— Море! — облегченно вздохнул Измаил.
Через пару часов они вышли на проторенную дорогу, ведущую в Кафу и, пройдя по ней не больше десяти верст, стали лагерем, чтобы отдохнуть перед важным днем. По словам проводника, выехав в ночь, к рассвету они должны были добраться до цели…
— Красота-то какая! — чуть не застонал от восхищения Сарабун, когда отряд поднялся на последний, спускающейся к прибрежной долине холм.
Было ранее утро и морскую гладь белой полупрозрачной шалью скрадывая горизонт, укрывала легкая туманная дымка, так что казалось что перед ними стоит сплошная светло-голубая стена. Лежащая внизу береговая черта выгибалась кошачьей спиной, образуя большой открытый залив. Выдающийся далеко в море насыпной мол с маячной башней отгораживал от большой воды просторную гавань в которой, словно нерестящиеся рыбы, теснились десятки разновеликих судов. Над гаванью вырисовывались зубчатые стены большой цитадели, от которой в стороны и вверх, к подошвам подступающих к морю гор, расходились лучами прямые мощеные белым камнем улицы. Улицы упирались в линию внешних городских стен, за которыми теснились городские кварталы, разбавленные то здесь, то там неизменными стрелами вонзающихся в небо минаретов.
Полюбовавшись на город с вершины холма, путники двинулись вниз.
— Кафа, — рассказывал по дороге Измаил, — была в давние времена греческим торговым полисом. С приходом татар она пришла в запустение, но во времена крестовых походов город выкупили у мусульман генуэзцы. Они и построили эту крепость. Последние двести лет Кафой владеют османы. Если верить легенде, именно отсюда в христианский мир пришла чума, опустошившая в четырнадцатом веке Европу. Кафу тогда осаждал монгольский хан Джанибек, в чье войско принесло эту страшную болезнь. Монголы начали обстреливать город зараженными трупами, и его обитатели почти все целиком стали спасаться на кораблях, развозя болезнь по всем портам Черного и Средиземного моря…
— Чума — страшная напасть, — покачал головой Сарабун. — Читал я в одном трактате, что вроде бы излечивает ее снадобье из из патоки десятилетней выдержки, мелко изрубленных змей, вина и еще нескольких десятков ингридиентов, но правда то или нет не знаю…
За внешней крепостной стеной раскинулись, занимая места не меньше, а пожалуй что и больше, чем внутренняя часть города, ремесленные и торговые кварталы — бесчисленные лавки, мастерские и духаны.
— Где нам искать искать Темир-бея, Айнур? — спросил Ольгерд.
— Зачем искать? — удивился тот. — Ногайцы не любят каменных стен. Когда ясырь приводят на продажу, то останавливаются за городом. Да вот же они! — Старик указал на холм, вершину которого венчал большой войлочный шатер окруженный десятком обычных юрт.
В подтверждение того, что на возвышенности расположился не простой кочевник, а важный мурза, над шатром на длинном шесте колыхался под легкими порывами ветра бейский бунчук. Вокруг лагеря во множестве паслись стреноженные кони.
— Мы пришли туда, куда вы хотели, — сказал проводник. — Могу я идти, ага? Мой брат держит в Кафе сапожную мастерскую, мы не виделись много лет.
— Ступай, старик, да хранит тебя Аллах!
Щедро вознаградив проводника, компаньоны двинулись к лагерю Темир-бея.
* * *
Служба у ногайцев была поставлена образцово. В самом начале подъема к лагерю им перегородили дорогу двое всадников внешней охраны.
— Что вам нужно? — спросил молодой татарин.
— Нам нужен Темир-бей, — спокойно произнес Измаил. — Мы к нему с важным делом.
Татарин хрипло рассмеялся в ответ:
— Вы неверные. А Темир-бей разговаривает только с теми неверными, чьи головы насажены на копье. Ступайте отсюда, пока целы или я вызову подкрепление.
— Уж не хочешь ли ты в местах, находящихся под рукой самого султана, да славится Его имя во веки веков, напасть на путников, имеющих фирман от самого великого визиря? — добавив в голос надменности, спросил Измаил.
— Пугай своим фирманом здешних крыс, — караульный махнул саблей в сторону ближайшей городской башни. — Ногайцы живут своей жизнью и не подчиняются никому.
— И все же доложи о нас бею, — теперь уже ровным голосом то ли попросил, то ли потребовал египтянин. — Мы имеем весть об одном его потерянном родственнике.
— Бей стар и потерял множество близких. О ком именно ты говоришь?
— Это мы скажем только ему.
Поколебавшись немного, татарин отдал короткий приказ своему напарнику, вложил саблю в ножны и, бросив ожидающим путникам:
— Ждите здесь, и если вы двинетесь вперед хоть на аршын, стрелки превратят вас в подушки для иголок.
Ударив пятками коня, ногайский всадник понесся, вздымая пыль к реющему бунчуку.
— Похоже, Темир-бей не спешит принять нас с распростертыми объятиями, — произнес Ольгерд, наблюдая за тем, как караульный спрыгивает с коня и скрывается в шатре.
— Главное, чтобы он стал слушать, — ответил Измаил. — Я думаю, что мои доводы смогут его убедить.
Караульный быстро покинул шатер и придерживая коня, чтобы тот не оступился на склоне, спустился к ожидающим компаньонам.
— Бей приказал доставить к нему только одного. Это будешь… — татарин поднял плеть, водя рукоятью от Измаила к Сарабуну, — Ты! Рукоять плети едва не уперлась в Ольгерда.
Никак не ожидавший такого исхода Ольгерд попытался отказаться.
— Я плохо говорю по-татарски.
— Наш бей говорит на языках неверных. То что ему нужно, он поймет. Оставь оружие и следуй за мной.
Ольгерд перебросил через голову перевязь с саблей, вытянул из седельных кобур пистоли, достал из-за пояса нож, передал все Сарабуну. Подумав немного, извлек из голенища припрятанный там кинжал.
Опасения оказались не напрасны. Наверху, у входа в шатер, он был передан в руки двум угрюмым молодцам в стальных шлемах и кольчугахи эти, вооруженные почище шведских кирасиров ногайцы учинили ему серьезный обыск. Припрятанный в голенище стилет нашли бы непременно, и не будь Ольгерд настолько предусмотрителен, не иначе как исполнили угрозу караульного и доставили своему господину голову подосланного убийцы нанизанной на копье.
Завершив обыск, охранник что-то прокричал в сторону шатра. Через пару минут оттуда, запахивая на ходу наброшенный на плечи халат, вышел невысокий широкоплечий старик. Черты лица его были словно высечены из камня — жесткий треугольный подбородок, тонкие, сжатые узкой полоской губы, высокие, чуть выдающиеся скулы и прямой нос выдавали в нем не турка или вольного сына степей, чья кровь за многие поколения смешалась с иными племенами, но потомка грозных монгол, какими их изображали на старинных гравюрах.
