— Я ее обокрал, — ответил Нан просто.
— Как же ты к ней явишься после такого?
— К ней же не я приду, а вы, мой господин, — сказал Нан. Его глаза хитро блеснули, и впервые живое выражение появилось на истощенном сером лице. — Раз вы теперь мой хозяин, значит, со мной ей и говорить незачем. Она с вами будет разговаривать, не со мной.
— Кажется, я начинаю понимать, за что тебя били и хотели повесить, — заметил Ив.
— Нет, мой господин, — уверенно возразил Нан. — Эти люди хотели повесить меня за курицу. Вам такого уж точно не понять.
* * *
Ив ехал по лесу вслед за своим провожатым. Нан шел впереди, отыскивая для всадника тропинку в чаще. Иву нравилось, что Нан молчит. Хоть неповешенный вор и владел, как оказалось, связной речью, все же разговаривать с ним Иву вовсе не хотелось. Хорошо бы поскорее избавиться от него, потому что возвращаться в Керморван, имея в спутниках такого пройдоху и оборванца, было бы стыдно.
И стоило Иву подумать так, как Нан повернулся к нему и сказал:
— Уже скоро.
Ив не ответил и даже не взглянул на говорившего. Дорога пошла вниз, под копытами чавкнуло сыростью. Слева открылось заросшее высокой травой болото, а справа, на самом краю трясины, стояла маленькая хижина, крытая соломой.
Шагах в десяти от этого жилища между корнями старого дерева бил родник. Тонкий ручей убегал в болото, теряясь среди густой зелени.
— Здесь, — кивнул Нан и остановился.
Ив проехал вперед и, остановив коня, обернулся к своему спутнику:
— Какая она, та женщина?
Нан с опаской смотрел на хижину, ежился, кутался в свои лохмотья, словно пытался исчезнуть.
— Выглядит-то она так, словно приходится вам теткой или какой другой родней, — сказал наконец Нан. — Это если в глаза ей не глядеть.
— А что такого в моих глазах? — прозвучал вдруг женский голос, как будто наполненный мягкой улыбкой.
Ив вздрогнул, поворачиваясь на голос. Перед ним стояла женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она была высокая, сильная. Платье на ней было самое простое, но из хорошего полотна и очень чистое. Можно подумать, она никогда не собирала дрова, не топила печь, не готовила еду, а по хозяйству у нее хлопочет какая-нибудь служанка. Но, видя ее исцарапанные покрасневшие руки, всякую мысль о служанке поневоле отбросишь.
Иву понравилось ее лицо — с мягкими крупными чертами, широко расставленными глазами, большим ртом. Волосы она носила свободно распущенными по плечам. А улыбалась так спокойно и приветливо, что у Ива полегчало на душе и он поздоровался с ней как с доброй знакомой.
— Меня зовут Матилина, — представилась женщина. — А вы, мой сеньор, устали с дороги, да и плечо у вас опять разболелось. Давно ли вы получили эту рану?
— Несколько дней назад, — ответил Ив, почему-то краснея.
Она сказала:
— Отпустите коня, пусть себе пасется на воле. Если хотите, заходите в дом, да только хижина моя убогая и вам будет в ней скучно. Лучше я принесу для вас покрывало. Посидите на мягкой земле, под ясным небом, отдохните.
Она скрылась в хижине.
Нан прошептал:
— Попросите у нее поесть, мой господин.
Ив сделал вид, что не слышит.
Матилина быстро вернулась и расстелила на земле большое покрывало, сшитое из лоскутов.
— Отдыхайте.
Ив с благодарностью растянулся на земле. Только после этого Матилина устремила сердитый взгляд на Лесного Нана:
— А ты как посмел ко мне явиться?
Нан тоскливо втянул ноздрями воздух и ничего не ответил.
Ив подал голос:
— Не обращай на него внимания, добрая женщина. Его здесь нет.
— Как же «нет», когда вот он, стоит передо мной во плоти? — удивилась Матилина и ткнула Нана пальцем в грудь. — Почему благонравные жители Кервезена не повесили тебя? Я же точно указала им, где тебя искать. Неужто ты сумел отвести им глаза? Кто научил тебя этому?
Нан по-прежнему не отвечал, он переступал с ноги на ногу, ежился и озирался по сторонам.
Ив нехотя подал голос:
— Благонравные жители Кервезена не ударили лицом в грязь, добрая Матилина. Они действительно изловили этого Нана и уже приготовили для него прочную петлю.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Матилина и всплеснула руками. — Мягкосердечный юный сеньор, что же вы наделали? Теперь всех нас ждут большие неприятности!
— Добрая Матилина, — возразил Ив, — я был в лесу Креси и видел столько смертей, что какие-то там большие неприятности переживу без малейшей душевной боли.
Несколько мгновений она рассматривала его, и Ив, даже не видя ее, понимал, что Нан прав: взгляд у этой Матилины может быть кусачим, как лед.
А она вдруг рассмеялась:
— Хорошо, будь по-вашему, сеньор. Коли вы признаете, что этот человек ваш, я его и пальцем не трону. Попробовал бы он сунуться ко мне без вашего покровительства — я быстро превратила бы все кости его тела в мягкое тесто.
— Ты в своем праве, — сказал Ив. — Поступай как знаешь.
Матилина снова ушла. Ив ненадолго заснул. Когда женщина вернулась, он почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Она устроилась рядом с чашкой воды и чистым полотном для перевязки. Рука у нее была легкая, а голос казался и того легче; она говорила что-то негромко, и слова порхали, словно бабочки, наполняя душу радостью и покоем.
Ив и сам не заметил, как рассказал ей о замке Керморван, и о своем путешествии, и о турнире во славу мертвого ребенка. Умолчал он только о рубиновом ожерелье, которое носил под одеждой на шее, — да и то потому лишь, что вовремя вспомнил о Нане, который был вором.
А Матилина уже потчевала его похлебкой и дала ему свежий хлеб, чтобы черпать похлебку из миски. Ив ел и ел и всё не мог насытиться, таким вкусным оказалось угощение.
— Люди, как всегда, неосторожны, молодой сеньор, — заметила Матилина. — А ведь стоило бы им получше присматриваться к девочкам, которых они находят в орлиных гнездах, потому что именно так существа из Озера Туманов подбрасывают в человечий мир своих детей.
— Зачем им делать это? — удивился Ив.
— В уплату, — объяснила Матилина. — Корриганы знают, что за все положено платить. Это очень старый закон.
— Разве нет на свете ничего такого, что дается даром? — возразил Ив. — Сдается мне, таких вещей полным-полно!
Матилина тихонько засмеялась, но смех этот вовсе не был добрым.
— Ах, молодой сеньор, сразу видать, что вы никогда не имели дел с корриганами. Им неизвестны новые порядки человечьего мира. Ведь они начали общение с людьми еще в те времена, когда все имело определенную цену — и руки, и ноги, и глаза, и каждый палец, и ничто не давалось просто так, без равнозначной замены. Корриганы по-своему честны, — она покривила губы, — и потому строго следят за соблюдением старых договоров. Они отправили к людям ребенка в уплату за кого-то другого, кого хотят взять к себе, на дно своего сумеречного озера.
