сейчас ахнула и бросила на свою подопечную взгляд прямо-таки испепеляющий.
За дальним столиком Мишель еле слышно хихикнула; Франсуа с торопливым «нам пора» ухватил её за руку и утащил; оно и понятно, подумала Одиль – Франсуа всегда хотел со всеми дружить и из зоны конфликта испарялся со скоростью необычайной. Марта наконец отвлеклась от своих штудий, немного испуганно поморгала, глядя по сторонам, как будто её кто-то резко разбудил, а потом, почему-то боком, пробралась к двери и убежала следом. Педро тоже встал и подошёл к их столу.
– Леита, – сказал он негромко, но твёрдо, – пора на алхимию. Господа, простите…
– Слышу голос ответственности и не удивлен, что это голос Гусмана, – отозвался дон Франсиско с благосклонным кивком.
– Я тоже слышу голос угнетателя и не удивлена, что это голос аристократа, – в тон ему сказала Леонор, и Педро дёрнулся, словно она его ударила. – Ты бы тоже был не против иметь рабов, а?
Мгновение Педро смотрел на неё, сжав кулаки, а потом развернулся и вышел. На лице Леонор отразилось сомнение, она даже сделала движение, словно собираясь встать и пойти за ним, но тут донья Инес всё испортила:
– Как ты смеешь!
– Может, и не был бы, – сказал дон Франсиско невозмутимо. – Но у него проблема, видите ли: когда заключали Клятву… вы ведь знаете про Клятву?
– Вы про тот уродский договор, к которому вынудили отчаявшихся людей под угрозой смерти, когда они всего-то хотели своей свободы? – рука Леонор всё поглаживала её амулет, хотя Одиль не могла бы сказать, осознает ли она это. – Знаю, а то, рассказали тут. Только не больно-то вам это помогло. Как бы то ни было, Нидерланды…
– Так вот, – прервал её дон Франсиско; говорил он всё ещё спокойно, но глаза его опасно сверкнули, – тогда его предок отказался участвовать. Гусманы и в самом деле очень привержены долгу, только иногда понимают его превратно.
Наступила лёгкая пауза.
– Надо же, – задумчиво сказала Леонор, – тогда мне надо перед ним извиниться. Похоже, его предок, в отличие от многих, понимал, что такое честь.
Тут все трое Альба, даже до того мирный Фелипе, уставились на неё, как инквизиторский трибунал на прожжённого еретика. Их понять было можно, не каждый день их род обвиняли в бесчестии, но Одиль скорее понимала Ксандера, который невольно тихонько улыбнулся. Только бы…
Поздно.
Всё ещё так улыбаясь, и скорее всего, даже не осознавая этого, он повернулся к столу, неся откупоренную бутылку вина и бокал – и дон Франсиско увидел эту улыбку: она быстро исчезла, но недостаточно быстро.
– В школе процветает чудовищное вольнодумство, – тем временем заявила донья Инес. – Я вас предупреждала!
– Предупреждали, – эхом отозвался дон Франсиско.
Между его бровями сейчас легла морщинка, и Одиль, проходя мимо Леонор, шепнула ей: «Осторожнее», коснувшись её плеча; но Леонор стряхнула её руку.
– А это теперь вольнодумство – когда человек считает себя человеком? А ты что думаешь, Белла? Что-то ты как воды в рот набрала!
Белле, на самом деле, было куда как несладко. Борьба между привычкой слушаться, выращивавшейся с рождения, и последними месяцами «вольнодумства» и жизни за пределами семьи давалась ей нелегко: в течение всего разговора, она хоть и молчала, но ёрзала, как будто была одета в колючую грубую шерсть, пару раз резко вдыхала, собираясь вставить слово, и передумывала, а взгляд её становился все более отчаянным. Впрочем, может быть, Леонор этого не видела, а видела свое – аристократку, которая прямо сейчас у неё на глазах отрекалась от всего человеческого в пользу сомнительных правил «проклятых донов». Презрение, которого такая позиция заслуживала с точки зрения Леонор, делало это личное уравнение Беллы ещё менее решаемым.
Чудесная это вещь – уверенность в своей безнаказанности.
– Человеком, – сказал дон Франсиско, – я считаю того, кто обладает свободой воли, её осознанием и готовностью её отстаивать.
Одиль застыла, и почувствовала, как замер Ксандер – он опять дышал еле заметно, и жилка в его виске забилась как в лихорадке. Он тоже боролся – между старым страхом и желанием принять брошенный вызов, и пока страх побеждал.
– Леонор, – сказала донья Инес, и на этот раз в её голосе была слышна сталь – настолько, что даже её подопечная, сначала вскинувшись, опустила бедовые глаза, подумав то ли о манерах, то ли о том, что она в Трамонтане только милостью кортесов Иберии.
– Что вы, – мягко сказал дон Франсиско. – Мне интересны рассуждения сеньориты.
В этой мягкости Одиль услышала угрозу, и, похоже, не она одна. Он по-прежнему выглядел невозмутимым, но если бы глаза и в самом деле могли метать молнии, от Леонор бы осталась кучка пепла. Или не от Леонор. Впрочем, молнии, не молнии, но огонь метать дон Франсиско наверняка умел получше племянницы.
Донья Инес с явной неохотой, но учтиво наклонила голову. Белла быстро глянула на дядю, а потом, так же быстро, на Одиль, то ли предупреждая, то ли ища поддержки.
– Дядя, – негромко сказал Фелипе.
Он тоже только сейчас заговорил, и тоже выглядел так, словно ему было крайне неуютно – но, с удивлением поняла Одиль, не потому, почему Белла: разговор он слушал несколько рассеянно, явно умом будучи не здесь, и рассуждения дяди воспринимал как нечто не раз слышанное, а сейчас ещё и отнимающее время. Он озабоченно хмурился – слегка, но Одили было видно, – и, как и племянница, пару раз явно собирался вмешаться в обсуждение, но не для того, чтобы к нему что-то добавить, а чтобы прекратить этот разлив странной философии. Похоже, дома у Альба и в самом деле произошло что-то нешуточное.
– Дядя, у сеньориты Гарсиа ещё экзамен, – заметил он. – И у Беллиты с Ксандером.
– Ксандер уже закончил, – победоносно вставила Леонор, чьего смущения надолго не хватило. – Как видите, недооценивать…
Глядя, как прикрыл глаза Ксандер, и как прищурился дон Франсиско, Одиль не выдержала и от души пнула юную пропагандистку ногой под столом. Леонор задохнулась на полуслове – хоть не ойкнула, слава её революционной решимости, и на том спасибо – и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы до неё дошло, и она прикусила язык.
«И на этом спасибо тоже, – мрачно подумала Одиль. – Жаль только, что поздно».
– Вот как, – ещё мягче сказал дон Франсиско. – Выходит, вы не вместе сдаете экзамены?
– Как бы ни было в Иберии, – голос Беллы зазвенел струной, причём на слух Одили, перетянутой, – здесь и я, и Ксандер – равные друг другу ученики, и никто бы не понял, дядя, если бы…
– В прошлый раз, – прервала её донья Инес, глядя в упор на дона Франсиско, –
