Лира внимательно слушала их разговор и, видя, что Йорек всё ещё не хочет им помочь, сказала:
— Йорек, ты же знаешь, какие злые были эти люди из Болвангара. Если мы не победим, они смогут вечно продолжать свои дела. И потом, если ножа не будет у нас, они сами могут его захватить. Когда я тебя встретила, мы о нём не знали, Йорек, и никто не знал, но теперь мы знаем и должны использовать его сами, мы просто не можем по-другому. Это было бы для слабаков, и это было бы неправильно, всё равно что отдать его им и сказать: «Давайте, пользуйтесь, мы вам не помешаем».
Да, мы не знаем, что он делает, но я ведь могу спросить алетиометр? Вот и узнаем.
И мы сможем хорошенько об этом подумать, а не гадать и бояться.
Уилл не хотел называть главную причину: если нож не починят, он может никогда не вернуться домой, никогда не увидеть свою мать; она никогда не узнает, что случилось, будет думать, что он бросил её, как отец. Оба их ухода будут на совести этого ножа. Он должен использовать его, чтобы вернуться к ней, или он никогда себя не простит.
Йорек Бирнисон долго молчал, глядя в ночную темноту. Потом он медленно поднялся, величаво подошёл к выходу из пещеры и посмотрел вверх: на небе былизнакомые ему северные звёзды, были и чужие.
За его спиной Лира переворачивала мясо на огне, а Уилл осматривал свои раны.
Тиалис и Салмакия на своём выступе молчали.
Потом Йорек обернулся.
— Хорошо, я сделаю это, но с одним условием, — сказал он. — Хотя я чувствую, что это ошибка. У моего народа нет богов, призраков и деймонов. Мы живём и умираем, и всё. Человеческие дела приносят нам лишь печали и неприятности, но у нас есть язык, и мы воюем, и мы используем инструменты. Может быть, нам стоит принять чью-то сторону. Но полное знание лучше полузнания. Лира, спроси свой прибор. Узнай, чего ты просишь. Если после этого ты всё ещё захочешь, я починю нож.
Лира немедленно достала алетиометр и пододвинулась поближе к огню, чтобы видеть циферблат. Она читала прибор дольше обычного, а когда моргнула, вздохнула и вышла из транса, на лице её отразилась тревога.
— Он никогда ещё не говорил так путано, — сказала она. — Он сказал кучу всего.
Думаю, я поняла. Думаю, да. Сначала он сказал про равновесие. Он сказал, что нож может навредить или сделать добро, но между тем и другим такое тонкое, такое чуткое равновесие, что самая слабая мысль или желание могут качнуть весы в ту или другую сторону… и он имел в виду тебя, Уилл, твои мысли или желания, только он не сказал, какая мысль плохая, а какая хорошая.
— Потом… он сказал да, — закончила она, сверкнув глазами на шпионов. — Он сказал, да, сделайте это, почините нож.
Йорек пристально посмотрел на неё и кивнул.
Тиалис и Салмакия спустились, чтобы посмотреть на всё поближе, а Лира сказала:
— Надо ещё дров, Йорек? Мы с Уиллом можем сходить.
Уилл понял, что у неё на уме: вдалеке от шпионов они смогут поговорить.
Йорек сказал:
— Ниже первого отрога на тропе есть куст со смолистыми ветками. Принесите их сколько сможете.
Она тут же подскочила, и Уилл пошёл с ней.
Под сияющей луной лежала тропа — цепочка припорошенных следов на снегу, холодный воздух кусал за щёки. Оба они почувствовали себя бодрыми, полными надежд и живыми. Они молчали, пока не отошли на порядочное расстояние от пещеры.
— Что он ещё сказал? — спросил Уилл.
— Кое-что, чего я тогда не поняла и сейчас не понимаю. Он сказал, что нож станет смертью для Пыли, но потом сказал, что только так можно сохранить ей жизнь. Я не поняла, Уилл. Но он снова сказал, что нож опасен, он всё время это повторял. Он сказал, если мы, ну, ты знаешь — то, о чём я думала…
— Если мы пойдём в мир мёртвых…
— Да, он сказал, что если мы пойдём туда, мы можем никогда не вернуться, Уилл.
Мы можем не выжить.
Он промолчал, и они, посерьёзнев, зашагами дальше, ища по дороге куст, о котором говорил Йорек, притихшие от мысли о том, на что они могут решиться.
— Но мы должны, — сказал он. — Так?
— Не знаю.
— Я хочу сказать, теперь мы знаем. Тебе нужно поговорить с Роджером, а я хочу поговорить с отцом. Теперь мы должны.
— Мне страшно, — сказала она.
И он знал, что больше она никому в этом не признается.
— Он сказал, что будет, если мы не пойдём? — спросил он.
— Только пустота, ничего. Я ничего не поняла, Уилл. Но, думаю, он хотел сказать, что даже если это так опасно, мы должны попытаться спасти Роджера. Но всё будет не так, как когда я спасла его из Болвангара; тогда я вообще не знала, что делаю — просто отправилась туда, и мне повезло. То есть мне все помогали: гиптяне, ведьмы. Там, куда нам придётся пойти, помощи не будет. И я вижу… я видела во сне… это место… оно хуже Болвангара. Вот почему я боюсь.
— Чего я боюсь, — спустя минуту сказал Уилл, не глядя на неё, — так это застрять где-нибудь и никогда больше не увидеть свою мать.
Ему вдруг вспомнилось: он был совсем маленьким, ещё до того, как начались её беды, и он заболел. Его мать, кажется, всю ночь сидела в темноте на его кровати и пела колыбельные, рассказывала сказки, и пока Уилл слышал её милый голос, он знал, что он в безопасности. Он не может теперь её бросить. Не может! Если понадобится, он будет ухаживать за ней всю свою жизнь.
Как будто угадав его мысли, Лира горячо сказала:
— Да, это и правда было бы ужасно… Знаешь, с моей матерью, я никогда не понимала…
Я ведь просто росла сама по себе; не помню, чтобы кто-нибудь меня обнимал или прижимал к себе, сколько себя помню, мы с Паном всегда были одни… не помню, чтобы миссис Лонсдейл ко мне так относилась; она была экономкой в Джордане, и только следила, чтобы я была чистой, вот и всё, о чём она думала… Ах, да — и хорошие манеры… Но в пещере, Уилл, я и правда почувствовала… ох, это странно — я знаю, что она делала ужасные вещи, но я и правда чувствовала, что она любит меня и заботится обо мне… она, наверное, думала, что я умираю — я же всё время спала, видимо, я чем-то заразилась — но она не переставала обо мне заботиться. И я помню, как пару раз просыпалась, а она обнимала меня… Я точно это помню… Если бы у меня был ребёнок, я бы делала то же.
Так она не знает, почему всё это время спала. Сказать ей и предать её воспоминания, пусть даже и фальшивые? Нет. Конечно, он этого не сделает.
— Это тот куст? — сказала Лира.
Луна сияла так ярко, что был виден каждый листик. Уилл отломил ветку, и на пальцах у него остался запах хвойной смолы.
— И мы ничего не скажем этим маленьким шпионам, — добавила она.
Они набрали охапки веток и понесли их обратно к пещере.
В это время галливеспианцы тоже говорили о ноже. Заключив сомнительное перемирие с Йореком Бирнисоном, они, чтобы не мешать ему, забрались обратно на свой уступ.
Дождавшись, когда в костре погромче затрещали ветки и воздух наполнил рёв пламени, Тиалис сказал:
— Мы должны оставаться с ним. Как только починят нож, мы должны следовать за ним, как тень.
— Он слишком осторожен. Везде ищет нас, — сказала Салмакия. — Девочка доверчивей.
Думаю, мы сможем уговорить её вернуться. Она невинна и привязчива. Мы сможем на неё повлиять. Думаю, стоит, Тиалис.
— Но у него нож. Только он может им пользоваться.
— Без неё он никуда не пойдёт.
— Но, если у него нож, ей придётся последовать за ним. И, думаю, как только нож опять будет цел, они воспользуются им, чтобы ускользнуть в другой мир, чтобы сбежать от нас. Ты слышала, как он остановил её, когда она собиралась сказать что-то ещё? У них есть какая-то тайная цель, и она сильно отличается от того, что хотим от них мы.
— Увидим. Но, думаю, ты прав, Тиалис. Мы любой ценой должны держаться рядом с мальчишкой.
Они с некоторым скептицизмом смотрели, как Йорек Бирнисон выложил инструменты на полу своей импровизированной мастерской. Могучие рабочие оружейных фабрик под крепостью лорда Азраила, с их домнами, прокатными станами, ямтарическими горнами и гидравлическими прессами, посмеялись бы над костром, каменным молотком и наковальней, сделанной из куска брони Йорека. Тем не менее, медведь явно знал своё дело, и в точности его движений маленькие шпионы увидели мастерство, которое поубавило их презрение.
Когда Лира и Уилл пришли с ветками, Йорек сказал им аккуратно положить ветки в огонь. Он осматривал и вертел каждую ветку и говорил Уиллу или Лире положить её под таким-то углом или отломить часть и положить отдельно с краю. В результате получилось необычайно жаркое пламя, вся сила которого была сосредоточена с одной стороны.
В пещере стало очень жарко. Йорек продолжал разводить костёр, заставив детей ещё два раза сходить по тропинке, чтобы топлива точно хватило на всю работу.
Потом медведь поднял с пола нещеры камешек и велел Лире поискать такие же камни.
