в подтверждение своих желаний заметил группу подростков, его ровесников, в количестве трех человек, оживленно переговаривающуюся под мостом виадука.
Они сидели на корточках, касаясь друг друга головами, и что-то чертили на земле. Егор наблюдал за ними из-за угла дома, не решаясь показаться. Подростки живо перешептывались. Их разговор временами прерывался взрывами хохота. Но вот они поднялись и начали быстро удаляться.
Место, где сидела компания, утопало во мраке, свет фонарей туда не проникал, и тем не менее, Егор увидел какой-то предмет небольшой квадратной формы. Он заинтриговал его. Некоторое время беглец выжидал, не вернутся ли мальчишки обратно, оглядываясь. Предмет манил его к себе. А что, если там что-то ценное… Ценное, в плане утилизации, обмена на материальный товар… Егор мелкими шажками продвинулся ближе к перегону. Предмет лежал на месте. Ни шороха, ни чьих – то голосов не было слышно. Тогда он стрелой проскочил под мост, и склонился над ним, почти так же, как компания подростков до этого. В тот же момент раздался странный звук – будто далекий тонкий гудок поезда. Он стремительно нарастал, превращаясь в знакомый свист. Потом нечто громыхнуло, и ярчайшая вспышка ослепила и обожгла мальчика…
Он столько раз видел это в заграничных фильмах: героя очень медленно и красиво откидывало назад мощной волной. Благодаря отличной оптике видеокамеры зрители могли разглядеть, как развиваются локоны, рассыпаются веером брызги пота, частицы пыли и струи горячего воздуха бороздят складки одежды эквилибриста (в тех редких случаях, когда она на нем была). Чаще переливалась загорелая мускулатура. А лицо при этом не выражало ни тени эмоции, страха, напряжения, либо болезненной судороги, от неминуемого столкновения с землей.
Егор не знал, что выражало его лицо в момент толчка и то, летел ли он красиво, но, что очень быстро – совершенно точно. Мальчик не успел еще ничего понять и осознать, как его физиономия столкнулась с гравием на железнодорожной насыпи, впечатавшись в колючую, словно наждачная бумага, грязь.
***
Первое время он ничего не видел и не слышал, затем начал разбирать отдельные звуки – хлопки и монотонный стук. Казалось, стучало в голове, кровь пульсировала в жилах, венах. Он чувствовал, что вспышки продолжаются. Попытался прижать руки к лицу, но тут же вскрикнул от боли, и открыл глаза. Лицо горело при малейшем прикосновении к нему, челки надо лбом не было. Вместо нее он ощутил сухой, словно сено, обгоревший клочок слипшихся волос.
Наверху, по насыпи шел поезд. Монотонный стук производили его колеса, а вспышки света исходили от огней, мелькавших в окнах купейных вагонов.
Егор с трудом поднялся на ноги. Он был дезориентирован, не мог понять, в какой стороне находилась фабрика, откуда он пришел. Левый глаз заволокло туманом. Правый слезился, то ли от гари и пороха, то ли от истерики, которая начинала накатывать на него. Путь назад занял гораздо больше времени. Теперь Егор не скользил, а шаркал ногами. По дороги он умудрился упасть пару раз, после чего тихая истерика переросла в буйную, с самыми настоящими слезами и рыданиями в голос. Он не мог остановиться и тогда, когда соленые слезы стали обжигать щеки на холодном ветру. Боль и обида раздирали нутро, жгли душу.
Наверное, Дед услышал его плач задолго до того, как Егор вбежал в подвал. С улицы. Потому что первое, что мальчик увидел одним глазом, было испуганное бородатое лицо. И неизвестно, что напугало подельника больше – плач мальчика или его вид. Дед даже впервые с момента падения «с лестницей», привстал со своего ложа.
В тепле боль, а с ней и рыдания, усилились. Егор, не замечая присутствия в подвале постороннего человека (у старика снова были гости), с разбега запрыгнул на трубы в самом дальнем конце, и уткнулся лицом в угол. Дед его о чем-то спрашивал, но мальчик продолжал хныкать, прильнув обожженной щекой к холодной стене. Шум в ушах нарастал. Через мгновение Егор провалился в густой, пахнущий порохом мрак.
***
Колючие кусты, обрамляющие периметр вокруг коттеджа на Высокой горке раскачивались на ветру. В окне кабинета, выходившего в сад, горел слабый свет. Значит, включен был ночник, либо одинокий светильник в глубине комнаты. Внутри сейчас никого не было. Кабинет пустовал. Зато на столе лежал новый вскрытый конверт. И хотя хозяева отсутствовали дома, можно было не сомневаться, они успели прочесть и это послание – скомканный лист с текстом смутно белел на самом дне мусорной корзины.
***
Контузия от взрыва петарды, ее степень и последствия, мучили Егора весь следующий день.
– Хорошо, что это оказалось единичная «пукалка», а не полноценный салют в двенадцать залпов. – рассуждал Дед, пытаясь приободрить раненого.
Последний лежал, покрытый все теми же капустными листами, и ждал, когда воспаление от ожога пройдет. Левый глаз только-только начал различать очертания. Правый продолжал слезиться. Теперь и Егор принял на себя роль страждущего молчуна, и не отзывался ни на одно доброе слово.
– Надеюсь, ты заикой не стал? Такое часто бывает… – пытался подцепить его старый товарищ.
Молчание.
– А может – оглох?!
– Тогда бы я тебе точно не ответил! – прозвучало из капусты. – Странный вопрос!
– Зато действенный, как видишь… – обрадовался Дед.
– В отличае от этих листов… – мальчик отлепил от щеки «компресс». – А кто вчера был здесь? Я не рассмотрел.
– Один знакомый. Забирал вещи, что хранил у меня…
Егор встал с труб, подошел к окну и попытался рассмотреть свое отражение. То ли стекло был мутным, то ли ожог более глубоким, но то, что он увидел, ему совсем не понравилось.
– Ну вот, сначала потрепанное чужое пальто, затем разорванные кроссовки. Непонятные документы, жизнь в подвале! А теперь, вдобавок – это! – горестно воскликнул мальчик. – Что за напасть! Этот взрыв едва не перечеркнул все мои планы! – он снова посмотрел на себя, осторожно пощупав пальцами кожу.
– Темная полоса? – вставил подельник.
В самом деле, ожог наискось перечеркивал лицо, из красного за одну ночь превратившись в бурый. А обгоревшие волосы услужливо открывали его для всеобщего обозрения.
– И это говорит человек, совсем недавно лишивший себя возможности передвигаться… – злобно заметил Егор.
– Ничего страшного. Я уже достиг планки, после которой любые движения, становятся падением вниз.
– Что ты наглядно и доказал с той лестницей… Хотя, мне казалось – мы уже на дне!
– Дно, кстати, тоже поверхность, о которую можно опереться… Поэтому, я не дергаюсь, лежу спокойно…
– А что тебе еще делать…
– Мне – ничего, а вот тебе – есть что!
Мальчик вопросительно взглянул на Деда.
– Завтра истекает срок платежа. А мы на мели. Рабочих рук осталось лишь две, и обе – твои…
– Я не могу выйти на улицу с распухшим лицом!
– Брось, у нас и не с такими ходят… некоторые. И, между прочим, умело пользуются недостатками, иногда
