Эти послания, как следовало ждать, не имели успеха. Великий князь послал на Вятку рать под предводительством Шестака-Кутузова[182]. Но этот воевода поладил с вятчанами. Они как-то оправдали себя, и он воротился, не сделав им зла. Иван Васильевич двинул на них в 1489 году другое сильное войско, под главным предводительством князя Данилы Щени и Григория Морозова; с ними пошли тверичи, вологжане, устюжане, двиняне, вожане, каргопольцы, белозерцы, жители берегов Выми и Сысолы: Иван умышленно составил это ополчение преимущественно из северных соседей вятчан, которые были их давние враги, терпели от них много раз набеги и разорения и теперь с охотою шли мстить своим извечным недругам. Даже татар казанских послал московский государь на вятскую землю — мстить за всю старую злобу. Войска было, — по сказанию архангельского летописца, — шестьдесят четыре тысячи; эта страшная сила прошла опустошительной грозою по Вятской земле и 16 августа явилась под Хлыновым. Вятчане — так смело презиравшие могущество московского государя, решаясь не покоряться тому, кто уже подчинил себе Новгород, — конечно, не ожидали, чтобы столько гостей, да еще таких старых знакомых гостей, явилось у них под стенами. Сопротивляться было невозможно. Они выслали воеводам поминки с Исупом Глазастым: это средство прежде удавалось; но теперь воеводы поминки приняли, а вятчанам дали срок только до другого дня. На другой день вышли из города большие люди, поклонились воеводам и сказали: «Покоряемся на всей воле великого князя, и дань даем и службу». Воеводы отвечали: «Целуйте крест за великого князя и выдайте ваших изменников и крамольников: Ивана Оникиева, Пахомия Лазорева, да Палку Богодайщикова»». Вятчане сказали на это: «Дайте нам сроку до завтраго». — «Даем», — отвечали воеводы и отпустили их.
Вятчане поняли, что от них не удовольствуются ни данью, ни службой; задаться за великого князя, целовать крест за него значило лишиться своей воли, своего народоправления, своих вековых обычаев. Вместо того, чтоб явиться на другой день и дать ответ, прошло два дня; воеводы терпели, наконец, на третий день вятчане дали отказ. Тогда воеводы приказали каждому пятидесятку ратников тащить две сажени плетня и приставить к стенам, а другим приказали нести смолу и берест. Вскарабкавшись на плетни, они бросали через стены огненные приметы. Тогда вятчане отворили ворота, ударили челом и выдали троих требуемых зачинщиков. Воеводы приказали их тотчас же заковать и отдать устюжанам — их врагам, под наблюдение. У воевод уже было заранее приказание, что им делать. 1 сентября они развели Вятку — по сказанию одного летописца, всю, а по известиям других, только больших людей. Их повели в Московщину. Великий князь приказал их расселить в Боровске, Алексине, Кременце, и дать им поместья; торговых людей поселил в Дмитрове, а коноводов приказал высечь кнутом, а потом повесить. Вместе с пленными вятчанами привели и Арских, т. е. вотяцких князей Вятской земли; но Иван Васильевич не счел их опасными и отпустил в свою землю»[183].
* * *
1375 год. Под предводительством некоего Прокопа 1500 новгородских и вятских ушкуйников разбили пятитысячную рать костромского воеводы Александра Плещеева и захватили Кострому. Отдохнув пару недель в Костроме, ушкуйники двинулись вниз по Волге, рассчитывая атаковать Болгар и столицу Золотой Орды Сарай-Берке. Правители Болгара, наученные горьким опытом, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай-Берке была взята штурмом и разграблена.
…Это был самый свирепый набег ушкуйников на Поволжье, он произошел тогда, когда новгородцы вместе с московским великим князем Дмитрием воевали под Тверью.
Обратимся еще раз к описанию этого события, но уже — по источникам.
Вот вариант Пискаревской летописи: «Того же лета, егда бе князь великий под Тверью и в то время из Великаго Новаграда идошя разбойницы, 70 ушкуев, воевода же бе у них Прокофей, 2-й — Смольнянин. И приидошя х Костроме, гражане же изыдоша против их на бой, а воевода у них Плещей. Видевше же новгородцы, яко много костромич, бе бо их боле 5000, а их только 2000, и разделившеся новгородцы надвое: едину половину пустиша лесом втаи, и обыдошя около по междеельнику, и удариша на костромич в тыл, а друзии в лице к ним. Воевода же Плещей убояся и покиня рать свою и град, побеже. Видев же костромичи, яко воевода их побежа и не бившеся, но вси побегошя по лесом. Мнози же тут побиени быша, а иних имающе и везающе. Ко граду ж пришедша и виде его никем не брегома и вшед в него, разграби вся, елика беша в нем. И стояше в нем неделю и обретошя вся сокровенная и всяк товар изнесошя на среду, и что лутчее и лехчее, то поимашя, а что тяжкое, то в Волгу меташе, а иное пожгошя. И множество народа поплениша: мужей и жен, отрок и девиц. И оттоле идошя к Новуграду Нижнему, и там много же зла сотвориша, християн и бесермян изсекошя, а иных в полон поведоша, а товар пограбиша. И поидошя на низ и повернушя в Каму, и там много по Каме пограбиша, и потом внидошя апять в Волгу, и дошедше Болгар, и ту полон християнский весь попродашя, и поидоша на низ к Сараю, бесермян избивающе гостей, а товар их емлюше, а християн пограбиша. И дошедше устия Волжеского близ моря да града Хазитороканя, и тамо избих их лестию князь хазтороканский, именем Салчей. И тако вси избиени быша без милости, ни един не избысть, а именье у них все взята, и тако погибоша те злыи разбойницы, яко же рече Христос: В ню же меру мерите, возмерится вам»[184].
Переведем язык летописи на современный лад.
Отряд в полторы тысячи человек на семидесяти ушкуях под началом воевод Прокопа и Смолянина (или Смольнянина, вероятно выходца из Смоленска) явились под Костромой, принадлежащей московскому князю. Эта шайка состояла не из одних только новгородцев, но еще более из заволочан. Они приплыли рекою Костромою на Волгу, к городу Костроме. Костромичи, зная, чего можно ожидать от таких гостей, вышли против них с оружием; было костромичей пять тысяч; воеводою у них был Плещеев. Новгородцы сошли на берег и как только поняли, что костромичи встречают их не добром, то разделились надвое. Одна половина пошла прямо на костромичей, а другая зашла им в тыл, через кусты можжевельника (или через лес, согласно данным С. М. Соловьева). Они разом ударили на костромичей, — и спереди, и сзади. Воевода Плещеев первый оставил рать и убежал в Кострому: за ним все пустились врассыпную. Новгородцы некоторых вдогонку убили, других повязали; третьи успели скрыться в лесу. Тогда ушкуйники вошли в беззащитную Кострому, простояли там неделю и ограбили ее до конца: они брали все, что им попадалось под руки; не оставляли даже того, чего не могли брать с собою; взяли только то, что было подороже, остальное сожгли.
Отдохнув пару недель в Костроме, ушкуйники двинулись вниз по Волге. Ограбивши и зажегши Нижний Новгород, они повернули в Каму и, помедливши здесь некоторое время, вошли в Волгу. Уже по традиции они нанесли «визит» в города Болгар и Сарай. Причем правители Болгара, наученные горьким опытом, откупились большой данью, здесь ушкуйники продали жен и девиц, плененных в Костроме и Нижнем, и поплыли в насадах по Волге вниз, к Сараю (Сарай-Берке). Ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена.
Когда ушкуйники подошли к устью Волги, их встретил хан Салгей (Салчей, или Сапачи), правивший Хазтороканью (Астраханью), немедленно заплатил дань, затребованную Прокопом, и «начать ухищрять их лестью и многу честь и кормы даящи им». Новгородцы «начата упиватися и быша пияни, аки мертви». Ночью астраханский отряд напал на лагерь ушкуйников, и новгородцы все до единого были истреблены. Так погибли Прокоп, Смолянин и их дружина, лишь немногие удальцы вернулись на Русь. Это было самое большое поражение ушкуйников. Но подробности этой трагедии скорее подчеркивают силу ушкуйников, чем их слабость. Татары даже не попытались одолеть их в открытом бою, Хазторокань была не первым, а очередным городом, где ханы с поклоном предлагали дань, чтобы их только оставили в покое.
Будучи занят отношениями ордынскими, великий князь Дмитрий не мог обратить большого внимания на подвиги волжан, как называли ратников Прокопа; но, окончивши дела рязанские, покойный со стороны Тохтамыша и для сохранения этого спокойствия имея нужду в деньгах, Дмитрий решился разделаться и с новгородцами (что и произошло чуть позже)[185].
А вот что по этому поводу думает историк В. Н. Бернадский.
Поход Прокопа представляет большой интерес для историка ушкуйничества. Примечательна прежде всего сама фигура руководителя (новгородца Прокопа), очевидно, небоярина. Рядом с ним в качестве руководителя называется Смольнянин. Очевидно, перед нами не боярские сбои-холопы, о которых упоминает Новгородская первая летопись в рассказе о двинском походе Луки, а вольная дружина из новгородских (а может быть, и не только новгородских) удальцов.
