Всё равно! Раньше я представить себе не мог, что существует подобное равнодушие.
Опять эта комната, в которой лампы слепят глаза. Я снова боюсь отключиться и в полузабытье царапаю матрас. Мне представляется Хильда фон Вейнер, склонившаяся над постелью сына. Я словно вижу её остекленевшие глаза, более не способные плакать. Я понял её замысел слишком поздно. Её рассказ меня уничтожил, раздавил. Жалость мешает ненавидеть. Жалость делает меня слабым.
Кажется, я уже сошёл с ума, окончательно рехнулся. Теперь я знаю, что чувствовал Томас Вингфилд, стоя под палящим солнцем в бочке, которую несло течением. А кругом акулы…
И нет надежды, ведь знаешь: никто за тобой не придёт.
* * *
Я пытался сбежать. Три раза. Но выбраться из белой камеры, удрать от дроидов, угнать корабль, провернуть всё это в одиночку практически невозможно. Я затаился, выжидал, наблюдал, вынашивал план. Старался не упустить ни одной, даже незначительной детали. Гвардеец должен быть внимательным, бдительным, должен всё подмечать, видеть скрытое, тогда он сможет предотвратить преступление. В последний раз я сумел добраться до посадочной площадки. Уставший, безоружный, я ещё на что-то надеялся. Вряд ли бы я смог умыкнуть корабль, даже если бы пробрался внутрь, не прошёл бы идентификацию личности пилота, а без этого двигатель не запустить.
Проберись на какой-нибудь транспортник и жди, когда тот покинет станцию, скажете вы? Не вариант. Меня быстро отследят по чипу. Дьявол!
Сначала я злился, потом запаниковал, и, наконец, устал от метаний.
Неужели пришло время сдаться?
* * *
— А если бы на моём месте оказался ваш сын? Что бы вы сказали, доктор? У ваших подопытных были семьи, родные люди, которые их ждали. Кого-то вы отпускали домой на время, чтобы не вызвать подозрения. Ох, разумеется, какой бы поднялся скандал! Технократы проводят опыты на людях! Прощай, правительство Бергмана! Прощайте, программы освоения планет! Все эти города под куполами на Марсе… А каково было тем несчастным возвращаться домой и молчать о том, что они пережили? Вы, конечно же, об этом не подумали. Рано или поздно они перестанут молчать. Рано или поздно, — беснуюсь я, когда доктор в очередной раз подключает чёртовы датчики.
— А как же оправданная жертва, Александр? — усмехается Хильда фон Вейнер. Она издевается надо мной.
— Оправданная жертва? Жертва должна быть добровольной, а иначе это самое настоящее убийство! Вы погубили достаточно ни в чём не повинных людей, кого-то убрали, как ненужного свидетеля, кого-то запытали до смерти. Да ещё и оправдываете это благими целями. Мол, климат меняется, и мы можем остановить потепление, мол, мы поможем найти лекарство от всех болезней. Какая мерзость! Наглая ложь! Вы думаете: нас можно использовать как оружие!
Я возмущаюсь, кричу, надеюсь её разозлить, вывести из себя, спровоцировать на конфликт. Понимаю, это глупо. Но я ничего не могу с собой поделать, а Хильда фон Вейнер непрошибаема, как скала.
* * *
Для илионийца превратить воду в лёд и наоборот всё равно, что щёлкнуть пальцами. Этот дар — часть их природы, неотъемлемая составляющая организма. Может быть, без него пришельцы не выжили бы на своей холодной планете. Но эти способности — не для человека, мы не созданы для них. Гортензия, конечно, была упорна и пыталась научить меня хоть чему-нибудь. Но я оказался безнадёжным учеником. И всё же… я как-то умудрился создать ледяную стену. Но только один раз. А ведь подобное умение сослужило бы мне хорошую службу, возможно, помогло бы выбраться отсюда. Вода… она ведь везде, повсюду, в каждом из нас… мы состоим из неё. Я заморозил бы всё к чертям и сбежал, но… сил не было…
Доктор фон Вейнер считает, что только душевное потрясение способно «активировать» мои способности. Она моделирует различные экстремальные ситуации: мне уже вводили сыворотки, вызывавшие галлюцинации, меня несколько раз пытались убить, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. И, похоже, подобные эксперименты с другими носителями не дали ожидаемых результатов. Пришельцы были правы. Человеческие гены победили, нам не дано постичь искусство-нарин.
Превосходно! Я могу торжествовать и злорадствовать. Эксперимент провалился. С треском. Вот только я не чувствую облегчения. Я не приношу пользу, а значит, жить мне осталось недолго.
* * *
На краткий миг я отключился. Всё померкло, и какое это наслаждение! Не видеть. Не слышать. Забыть.
— Эй, Алекс! Алекс, проснись! — знакомый голос. Опять галлюцинации. Я неохотно открываю один глаз. Медсестра, большая часть лица которой закрыта маской, подмигивает мне. Вот дьявол! Знакомое лицо.
— Каролина?!
— А ты кого ожидал встретить? — она склоняется надо мной и начинает считать пульс.
— Быть не может! Не может этого быть! — шепчу я, пялясь на неё во все глаза.
— Так, слушай меня, Алекс! — обрывает меня Каролина. — Времени у нас очень мало. Всего несколько минут, потом глушитель перестанет работать. Нужно выбираться отсюда. Сейчас ты поднимешься и пойдёшь со мной, только тихо.
— Это действительно ты? Неужели это действительно ты? Докажи!
Я перестал верить глазам, ведь они не раз зло шутили надо мной.
— Я курировала твой гвардейский отряд и провела вводный инструктаж. Помнишь? В нашу первую встречу я заявила, что первое же патрулирование сотрёт наглую ухмылку с физиономии Хавьера, а тебя назвала «слишком тощим» для такой работы.
— Каролина! Как же я раз тебя видеть! — я чуть ли не зарыдал от счастья. — Как же я рад!
— Значит поднимай зад! Нужно убираться отсюда!
— Как ты здесь очутилась? — голова грозит лопнуть от обилия вопросов.
Немыслимо! Невероятно!
— Зря я, что ли, после Школы окончила курсы медсестёр? Я здесь уже неделю. Ждала удобного случая, чтобы пробраться к тебе.
— Но как ты умудрилась проникнуть на станцию?
— Командор пристроил, а мисс Шелли помогла оформить документы. Мы отследили тебя по чипу, вживлённому на старой станции. Некогда делиться
