«В конце концов, чего бояться? Таня такие визиты наносила несколько раз. И говорила, что повзрослела за время общения с чоругом на месяцы и годы… Так Таня – беззащитная девушка. Она даже стрелять толком не умеет. И она не боялась! Мне же, асу и «молодому ветерану», бояться просто стыдно. А уж взрослеть – как с горы катиться…»
Внутри планетолета царили багровые сумерки – обычное для чоругов рабочее освещение.
Я знал, что с моей стороны будет невежливо включать встроенные фары скафандра – ведь они ослепят хозяев дома, – поэтому замер на месте, ожидая, пока мои глаза привыкнут. Опять же, а вдруг хозяева решат встретить меня у дверей самолично?
Но как я ни ждал, а встречающий все не показывался. «Визор смотрят… Новости какие-нибудь свои», – подумал я.
Пришлось взять судьбу контакта в свои руки. Я двинулся по единственному коридору, и тот вскоре привел меня в большое овальное помещение, в центре которого стоял стол (я не удивился; от Тани я уже знал, что чоруги едят за столами, как и мы, люди).
На столе была в беспорядке расставлена посуда – в каком-то огромном числе, будто бы ожидался многолюдный прием с дегустацией десятков кушаний.
В центре я заметил что-то вроде сгущения закусок и основных блюд – на узорчатых подставках, похожих на грибы с плоскими шляпками, лежали сфероиды, торы, треугольники, снежинки и спиральки, окрашенные в цвета, которые лично у меня крайне мало ассоциируются с чем-либо съедобным.
«Но где же гости?» – спросил себя я.
Однако, когда я как следует осмотрел обеденный зал, я заметил, что один гость все-таки есть.
В дальнем конце стола сидел матерый, старый чоруг.
Он, методично мельча усиками, поедал что-то малоразличимое, лежащее на грибе-подставке.
К нему-то я и направился, аристократически задрав нос к подволоку. Как сказал бы незабвенный Гурам Зугдиди: «Посол Российской Директории, мамой клянусь!»
– Здравствуй, восхищенный! – торжественно провозвестил я. – Меня зовут Александр Пушкин. Я – дружественный тебе офицер. А моя жена Татьяна, – решил приврать я для блезиру, – большой друг и знаток вашего народа.
– А какая из тех двух, что стоят возле дверей ангара, твоя жена? – с интересом спросил чоруг.
Я невольно прыснул со смеху – слишком велико было нервное напряжение последних часов.
– Моя жена Татьяна находится далеко, на Земле, – чинно отвечал я. – Но мысленно мы с ней всегда вместе…
Некоторое время чоруг молчал, глядя на меня своими маленькими, блестящими рачьими глазками. Словно выясняя, правду ли я сообщил.
– Вы вместе, – сказал он наконец. – И я воочию это вижу.
Хотите верьте, хотите нет, но я едва не прослезился. И точно прослезился бы, если б чоруг вдруг не разболтался, как подвыпившая девица.
– Я тоже друг твоего народа. Мое гостевое имя – Мебарагеси. Я восхищенный четвертого ранга. И я нахожусь в процессе исполнения ритуала. Именно поэтому я не встретил тебя у дверей, хотя и знаю, что вы, земляне, высоко цените этот пустяк. Мой ритуал не очень сложный. Он состоит в еде. Дело в том, что несколько дней назад пятеро моих товарищей погибли. Их не убивали плохие люди. Это была трагическая случайность природы.
Я, признаться, вздохнул с облегчением. Ведь «плохие люди» скорее всего оказались бы моими соотечественниками… Чоруг продолжал:
– Я законсервировал тела друзей. Теперь помогаю их душам отправиться в доброе посмертие… Мой народ знает: чтобы душа побыстрее обрела новое, подходящее тело, тот, кто сопровождает тело в последний путь, должен съесть всю еду, которую собирался съесть умерший в ближайшие шестнадцать дней… Мы с погибшими товарищами набрали с собой чрезвычайно много вкусной еды. И теперь, как видишь, мне приходится нелегко!
– Ты кушаешь свои желтые дневные пирожки? – попробовал блеснуть эрудицией я.
Но мои слова чоруга, похоже, не позабавили, а шокировали.
Он забормотал что-то паническое и даже на пару минут выключил свой переводчик.
Клешни Мебарагеси начали суетливо подрагивать, глаза забегали…
Нервничает? Приступ неведомой болезни? Я был невежлив? Или просто вышли на связь товарищи?
К счастью, вскоре чоруг совладал с собой:
– Мне не положены желтые дневные пирожки, друг. Ведь я не капитан улья, и я имею только четвертый ранг. Посмотри на мой стол. Здесь есть и спиральки целомудрия, и ракушки добронравия! Есть даже красные дневные слойки… Но желтых дневных пирожков здесь нет! Я никогда не ем запрещенное для своего ранга!
– Извини, Мебарагеси. Я не хотел подвергать сомнению твое законопослушание. Просто один чоруг, близкий друг моей жены Татьяны, частенько ел эти пирожки и потом хвастал об этом Татьяне…
– О-о… Твоя жена высоко летает! – заметил чоруг, как мне показалось, впечатленно. – Тебе повезло – тебя полюбила высокоранговая самка!
Однако я все же сумел вернуть разговор в нужное мне русло. Для этого мне пришлось призвать на помощь все свои дипломатические способности.
– Дорогой, многоуважаемый Мебарагеси… Ты рассказал мне о том, что твои друзья погибли. И я скорблю вместе с тобой, ведь это и впрямь очень печально! В то же время я считаю возможным сказать тебе, что пришел сюда не из праздного любопытства. Но потому, что ищу своих товарищей, которых я обещал забрать сегодня с этой планеты. Моих товарищей было четверо. Их звали Дидимов-Затонский, Лягоев, Епифанов и Засядько. Может быть, ты знаешь что-нибудь об их судьбе?
Чоруг отправил в рот лакированно-гладкую, блестящую пружинку – не иначе как «розовую спиральку целомудрия». Затем еще одну. И ответил:
– Я знаю, о ком ты говоришь. Несколько дней назад твои товарищи пришли в этот лагерь. Они были ранены в разные места. Их одежда была как грязь. Их лица поросли шерстью. Мне было очень жаль их. Я дал им немного дистиллированной воды, которую сделал мой преобразователь… Жаль, они отказались от красных дневных слоек… Впрочем, в заброшенном лагере они что-то нашли для себя. Они еще несколько раз ко мне приходили… Просили лекарство антибиотик. Просили дать им воспользоваться узлом связи моего планетолета. Я позволял им все, ведь я помню, что наши народы очень похожи…
Пока он все это мне рассказывал, у меня глаза на лоб лезли. Надо же, он и впрямь знает!
Вот уж действительно сериал так сериал! И главное, почему мы с этого не начали? Ведь это же самое важное!
– А потом? Что случилось с этими людьми потом? – жадно допытывался я.
Чоруг сделал из клешней домик над головой. И замолчал.
Не знаю, что этот жест значил в словарях ксенологов. Но в моем личном словаре он означал одно: «Полный пэ».
– Говори же! – потребовал я.
