликвидировали Режиссера» и прочее, что успел сообщить Семен Семенович, я передал слово в слово.
Его мучили угрызения совести, он себя считал виновным в гибели людей.
Наверное, подумывал также, что ему начертано близкое знакомство с наемными убийцами. Уверен — главное, его удручали горести тех, кто пострадал, оказывая ему помощь, и тревожила безопасность жены, дочери, матери… вероятно, и моя безопасность.
Людмила Павловна и Аня уединились в уголочке, без остановки разговаривая вполголоса, задавая вопросы, восклицая, роняя слезы, смеясь… У них скопилось множество интересных тем.
А мы с тестем за его столом пировали, занимаясь нашей проблемой, — если, как я разглядел, текущее наше существование подобно было пиру во время чумы, на пороховой бочке, на тонущей лодке в ураганный шторм.
— Нет, нет. Они же умные… — Он недоверчиво присматривался. — Чтобы так примитивно? любой школьник догадается.
— Мы не догадались. Потом — в компьютере графы латинскими буквами… Перевернуто — и еще латинскими. Потом, человек сформировал, выверил, отпечатал документ — и стер. Понимаете? уничтожил, нет его больше. Он просто для себя, для удобства. Мог бы вообще открытым текстом. Удивляться надо, зачем такая излишняя предосторожность…
— Уму непостижимо. Но ты кажется, Митя, прав… По смыслу подходит…
— Именно по смыслу! Все сходится: ран — нар — наркотики; рхо — охр — охрана; лик — кил — киллер; вен — нев — невидимки… Я даже тогда сам растерялся от собственной нахальной догадливости. Собственно, потому и щелкнуло вдруг у меня. Этот парень повторял — невидимки, невидимки… наркотики…
— Значит, обычная ведомость? Две тонны наркотиков!.. Ну, Харетунов… Я ожидал чего-то подобного, за ним столько пакости значится. Но таких масштабов!.. Митя, спасибо громадное. Ты не представляешь, какое дело сделал.
— Посмотрите, — показал я, — маршруты обозначены, время, сроки. Методом мысленного эксперимента можно определить направление, пункты отправки. Я еще покопаюсь завтра и послезавтра. Чем больше информации добуду — тем достовернее выводы.
— Заклинаю тебя!.. Митя… не надо больше. Не прикасайся!.. Ты видишь, их разведка разоблачила всех своих тайных неприятелей. Ты и не догадаешься, кто, когда и как. Не прикасайся! Речь идет о смерти, понимаешь? И вообще уходи оттуда. Не нужны никакие деньги — работать для бандитской, черной фирмы… Уходи. Мне не нужна больше от тебя никакая информация! Я запрещаю тебе искать и приносить мне! Дай Бог, чтобы в этот раз закончилось благополучно. — Он прошелся по кабинету. — Обещай мне, пожалуйста.
— Хорошо.
— Спасибо, — сказал Борис Михайлович, — я верю тебе. А теперь скажи, где вы решили праздновать Новый год? Если захотите — я вас приглашаю на нашу редакционную ночь в шикарном ресторане. Будут друзья газеты, очень интересные люди, артисты. Надо отдохнуть от мафии, побыть в нормальной компании.
— Это как Аня захочет.
— Да? У вас в семье нет домостроя?
— Ну, что вы? Разве вы не знаете свою дочь?
— Хорошо, когда умный муж. Еще вернее, все делается по-твоему. Считается, что умная жена должна притворно подчиняться всегда мужу, поворачивая в каждом случае в сторону своих желаний. Но на самом деле умный муж умеет так повести дело, чтобы жена находилась в полной уверенности, что подчиняется притворно.
— Папа, — закричала Аня, уловив краем уха, — что ты там толкуешь о домострое? Не развращай моего Митю! Он у меня ангел.
— Ну, вот, — хмыкнул я смущенно, — при жизни попал в ангелы.
— Дети, дети, — вздохнула Людмила Павловна и поглядела на меня с нескрываемой нежностью, явно с подачи Ани. — Живите долго и счастливо. И чтоб вы были здоровые, целые и невредимые!
Редакционная машина завезла нас на Парк Культуры, а Борис Михайлович и Людмила Павловна поехали к себе на Профсоюзную. Он решил, что могут, наконец, возвратиться в свой дом. После всех разоблачений он не опасался никакой угрозы со стороны мафии. К тому же от редакции была выделена охрана, он никогда не ездил на такси — только на редакционной машине. Разоблачительные документы при себе не держал — они были размножены, и копии переданы в прокуратуру, а их содержание опубликовано, проанализировано, доведено до сведения общественности.
