Шевалье тем временем был занят резонатором и через несколько минут, убрав прибор в футляр, сказал:
— Я доложил лорду Роуку наше местонахождение, и как только вы поговорите со своим другом, они пришлют за нами гироптер.
Уилл кивнул. Лира, казалось, не слушала. Она устало поднялась, надела носки и туфли, и они отправились дальше.
Спустя час большая часть долины была уже в тени, и Уилл стал думать, удастся ли им найти укрытие до наступления ночи. Но тут Лира радостно и с облегчением закричала:
— Йорек! Йорек!
Она увидела его раньше, чем Уилл. Король-медведь был ещё далеко, его белая шкура сливалась со снегом, но когда эхо донесло до него голос Лиры, он повернул голову, поднял её, принюхиваясь, и поскакал к ним вниз по склону горы.
Не обращая внимания на Уилла, он позволил Лире обхватить его за шею и зарыться лицом в его мех; медведь зарычал — так низко, что Уилл почувствовал, как под ногами гудит земля, но для Лиры это было удовольствием, и она вмиг забыла о своих мозолях и усталости.
— О Йорек, милый, как я рада тебя видеть! Не думала, что снова увижу тебя после Свельбальда и после всего, что случилось. С мистером Скорсби всё в порядке? Как твоё королевство? Ты здесь совсем один?
Маленькие шпионы куда-то исчезли, во всяком случае, в сгущающихся сумерках склоне горы теперь были только они втроём: мальчик, девочка и большой белый медведь. Йорек подставил спину, и Лира взобралась на него, как будто всю жизнь мечтала там сидеть, и её дорогой друг довёз её, гордую и счастливую, до своей пещеры.
Уилл, занятый своими мыслями, не слушал их разговора с Йореком, но вдруг услышал, как Лира в ужасе вскрикнула и сказала:
— Мистер Скорсби, о нет! О, это слишком жестоко! На самом деле умер? Ты уверен, Йорек?
— Ведьма сказала мне, что он отправился на поиски человека по имени Грумман, — ответил медведь.
Уилл прислушался: Барух и Балтамос что-то говорили ему об этом.
— Что случилось? Кто его убил? — дрожащим голосом спросила Лира.
— Он умер сражаясь. Он задержал всех этих масквичей, чтобы дать тому человеку уйти. Я нашёл его тело. Он умер смертью храбреца. Я отомщу за него.
Лира заплакала навзрыд, а Уилл не знал, что сказать, ведь этот незнакомец умер, спасая его отца, и Лира и медведь знали и любили Ли Скорсби, а он нет.
Вскоре Йорек повернул ко входу в пещеру, темневшему среди снегов. Уилл не знал, где шпионы, но был уверен, что они где-то неподалёку. Он хотел тихонько поговорить с Лирой, но сначала увидеть галливеспианцев и убедиться, что его не подслушают.
Он положил рюкзак у входа в пещеру и устало сел рядом. За его спиной медведь разводил огонь, а Лира, несмотря на свою печаль, с любопытством следила за ним.
Держа в левой передней лапе кусок какого-то железняка, Йорек ударил им три-четыре раза по такому же камешку на полу. Искры от каждого удара сыпались точно туда, куда направлял их Йорек: на кучу ломаных веток и сухой травы. Очень скоро запылал огонь, и Йорек неторопливо подложил в него полено, а потом ещё одно и ещё, пока костёр не разгорелся.
Дети были этому рады — воздух был уже очень холодным, но было и кое-что получше: задняя нога какого-то животного, возможно, козы. Свою долю Йорек, конечно, съел сырой, но оставшуюся ногу наколол на острую палку и положил жариться на костёр для детей.
— Легко охотиться в этих горах, Йорек? — спросила она.
— Нет. Мой народ не может тут жить. Я ошибался, но это к счастью, потому что нашёл тебя. Какие у тебя планы?
Уилл оглядел пещеру. Они сидели у костра, и огонь отбрасывал тёплые жёлтые и оранжевые блики на мех короля-медведя. Шпионов всё ещё было не видно, но делать нечего, он должен был спросить.
— Король Йорек, — начал он, — мой нож сломался… — он посмотрел за спину медведю и сказал: — Нет, подождите, — и указал на стену, — если вы слушаете, — продолжил он, уже громче, — выходите и слушайте по-честному. Не шпионьте за нами.
Лира и Йорек Бирнисон обернулись посмотреть, с кем он говорит. Из тени на выступ стены над головами детей спокойно вышел маленький человечек; Йорек зарычал.
— Вы не спросили разрешения у Йорека Бирнисона, чтобы войти в эту пещеру, — сказал Уилл. — А он король, а вы просто шпион. Вам следует проявить уважение.
Лире эти слова понравились. Она с удовольствием взглянула на Уилла и увидела на его лице ярость и высокомерие.
Лицо же шевалье, смотревшего на Уилла, было гневным.
— Мы были честны с вами, — сказал он. — Бесчестно было нас обманывать.
Уилл встал. Его дэймон сейчас был бы в форме тигрицы, подумала Лира, и отпрянула назад, представив себе гнев огромного животного.
— Если мы обманули вас, то по необходимости, — сказал он. — Согласились бы вы пойти сюда, если б знали, что нож сломан? Нет, конечно. Вы усыпили бы нас своим ядом, вызвали бы помощь, похитили нас и привезли к лорду Азраилу. Так что нам пришлось провести вас, Тиалис, и придётся вам с этим смириться.
Йорек Бирнисон сказал:
— Кто это?
— Шпионы, — ответил Уилл. — Посланные лордом Азраилом. Вчера они помогли нам бежать, но если они на нашей стороне, они не должны прятаться и подслушивать нас.
А если они делают это, не им говорить о бесчестии.
Во взгляде шпиона была такая ярость, что, казалось, он готов был броситься на самого Йорека, не то что на безоружного Уилла; но Тиалис был не прав и знал это.
Всё, что он мог сделать, это поклониться и попросить прощения.
— Ваше Величество, — обратился он к Йореку; тот в ответ зарычал.
Глаза шевалье сверкнули ненавистью на Уилла, он пренебрежительно и предупреждающе посмотрел на Лиру, а потом с холодным, настороженным уважением остановил свой взгляд на Йореке. Все эти чувства так ясно отражались в чётких чертах его лица, будто их озарял луч света. Рядом с ним из тени появилась Салмакия и, не обращая на детей никакого внимания, сделала реверанс медведю.
— Простите нас, — сказала она Йореку. — Трудно побороть привычку скрываться, а мой спутник, шевалье Тиалис, и я, леди Салмакия, так долго были среди врагов, что лишь по привычке не оказали вам должного почтения. Мы сопровождаем этих мальчика и девочку, чтобы невредимыми передать их под опеку лорда Азраила. У нас нет другой цели и, конечно, мы не хотим причинить вреда вам, король Йорек Бирнисон.
Если Йорек и подумал, как такие крошечные существа могут причинить ему вред, то вида не подал. По его внешнему виду вообще было трудно догадаться о его чувствах, и к тому же леди говорила достаточно любезно, а он был учтив.
— Спускайтесь к огню, — сказал он. — Если вы голодны, еды здесь больше чем достаточно. Уилл, ты начал говорить о ноже.
— Да, — сказал Уилл, — и я думал, что такого не может случиться, но он сломался.
А алетиометр сказал Лире, что ты можешь его починить. Я собирался попросить вежливей, но получается так: Йорек, ты можешь его починить?
— Покажи.
Уилл вытряс из ножен все обломки и тщательно разложил их на каменистом полу пещеры так, чтобы стало понятно, где должен быть каждый. Лира посветила горящей веткой, и Йорек низко склонился, чтобы получше разглядеть каждый осколок, осторожно трогая их своими массивными когтями, приподнимая и вертя так и сяк, чтобы осмотреть разлом. Уилл изумился ловкости, с которой он действовал своими огромными чёрными крюками.
Потом Йорек снова сел, подняв голову высоко в темноту.
— Да, — сказал он, точно ответив на вопрос и не говоря больше ни слова.
Лира, зная, что он имеет в виду, сказала:
— Да, но ты ведь починишь его, Йорек? Ты не поверишь, как это важно: если мы его не починим, мы пропали, и не только мы…
— Мне не нравится этот нож, — сказал Йорек. — Я боюсь того, что он может сделать.
Я никогда не видел ничего опаснее. По сравнению с этим ножом самые страшные боевые машины — детские игрушки; вред, который он способен причинить, безграничен. Лучше бы его вообще никогда не делали.
— Но с ним… — начал было Уилл.
Но Йорек, не дослушав его, продолжал:
— С ним ты можешь делать странные вещи. Но ты не знаешь того, что делает сам нож.
Твои цели могут быть хорошими. У ножа есть свои цели.
— Как так? — сказал Уилл.
— Цель инструмента — то, что он делает. Цель молотка — ударить, цель тисков — крепко держать, рычага — поднимать. Это то, для чего они сделаны. Но иногда у инструмента могут быть другие применения, о которых ты не знаешь. Иногда, осуществляя свои цели, ты осуществляешь и цели ножа, сам того не зная. Ты видишь острый край этого ножа?
— Нет, — сказал Уилл, ведь это было правдой: лезвие утончалось до такой степени, что глаз не мог различить его край.
— Тогда как ты можешь знать обо всём, что он делает?
— Не могу. Но всё-таки я должен его использовать и сделать всё, что могу, чтобы случилось хорошее. Не делай я ничего, я был бы хуже, чем просто бесполезным. Я был бы виноватым.
