В этом их отличие от пришлых, от бродяг и кочевников – тех, кто не имеет корней, кто живет одним лишь сегодняшним днем, для кого нет чести и совести, для кого единственная цель – набить собственное брюхо. Бродяге нет смысла думать о будущем – ему бы ночь пережить да до вечера дотянуть.
А крепость – она на века.
Так ли дело обстояло здесь, только предстояло узнать. Если верить Славе, эти ребята – Блюстители, члены одного из здешних военизированных Орденов. Серьезные ребята, которых неплохо было бы заполучить в союзники. Другое дело, интересны ли им в качестве таковых четверо сомнительных оборванцев. Об этом стоило посоветоваться с Зигфридом, но куда его увели – одному богу известно. Книжника же вместе со Славой и Кэт бросили в тесную каменную камеру, закрыв тяжелой деревянной дверью.
В камере со сводчатым потолком имелась пара деревянных лавок, под потолком коптил масляный светильник.
– Из огня да в полымя, – пробормотал Книжник.
– Чего? – не поняла Кэт.
– Снова вляпались, говорю, – пояснил Книжник. – Интересно, почему Зигфрида увели отдельно? Может, решили, что он главный? Переговоры с ним ведут?
– Надеюсь, что переговорщик он не худший, чем воин, – заметила Кэт, растягиваясь на лавке. Потянулась, зевнула. – Этим-то мы ничего дурного не сделали. Может, отпустят.
– Вы не понимаете, – глухо сказал Слава. – Они никого не отпустят. Это же Михайловский равелин. Они страшные люди.
– Почему? – спросил Книжник. – Ты же сам говорил: они потомки защитников города. Стало быть, цели у них благородные.
– Цели-то благородные. Вопрос – как идти к этим целям…
Дискуссия была прервана щелчком засова. Дверь отворилась, и внутрь зашел человек с масляным фонарем в руке. За его спиной мелькнул стражник в доспехах. Человек небрежно махнул ему, и дверь за его спиной закрылась. В отличие от прочих он был в черном плаще до пят, накинутом на грубую кожаную одежду, и носил на груди массивный железный медальон на цепи. Лицо у него было худое, изможденное, на заключенных он даже не смотрел – вместо этого уставился в свиток из темного материала, и зашевелил губами, будто проговаривая прочитанное.
Книжник вскочил с лавки, сделал шаг навстречу незнакомцу:
– Послушайте, уважаемый! Мы ни в чем не виноваты!
– А я вас ни в чем и не виню, – равнодушно сказал человек, не отрывая взгляда от свитка.
– Мы не имеем ничего общего с теми бандитами, которых вы схватили. Мы сами пытались от них убежать…
– Все от кого-то убегают, – сказал человек. – И кто-то кого-то догоняет.
– Так вы отпустите нас?
– Зачем? – человек впервые поглядел на него, и его взгляд сразу не понравился парню. Был он какой-то пустой, безжизненный. – Зачем вам свобода?
– Ну и вопрос, – опешил Книжник. – Свобода – всегда лучше, чем тюрьма.
– Разве? – в глазах человека мелькнуло и погасло что-то живое. – Кому-то свобода несет только зло. А кто-то, пользуясь свободой, сам порождает зло. Разве не так?
– Наверное, – нехотя согласился Книжник. – Ваши люди схватили бандитов – бандиты порождают зло. – Но мы-то…
– А чем вы лучше? Каковы ваши цели? В чем ваше предназначение?
Книжник молчал, несколько оторопев. Вопрос о предназначении был слишком философским, чтобы с ходу ответить. Человек понял его замешательство по-своему:
– Видишь – ты сам не знаешь, ради чего живешь. Так что предоставь решать свою судьбу тем, кто лучше разбирается в этом.
– А вот я живу ради того, чтобы уничтожать всяких гадов, которые мешают жить остальным, – едко сказала со своего места Кэт.
– Это уже ближе к истине, – кивнул человек. – Но все же недостаточно близко.
– А кто, по-вашему, достоин свободы? – осторожно поинтересовался Книжник.
Покосился на Славу. Тот сидел в углу на пучке соломы, обхватив руками колени, и исподлобья наблюдал за разговором. Словно заранее знал, чем все кончится.
– А с чего ты взял, что ее вообще кто-то достоин? – человек вдруг впился в семинариста жестким взглядом, и тот едва не отшатнулся – такой силы был этот взгляд.
– Но… Как? А что же важнее свободы?
– Порядок! – жестко и поучительно сказал человек, сворачивая свиток. – Только порядок превыше всего. Все разговоры о свободе – всего лишь путь к упадку и разложению.
Он оглядел присутствующих жестким взглядом, словно убеждаясь, правильно ли его поняли.
– Порядок? – удивленно спросила Кэт. Даже приподнялась на локте на своей лавке. – Это что же, когда постель гладко застилают и руки перед едой моют?
– Женщинам слова не давали, – надменно сказал человек. – Жди в своем углу, с тобой будет отдельный разговор.
– Что?! – Кэт возмущенно вскочила, сжала кулаки. – А чем это женщины хуже…
– Сиди! – Слава дернул ее за рукав, и Кэт, сжав зубы, опустилась на лавку.
Человек улыбнулся:
– Так-то лучше. Женщина должна знать свое место. Таков порядок.
– И что же тогда будет с нами? – тихо спросил Книжник.
– Это будет решать претор, – отрезал человек. – Я капеллан, я слежу за чистотой генов. Моя задача – выявить генные аномалии. Этим мы и займемся.
Он пошел к Кэт, приказал:
– Встань!
Девушка вспыхнула, но подчинилась. Капеллан ухватил ее за подбородок, сказал жестко:
– Смотри мне в глаза! Хорошо. Покажи зубы! Покажи ладони, пошевели пальцами. Так…
Это было похоже на медосмотр в кремлевской Семинарии, впрочем, довольно поверхностный. Капеллан, видимо, руководствовался какими-то своими критериями, и Кэт им вполне удовлетворяла. Отпустив ее, он указал на Книжника:
– Ты! Иди сюда.
Книжник робко приблизился. Капеллан пристально поглядел ему в глаза и вдруг спросил:
– Книгочей, что ли?
– Что? – не понял семинарист.
– Умник, спрашиваю? Книги читаешь?
– Читаю…
– Понятно, – усмехнулся капеллан, и Книжник вдруг понял, что ничего хорошего эта усмешка не сулит.
– А что – плохо быть умным? – поинтересовался он, пока капеллан помечал что-то в своем свитке.
– А чего хорошего? – не поднимая глаз, сказал капеллан. – При приобщении к порядку умники страдают больше всех. Многие дохнут с непривычки. Лишние знания – лишние страдания.
Книжник ощутил струйку ледяного пота между лопатками. Такого выпада он не ожидал. Лишь спросил робко:
– А что, порядок не предполагает знаний?
– Порядок предполагает упорядоченные знания. Те, что нужны для поддержания порядка. А в твоих глазах я вижу другое.
– И что же там, в моих глазах?
– Хаос.
Книжник застыл, не зная, что возразить. Оказывается, бывают другие представления о знаниях и их пользе, отличные от тех, которым его обучали! Вот так – век живи, век учись, как бы нелепо это ни звучало в данном контексте. Наверное, он не нашел бы, что возразить, но на помощь пришел Слава:
