Адриано, – мой ножик пригодился.
Словно в доказательство, он достал из-за пояса тот самый, йольский, кинжал – ребис светлым лучом замерцал на солнце – и продемонстрировал обломанный кончик.
– Видно, кузнец из меня не очень, – весело признался он. – Зато теперь, видишь, тут такая звездочка получается… на ура подошло.
– Летает не хуже дракона, – кивнула Белла, переступая по земле так, чтобы солнце не сильно мешало следить за летуном. – Ты смотри, что проделывает!
Самолётик, действительно, был рад стараться. Он то взмывал и плавно скатывался по воздушным горкам, то летел, ложась поочередно на каждое крыло, а теперь и вовсе пошёл по спирали вверх, набирая высоту, и всем четверым пришлось, как по команде, приложить ладони козырьком по лбу, чтобы хоть как-то смотреть на ослепительно сияющее небо.
– А двигатель у него какой? – спросила Пепе, тоже не отрываясь взглядом от самолётика. Слово «двигатель» она произнесла медленно, но чётко, со всей важностью.
– Двигатель? – озадаченно повторил Адриано.
– Ну да, – ответила мелкая фламандка чуть нетерпеливо. – Двигатель. Мотор. На чём-то он же летает?
Ксандер глянул на неё, искоса ещё наблюдая за самолётиком. Адриано не смотрел уже на свое творение вовсе, озадаченно размышляя.
– Он летает просто так, – сказал он, но как-то неуверенно. – Он же для этого сделан.
Пепе вздохнула, как будто она была взрослой, а он – несмышлёнышем, которому надо объяснять самое простое.
– Это же не птица, – со знанием дела пояснила она. – Он не живой, крыльями не машет. Ему нужен двигатель, чтобы летать. Топливо, – с удовольствием сказала она ещё одно явно важное слово. – Без этого он будет разве что планировать, а потом упадёт.
Адриано помрачнел.
– Правда?
Словно послушно иллюстрируя правоту девчушки, самолётик в небе покачнулся, дёрнулся пару раз, пытаясь поймать вновь крыльями ветер, и не смог. Сначала он снижался ещё сколько-то плавно, но вдруг споткнулся и упал – как камень, в стремительное пике. Адриано на него не смотрел – да и вообще был к нему спиной – но его собеседница видела и горестно вскрикнула, забыв о споре. Рядом сочувственно охнула Белла, а Ксандеру вдруг стало обидно за летуна – он-то ни в чем не был виноват, и всё же именно ему сейчас падать, ломая такие ловкие крылья…
У Одили вырвался полувздох, полустон.
– Не, – вдруг решительно сказал Адриано. – Чушь это какая-то, ты прости, Пепе. Что рождено летать, будет летать, а раз оно летает, значит, оно живое. Я так думаю. Что скажешь?
Но Пепе словно лишилась дара речи, глядя в небо во все глаза. Ксандер её понимал. За снова расправившейся спиной Адриано, самолётик вздрогнул и в отчаянном порыве вырвался из гибельного падения. Картонные крылья коснулись легкого ветерка, игриво причёсывавшего высокую траву, и расправились, поднимая сарделькообразное тельце всё выше и выше, в яркую голубизну.
Наконец повернувшись, Адриано обласкал его взглядом.
– Видишь же, – сказал он Пепе, – летает! А это главное. Мне так тот инженер сказал, помнишь, Дали? Что настоящий самолёт проверяется полетом?
– Помню, – сказала Одиль, щуря на солнце подозрительно блестящие глаза. – Помню, так и говорил.
– А ты хочешь быть… инженером? – снова вмешалась Пепе.
Самолётик аккуратно приземлился на ладонь Адриано, и она его потрогала – осторожно, одним пальцем.
– Нет, – фыркнул Адриано. – Я хочу быть летчиком. Всегда хотел.
Пепе уважительно посмотрела на него и собралась ещё что-то спросить, когда на крыльце вновь показался дон Алехандро – и с ним Фелипе. Следом за ними были все родные и домочадцы Ксандера, а в руках у отца Ксандер увидел сумку Беллы.
– Нам пора, – сказал младший из Альба.
– Герман!
Эрнст скрыл улыбку. Он до сих пор не одобрял многие нововведения – особенно целые отрасли военного дела, вдруг поросшие, как грибы после дождя, и авиацию в первую очередь – поэтому вид щеголеватых летчиков, сначала надменно приосанивающихся при виде чёрной формы, а потом поспешно уступающих дорогу, едва увидев вышитые меч и петлю, грел ему сердце.
Шеф люфтваффе еле слышно вздохнул и неопределённо махнул рукой, отчего окружавшие его сразу удалились на безопасное расстояние. Точнее, на расстояние, которое они полагали безопасным. Эрнст с места не сдвинулся – во-первых, это его не касалось, а во-вторых, он точно знал, что от Генриха никакое расстояние в пределах видимости не спасет, если на него найдет дурное настроение.
Генрих улыбки не скрыл. И очень было бы жаль, если бы скрыл, кстати, потому что, как и всё в облике Генриха, она была замечательно хороша. Эрнсту он даже подмигнул. Ещё бы. Зачем бы он сюда ни явился, Эрнст ему товарищ.
– А я по поводу Роттердама, – сказал он, подходя и не особенно понижая голос. – Я надеюсь, ты не отозвал бомбардировщики?
Вообще, любимец главы Рейха был представителен, пусть и уже начал наливаться нездоровой, не по возрасту, полнотой – широкий в кости, статный, с прекрасной выправкой, и был, пожалуй, повыше Генриха. И даже не ссутулился при этом вопросе, надо отдать ему должное. Должно быть, поймал Эрнст себя на циничной и даже презрительной мысли, опиаты сыграли тут не последнюю роль.
– Они сдаются, Генрих, – отозвался он. – Мне только что сообщил Штудент.
Генрих поднял безупречную бровь.
– И ты хочешь мне сказать, что намерен закрыть глаза на дерзкий вызов Рейху?
Командир немецких асов пробормотал что-то отрицательное. В глаза Генриху он не смотрел, и это, с точки зрения Эрнста, было очень правильно.
– Они взорвали мосты, – продолжил Генрих спокойно и почти весело, – они уже три дня как сопротивляются, несмотря на все предложения. У меня срывается рывок на запад, Герман, и я этого не допущу, ты слышишь?
Титулованный морфинист по-бычьи мотнул побагровевшей шеей – краска ещё не разлилась на лицо, и Эрнсту вспомнилось, как они как-то достали из петли… как же его звали-то, их молодого улана?
– Можно подумать, ты один рвешься к Парижу!
Генрих сощурился, и свет ламп отразился в этом прищуре очень нехорошим блеском.
– Никто из вас, – сказал он очень тихо и очень отчетливо, – и вполовину не хочет ворваться в Париж так, как я. И я напомню тебе, Герман, что ты и сейчас бы не мечтал об этом, если бы не мы. И Францию ты не получишь, хоть сбрось на неё все свои бомбы, если этого не захотим мы.
– Вы обещали нам Францию!
– Мне напомнить тебе, что обещали вы?
Минуту они буравили друг друга глазами, и наконец немец снова мотнул головой – точно как бык, снова подумалось Эрнсту, только уже подчинившийся и готовый вновь волочь ярмо.
– Я
