С другой стороны, что я могу? У нас демократия. Как в Спарте, где все равны, не считая рабов, илотов, иностранцев и женщин. Могу только убеждениями, а какие убеждения, когда речь о вере?
Я почти разговаривал сам с собой, стражи на стене косились, я раздавал направо и налево ценные указания, а глаза смотрят мимо, все еще убеждаю Сига, что он прав, но не совсем, я – правее, так что слушай сюда…
Когда взобрался на башню, острое чувство тревоги вошло в плоть и кровь, словно меня опустили в холодную воду. В небе все еще гаснет зарево, чересчур долго гаснет. И как будто немного левее, чем ему надлежит быть. Но страх не оттуда, я вообще не уверен, где должно заходить солнце. Но я намного чувствительнее всех этих людей, ибо мои рецепторы привыкли принимать массу информации, что обрушивается со всех сторон: реклама на стенах, на проезжающих троллейбусах, надписи поперек дороги, на будках, столбах, заборах, сигналы машин, беспрерывный шелест шин, толчки пешеходов, красный свет, дождаться зеленого – и быстрый рывок на ту сторону… нет, долго, успею проскочить между грузовиками…
Пересилил себя, я же несуеверный, двинулся по гребню стены, стражи со стуком опускали древки копий, вытягивались, я говорю что-то вроде: бдите, ребята, что-то затевается, вы должны себя показать, лучшие будут отмечены в наградном списке, повешены в красном уголке… да не в прямом смысле, не разбегайтесь, ваш господин изволил пошутить…
Закат прошел незамеченным, я только удивился, что темно, поднял голову, сверху холодно смотрят первые звезды, из-за дальних гор выступает круглая луна. Неслышно пронеслась летучая мышь, я узнал ее только по характерному рисунку крыльев, промелькнувших на лунном диске, и тут же холодок прокатился вдоль спинного хребта, где у женщин мозг с утолщением в нижней части.
Тяжелое чувство тревоги заворочалось, как голодный желудок, я чуть ли не бегом сбежал по винтовой каменной лестнице вниз. Гунтер и Ульман в компании троих стражников развалились за столом, Ульман закинул на столешницу ноги, я еще не видел таких огромнейших ног, разве что у Вернигоры, что сейчас охраняет ворота, стражники смирно отдыхали на лавке у стены.
Все вскинули головы, Ульман поспешно убрал ноги, зато открыл небольшой пузатенький кувшин.
– Тревога, – сказал я буднично.
Гунтер и стражники вскочили, Ульман остался сидеть, я ощутил, как все уставились с тревожным ожиданием. Ульман наконец воздел себя, начал оглядываться и прислушиваться.
– Что случилось, милорд?
– Хрен его знает, – огрызнулся я. – Но надевайте штаны, доспехи, берите в руки хотя бы палки.
И хотя все в доспехах и при оружии, но никто не пикнул, что мне понравилось даже очень, еще не всегда чувствую себя тем сеньором, что может отдавать приказы. К счастью, в этом мире достаточно титула, чтобы склоняли головы. Впрочем, как будто в моем не так…
– Нам оставаться здесь? – спросил Гунтер.
– Лучше посмотрим, – сказал я, – что там у ворот.
Гунтер поинтересовался:
– А где будете вы, ваша милость?..
– Я? – переспросил я удивленно.
Он смутился, я мог не так истолковать, сказал неуклюже, оправдываясь мимикой, тоном и телодвижениями:
– Ваша милость, я хочу, чтобы правильно поняли, а вы, как вижу, поняли не так. В вашей отваге и воинском умении кто усомнится? Мы ведь знаем, что сэр Галантлар не сам упал с башни и сломал шею. Но я должен знать, куда за вами посылать, если вдруг что не так.
Я подумал, хотел было сообщить, что проведу ночь на самой высокой башне, но это могут истолковать как трусость, ведь опасность, скорее всего, из подвалов, где таинственные врата, даже Врата, лучше бы как раз заявить, что разделю дежурство с воинами в нижних этажах, но это еще скорее сочтут трусостью, мол, в бункер забился, а если сказать, что буду вот прямо здесь, в середине, то это ж ни рыба ни мясо, избегаю крайних решений, стараюсь отсидеться в середке, опасность всегда приходит с краю…
– Я буду у себя в спальне, – ответил я сердито. – Спать буду!.. А во сне… словом, буду мыслить. Если понадоблюсь, знаете, где меня искать.
В спальне я походил бесцельно вдоль стены, наконец рухнул на ложе, молот рядом, благо ширина постели позволяет, а меч – с другой стороны. Ощущение мерзостное, кто испытывал, тот поймет: когда знаешь, что неприятность вот-вот грянет, но абсолютно не представляешь, где и как обрушится. И в то же время как будто грозовая туча наползает на солнце, по земле медленно двигается черная тень, бежит ветерок, взметая пыль…
Закидывая руки за голову, зацепился взглядом за колечко. В тысячный раз поднес к глазам, рассматривал.
Мелкая вязь непонятных значков уходит от красного камешка вниз, я повертел руку, рассматривая колечко со всех сторон, вяло подумал, что красивше будет на тыльную сторону повернуть не черным камешком, я же не фашист, а сиреневый, почти цвет революции все-таки, перемен, смены крови, очищения, эстет хренов, с огромным трудом повернул, кожа как прилипла, тоже поворачивается, стремясь вернуть кольцо в прежнее положение, растягиваясь, наконец закрепил в таком положении, полюбовался, продолжая настороженно прислушиваться к звукам внизу.
Теперь черный камешек сместился на четверть в сторону, спрятался между средним и безымянным, со стороны ладони блестит сиреневый, а снаружи – крохотный рубин. Пока я рассматривал их, какая-то странность коснулась моего сознания, я быстро огляделся, выискивая опасность.
Ветерок, весело треплющий ветки за окном, утих, как будто отрезало: все листья застыли неподвижно, я ощутил себя в застывшем теплом и очень спокойном мире. И все же странное ощущение прокатилось по коже, я огляделся снова, встал с ложа и хотел подойти к окну, но руки показались странно тяжелыми, как и все тело, а когда я соступил с ложа, я завис в воздухе…
Страх и ощущение нереальности стукнули по голове, как мягким деревом. До пола меньше, чем поставленная торцом книга, но я вишу, вишу, вишу, а если и опускаюсь, то просто с астрономической неспешностью!
Спохватившись, я очень осторожно вернул кольцо в обратное положение, черным камешком наверх. Сразу же мои подошвы оказались на полу, за окном зачирикали птицы, залитые лунным светом ветки мерно колыхаются, листья шелестят и трепещут, сверху что-то грюкнуло, донесся раздраженный мужской голос.
Испуганный, обалдевший, я постоял истуканом, глаза не отрывались от колечка. Так вот что за Кольцо Богов! В этом замке все еще работает генератор поля, а колечко замедляет… вернее, самому жить быстрее, еще быстрее, чем остальные. Хотя генератора, может, и нет, это в мое время везде генераторы, как в эпоху Кулибина считали, что будущее воздухоплавания – воздушные шары на две тысячи персон. На смену генераторам пришло что-то еще, может быть, силовое поле прямо из стен замка… Потому кольцо и не включалось, когда я крутил на пальце там, в деревнях…
