Раздражала неадекватная реакция и вспыльчивость Жена. Командир взвода не может не замечать, что низшие чины начинают отбиваться от рук. На каждый случай неповиновения нужно реагировать мгновенно. В истории флота были и бунты, и захваченные корабли, и повешенные на рее офицеры. А здесь, вдали от цивилизации и адмиралтейства, надо быть осмотрительным вдвойне.
На месте мне не сиделось и, думая о командирах взводов, я ходил по кают-кампании из угла в угол. Неожиданно мой взгляд упал на задвинутый под лавку саквояж Аси. Видимо Бад убрал его со стола вниз, да так и оставил. Саквояж обыскали без меня. Ну что же, самое время осмотреть его еще раз.
Это была дорогая вещь из натуральной кожи, на углах потертости, с одного боку длинная ровная царапина. Я поставил саквояж на стол, раскрыл, вытащил все вещи и разложил перед собой.
Перед походом, я брезгливо спросил у капитана из разведки, нравится ли ему копаться в чужих вещах. Он тогда только усмехнулся. Теперь я начинал его понимать. Нет, копаться в вещах ученного мне не нравилось, но я должен был узнать об этом человеке, как можно больше.
Я открыл маленький несессер: помазок, бритва, патентованное средство после бритья, мыло, зубная щетка, зубной порошок, в маленьком отделении какие-то таблетки, может быть желудочное или снотворное, самый обычный набор путешественника. Еще в саквояже обнаружилось несколько комплектов белья, две чистые записные книжки, набор карандашей, две рубашки, бриджи, роман, сборник модных стихов, фляжка с коньяком, коробка нюхательного табака, две пачки хорошего чая, десяток чистых конвертов и странного вида кинжал, который я уже видел. Ничего интересного. Я прощупал изнутри все швы, проверил каждую складку, потайных карманов не было. Слишком все чисто, слишком правильно, в походе так не бывает, мужчина непременно сунет в дорожный саквояж или вскрытую пачку табака, или несвежий носовой платок, а здесь все стерильно, словно владелец этих вещей только сегодня собрался в дорогу. Если человек берет с собой несколько записных книжек, то за два месяца плавания, он не может не сделать не одной записи. Я аккуратно сложил и убрал вещи обратно в саквояж. Кто-то за Аси подчистил. После смерти ученного вещи оставались в лазарете, потом их осмотрел Бад и принес в кают-кампанию. До того, как до них добрался мой заместитель, кто угодно мог залезть в саквояж.
Я вышел из штаба и направился к доктору.
О мрачных событиях в лазарете, больше ничего не напоминало. Кровать Аси была застелена чистым бельем и аккуратно накрыта одеялом, только на табуретке стояла алюминиевая кружка наполненная морской водой, наверно читали молитву. Сола не было видно, но в операционной кто-то гремел инструментами. Я остановился при входе и кашлянул. Доктор выглянул из-за занавески.
— Заходите, я сейчас освобожусь.
Раньше в лазарете ночевали трое: Сол, Кос и Аси. Потом интендант перебрался со своими пожитками на склад, где поставил такую же, как у нас с Бадом, походную кровать, Аси умер и доктор остался один. Его саквояж с книгами покоился под кроватью, бушлат и фуражка висели на вешалке, спиртовку, кофе и любимое вино он поставил в операционной, превратив ее на время, пока не было раненных, в подобие кабинета.
— Вы, помнится, хороший кофе предлагали, — громко сказал я.
Доктор отодвинул занавеску.
— Заходите, сейчас поставлю вариться, или, может быть, хотите вина?
— Нет, спасибо.
Я прошел в операционную и сел на табурет. Доктор возился со спиртовкой.
— Давно не виделись, — сказал я.
Сол промолчал, он медленно, на глазок, насыпал кофе, налил воду и поставил маленький кофейник на спиртовку.
— Что это Вы там говорили о большем острове, который распался на много маленьких?
Доктор с удивлением уставился на меня, потом отвернулся, кивнул, каким-то своим мыслям и принялся доставать из тумбочки чашки.
— Бур, Вы консерватор, — сказал он, стоя ко мне спиной, — на теорию сотворения мира Вам наплевать.
Сол повернулся и поставил передо мной чашку, — Вы ведь о чем-то другом хотели поговорить?
Эти фарфоровые чашки доктор всегда возил с собой, наверно они напоминали ему о доме. У одной был сколот край, ее Сол поставил перед собой.
— Я, собственно, хотел спросить, как у Вас получается служить в ордене и верить в теории, которые противоречат основам религии?
— Совсем не противоречат, — ответил доктор, разливая кофе, — если великий океан создал много маленьких островов, почему он сначала не мог создать один большой?
— Типично монашеская привычка, отвечать вопросом на вопрос, — сказал я, — и почему же он его разломал?
— Не понравился.
— Как? — не понял я.
Увидев мое неподдельное удивление, Сол заулыбался, — да, очень просто, создал, посмотрел на свое творение, понял, что не нравится, и разбил на части.
Я погрозил ему пальцем, — Вы еретик.
— Нет, — ответил доктор, — просто, я не догматик.
Конечно я зашел к нему вовсе не для того, чтобы обсуждать различные теории. Мне не давал покоя ученный. Все-таки он прожил в лазарете несколько дней, наверно сидел там, где сейчас сижу я, пил с доктором кофе, разговаривал о погоде и обсуждал качество обеда. Может быть Аси, что-то сказал иди сделал. Мне нужны были зацепки, какие-нибудь знаки.
— А скажите, доктор, не мог ли Аси быть тем таинственным последователем ужасной местной религии, которого мы пытались вычислить на корабле?
Сол задумался. Он встал, сходил за трубкой, закурил, вернулся к столу и тяжело опустился на табурет.
— Не знаю. Скажу честно, я многих подозревал, но так и не нашел никаких улик. Я побывал во всех каютах, заглянул во все потайные места. Я ведь по природе своей не шпион, мне тяжело следить за людьми, подозревать и вынюхивать. Наверно я плохой паладин. Мог ли Аси быть еретиком и последователем культа Босху? В принципе мог, но он ничем себя не выдал.
Кофе у доктора был не плохой. От второй чашки я отказался, и перед выходом спросил, — скажите Сол, при Вас Аси не делал никаких записей в записной книжке?
— Делал, — без долгих раздумий ответил доктор, — постоянно, что-то писал. У него была большая коричневая записная книжка.
— Спасибо- я улыбнулся, — увидимся за ужином.
— Конечно, — Сол рассеянно кивнул.
Я вернулся в кают-кампанию и с силой пнул бесполезный саквояж. Никакой коричневой записной книжке в нем не было.
— Капитан, — пробормотал я, вспоминая разведчика, — Вы мне срочно нужны, желательно с набором для пыток.
Весь вечер и всю ночь Бад просидел в засаде. Утром он вернулся уставший и злой. Всю первую половину ночи мне не удавалось уснуть. В голову лезли разные мысли, перед глазами мелькал заброшенный форт, общая могила, мертвый офицер на кровати в штабе. Люм опять целый день топил печку и в кают-компании было душно. Несколько раз я вставал, открывал дверь, чтобы проветрить и пил воду. Меня сморило только под утро. Сквозь сон я слышал, как хлопнула входная дверь, скрипнула кровать. Я лежал, с головой укрывшись одеялом, и когда вошел Бад, решил не вставать. Мой заместитель сидел на кровати, уставившись в пол, не раздеваясь, даже не снимая бушлат и фуражку. Я тайком наблюдал за ним, чуть приоткрыв глаза. Бад не много посидел, потом порывисто встал, поправил корд, достал что-то из ранца, который, войдя, бросил на кровать, и вышел за дверь.
