И она поспешила прочь.
Месса уже закончилась, но праздник был в самом разгаре. У стен часовни толпилась куча народу, и монастырский прислужник в заплатанной одежде раздавал из большого котла бесплатное угощение. Он запускал в котел черпак на длиннющей ручке и вытаскивал горы каши, щедро приправленной мясом и даже перцем; от этого блюда язык во рту пламенел, как меч серафима.
Ворота аббатства стояли открытыми. Оттуда выносили большие столы и собирали их под сенью богатырских дубов. Одни тащили доски, другие — козлы; третьи удерживали на сгибе локтя огромные горы плошек: в честь праздника морской Богоматери аббатство угощало весь народ.
Хлеб нарезали в стороне от кашечерпия, а еще дальше разливали сидр и весьма хвалили тех, кто пришел на праздник с собственной кружкой.
Сбоку от прислужника стоял важный с виду горожанин — из числа местного магистрата.
— Ешьте во славу Господа, — услышал сир Ив. — Набирайтесь сил, ибо скоро они вам понадобятся, когда будем вместе петь на вечерней службе! Да смотрите же, горланьте погромче, не то на небесах вас не услышат!
Ив протиснулся к раздаче и без стеснения взял плошку. Прислужник глянул на него с удивлением:
— Знатный сеньор не погнушался нашим угощением?
— Как можно гнушаться угощением, — сказал сир Ив, лаская во рту бретонскую речь, — если оно раздается от имени Пречистой Богоматери? Ради Бога, сотворившего море и землю, не смейтесь над человеком, который только что вернулся с чужбины!
— Далеко ли вы были, господин? — спросил прислужник, с почтением накладывая для Ива с горкой. — Неужто за морем, в Англии?
— Нет, за рекой — во Франции…
Ив принял из его жилистых рук плошку и, вытащив из-за пояса кинжал, принялся уплетать. Когда каша в котле иссякла — а такое случилось, хоть и казалось невозможным, — прислужник тихо подошел к Иву. Молодой человек как раз вылизывал плошку, и нос у него лоснился, равно как и подбородок.
Магистрат поглядывал на него неодобрительно, но скоро отошел — его ждали в соборе.
— Ну и ну! — проговорил прислужник, усаживаясь рядом с Ивом. Он видел, что сеньор держится просто и не откажется удовлетворить его любопытство. — Стало быть, вы были за большими реками, мой господин, и видели Францию!
— Там произошло великое сражение, — сказал сир Ив. — И множество баронов полегли на поле, чтобы подняться лишь в день Страшного Суда.
— А вы что делали? — спросил прислужник. — Должно быть, разили налево и направо?
— Я думал, как остаться в живых и одновременно с тем не опозорить себя трусостью, — сказал Ив.
Прислужник недоверчиво посмотрел на молодого сеньора, но тот вовсе не думал насмехаться. Тогда прислужник тихо спросил:
— А королей вы видали?
— Сразу двоих: сперва короля Англии Эдуарда, потом короля Богемии Иоанна. А французского короля Филиппа я не видел, хотя говорят, что он тоже был там и бился, как простой рыцарь, и не хотел уходить с поля боя, хоть все и закончилось его полным поражением. Он непременно попал бы в плен, если бы другие сеньоры не увели его силой.
— Вот оно что! — сказал прислужник.
Он вынул из-за пазухи яблоко и пальцами разломил пополам.
Иву стало спокойно на душе. Так спокойно, словно он спал у себя дома. И одновременно с тем ему показалось, будто он целую вечность сидит здесь, на траве, нагретой поздним, предосенним солнцем, у стены сияющей часовни, и грызет яблоко на пару с каким-то полубратом, чьего имени даже не спросил.
* * *
Сир Ив въехал в Броселиандский лес на следующий день после праздника. Только еще вчера все вокруг лучилось светом и полнилось братской любовью, а сегодня моросил мелкий дождь. Воздух был напоен густой влагой, и от веселых, пестро разодетых людей не осталось и следа: все вернулись по домам, по большей части в близлежащий город, называющийся Кервезен.
Единорог уныло дергал ухом, когда Ив отправился в путь. В лесу ни конь, ни молодой рыцарь не сделались веселее. Здесь было темно, как будто день уже миновал и наступила ночь; но, поскольку на самом деле до ночи оставалось еще почти десять часов, то темнота эта имела значение полной безнадежности: ни рассвета, ни заката в ней не предвиделось, одна лишь серая мгла.
Стволы деревьев заросли густым лишайником, свисающим с коры, точно кудель с прялки; иногда, похожий на ухо тролля, торчал прямо из ствола большой древесный гриб, и в его чашечке собиралась ядовитыми капельками влага тумана.
Опавшие листья под ногами пружинили: они копились веками и наполняли собою землю — и так будет продолжаться до самого конца всех времен. Изредка в чаще мелькал блеклый голубоватый огонек; там светилась древесная плесень.
Ив надеялся, что ночевать здесь ему придется один или два раза, не больше, а там, глядишь, он снова выберется на побережье и отыщет тот мыс, с которого видел мессу святого Гвеноле в затонувшем городе Ис. А уж как добраться от города Ис до замка Керморван — того сир Ив не позабыл.
При мысли о доме на душе у него потеплело, и он почувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение.
Но, как и все доброе в нашем падшем мире, продолжалось это недолго; неожиданно до слуха донеслись голоса. Сперва Ив хотел избежать встречи и проехать так, чтобы его не заметили, но Единорог возымел другое желание и вынес его прямехонько на поляну, где находились люди.
Их было четверо: один оседлал толстую ветку и прилаживал там веревочную петлю; второй стоял прямо под деревом, задрав голову и приоткрыв рот; третий расхаживал взад-вперед в нетерпении; что до четвертого, то этот, связанный, грязным кулем валялся на земле. Поблизости ожидала телега с клоком измазанного в навозе сена, но лошади нигде не было видно.
Никто не произносил ни слова. Потом тот, что прилаживал петлю, спрыгнул на землю и обтер ладони о штаны.
Ив положил ладонь на рукоять меча, подбоченился, показывая, что готов к любому исходу встречи. Но эти люди вовсе не искали с ним ссоры и заговорили приветливо. Они поздоровались, спросили, куда направляется сеньор и не потерял ли он часом дорогу, а затем попросили разрешения без помехи продолжить свое занятие.
— Вижу я, чем вы заняты, — нахмурился Ив.
— Мы этого вовсе и не скрываем, сеньор, — сказал тот человек, который выглядел постарше остальных и был почище одет.
— Мне так не кажется, — возразил Ив. — Ведь вы вешаете этого человека не прилюдно, на деревенской площади, а в глухом лесу, и если бы я случайно не проезжал мимо, то никто из посторонних никогда и не узнал бы об этом. Следовательно, вы поступаете так самочинно, а вовсе не по приговору суда.
