Вавжецкий уже принял такое же решение: получив командование корпусом регулярных войск и волонтеров, он направился в сторону границ с Курляндией, где успешно вел боевые действия. Затем он дошел до Либавы, взял город и был поддержан генералами Ромуальдом Гедройцем и Неселовским, которые, следуя в том же направлении, сдерживали продвижение неприятеля и наносили ему поражения.
Все трое, вместе с храбрецами, которыми они командовали, имели большие заслуги перед родиной, и их действия принесли бы гораздо больше пользы, если бы основные военные силы Литвы были поддержаны помощью, которую они тщетно ожидали от Варшавы.
Через несколько дней по моем возвращении в Вильну я отправился к генералу Ясинскому и объявил ему: если он даст мне две сотни кавалеристов и хорошего офицера, на которого можно положиться, то я присоединю к ним моих стрелков, чтобы составить авангард нашей армии, тогда находившейся в бездействии, и направлюсь к Минску. Если я дойду туда, не встретив серьезного сопротивления, я берусь проникнуть на территорию Белой Руси и поднять там десяток тысяч крестьян на землях, принадлежащих моей семье, отпустив их на свободу, – чтобы срочно усилить свой корпус новобранцами, насколько это будет возможно.
Я предполагал, что не составит труда поднять жителей этой провинции, которые уже проявляли желание участвовать в восстании, и что такой демарш вынудит российские войска свернуться к границам империи и уйти вообще из Литвы.
Генералу Ясинскому очень понравилось это предложение, так как он понимал все его выгоды. Однако он не утаил от меня всех опасностей такой экспедиции и беспокойства за меня и за корпус, который доверял моему командованию. Я заверил его, что буду стараться щадить людей и себя самого, насколько это будет возможно. Мы условились, что этот план и маршрут, по которому я собирался идти, останется пока в секрете. Через несколько дней я покинул Вильну с двумя сотнями кавалеристов во главе с бравым майором Корсаком и тремя сотнями моих стрелков.
Мы миновали штаб-квартиру, находившуюся в Ошмянах, в семи лье от Вильны, и прошли три лье в направлении к селу Боруны. Первые дни мне пришлось тяжело, так как сильные отряды казаков все время вступали с нами в стычки. Однако я не потерял ни одного человека – наоборот, мы взяли нескольких пленных, которых я отправил в штаб-квартиру. От них стало известно, что они были отделены от корпуса генерала Кнорринга, который сам с шестью тысячами человек стоял лагерем в шести лье от Борун. С другой стороны, справа от меня, приблизительно на таком же расстоянии, находился такой же значительный корпус под началом генерала Цицианова. Несмотря на это, я настаивал на своем решении двигаться на Минск, до которого оставалось всего лишь десять лье, и потребовал от генерала Ясинского послать сильный авангард в Боруны, которые собирался покинуть. Я направился маршем через Вишнев, чтобы внезапно напасть на Воложин, где, по некоторым сведениям, находилось всего триста человек русской инфантерии и пять десятков казаков.
Я строил свои расчеты на успех на том безопасном положении, в котором находился русский гарнизон, расположенный между двумя сильными армиями по шесть тысяч человек каждая: он не мог ожидать атаки с той стороны, с которой шел я, так как усиленные русские патрули ночью и днем следили за дорогой, ведущей к нашему генеральному штабу. Я рассчитывал также на ночную темноту и на принятую мною предосторожность: моя кавалерия должна была войти в город тремя разными путями, тогда как я сам со своими стрелками продвигался на Вишнев по главной дороге. Все эти предосторожности оказались ненужными, так как по пути нам встретилось лишь четыре десятка солдат с тремя унтер-офицерами и одним лейтенантом, которые спрятались по домам. Стороны обменялись лишь несколькими выстрелами, офицер был серьезно ранен, несколько солдат убиты, остальные сложили оружие и сдались в плен.
Полтора десятка казаков, бежавших при первом приближении нашей кавалерии, посеяли ужас в окрестностях. Они вовремя предупредили князя Николая Зубова, который ничего не опасаясь двигался на Воложин и попал бы к нам в руки в полулье от него, так как не ожидал там нас найти. Он быстро повернул обратно и немедленно отдал приказ окружить меня со всех сторон и отрезать мне путь к отступлению. Поскольку я ничего не знал об этом, то ничего не изменил в своем плане и своих решениях и продолжал двигаться в том же направлении.
Мы нашли в Воложине много вещей из меди, олова и железа, которые были отобраны у окрестных жителей, а также многочисленное стадо и несколько сотен быков, которые были собраны там для российской армии. Я сразу отправил пленных и все, что попало нам в руки, в штаб-квартиру, где Неселовский временно заменял генерала Ясинского. Этот транспорт сопровождался эскортом из двадцати кавалеристов. Так как нельзя было терять ни минуты, то после нескольких часов отдыха я направился в сторону Ивенца – маленького городка в пятнадцати лье от Вильны.
Неподалеку от Воложина мне повстречались два русских курьера, которые везли распоряжения для армии из Петербурга. Я вместе с моим адъютантом и двумя молодыми офицерами-стрелками остановил их. Один из них выстрелил в нас из пистолета и скрылся в кустарнике, другого мы захватили вместе с сумкой с документами и отправили его под конвоем в нашу штаб-квартиру. Этот второй конвой, также как и первый, добрался до места назначения без происшествий, но не смог вернуться обратно ко мне, и это стало первым признаком того, что наше сообщение со штаб-квартирой прервано.
Прибыв в Ивенец, я не нашел там русских военных, так как они срочно ретировались при нашем приближении. Я же был удивлен и смущен, обнаружив там большое количество амуниции, сукна для мундиров и других предметов экипировки для армии, а также серебряную, медную и оловянную посуду и другие вещи, отобранные у местных жителей и сложенные на различных складах и в амбарах.
Я колебался, следует ли мне продолжить движение, оставив здесь эти трофеи стоимостью в несколько сотен тысяч польских флоринов, или же эскортировать их вместе со своим войском по окольной дороге. С нерешительностью было покончено, когда я узнал, что губернатор Минска Неплюев собрал в этом городе все окрестные военные силы, что он забаррикадировался со всех сторон и выставил за пределами города вооруженных крестьян, чтобы они первыми приняли огонь на себя. Этого известия оказалось достаточно, чтобы я решил вернуться в штаб-квартиру. Трудность, однако, заключалась в необходимости найти транспорт для всех этих вещей, которые с трудом вместились бы в две сотни крестьянских телег. Помог случай, но мне недолго пришлось пользоваться полученным преимуществом.
Наутро, прибыв в Ивенец, я не нашел ни лошадей, ни повозок. Однако, поскольку это был день приходского праздника, к дверям церкви подъехало около двадцати экипажей, запряженных четверкой или шестеркой лошадей, которые принадлежали зажиточным жителям окрестностей, а базарная площадь была заполнена сотнями крестьянских телег. Я стал убеждать владельцев вывести меня из затруднения, и все они тут же согласились следовать за мной. Они позволили выпрячь из экипажей своих лучших лошадей – их сразу впрягли в два десятка русских телег, заполненных сукном и амуницией. По их примеру, крестьяне тоже предоставили нам столько лошадей и повозок, сколько нам требовалось, и менее чем за шесть часов сто семьдесят полностью нагруженных повозок были готовы пуститься в дорогу с нашим эскортом. В тот же вечер я покинул Ивенец и отправился по другой дороге – не той, по которой прибыл сюда.
Мне нужно было проехать к селу Бакшты через густые леса, тропинки в которых были перегорожены деревьями, поваленными то ли ветром, то ли самими местными жителями, чтобы затруднить передвижение врагу. Я потратил восемь часов на то, чтобы проложить нам дорогу, и, несмотря на нашу усталость от столь быстрого многодневного марша, мы радовались тому, что сумели ускользнуть от бдительности неприятеля. Но, когда мы приближались к деревне Саковщина, что в полулье от Воложина, до нас донеслись звуки барабанов, труб и пронзительные крики солдат, которые надеялись захватить нас. Я ускорил продвижение нашего обоза, которому повезло пересечь по мосту реку Березину. Сам же остался позади с отрядом кавалерии, чтобы наблюдать за передвижениями неприятеля, а затем, также перейдя мост, приказал офицеру с несколькими волонтерами сжечь его. Предполагалось, что русские не смогут перейти эту болотистую реку вброд и должны будут потратить время, чтобы навести переправу, – а значит, не смогут вскоре продолжить преследование. Мы продолжали свой марш, полумертвые от усталости, но надеясь безопасно добраться до штаб-квартиры, которая, как я полагал, находилась не более чем в четырех-пяти лье. Я не знал достоверно, где мы находимся, так как несколько курьеров, посланных с моими донесениями и известиями о маршруте нашего передвижения, не смогли вернуться и доставить нужные нам сведения.
