Я почему-то уже об этом догадалась.
— Вот как? — Маму, похоже, не убедили его слова, но папа, может быть, и обрадовался возможности приобрести нового сторонника.
— Ты дал клятву верности леди Наташе и носишь знак ее дома, — тихо сказал он.
— Я поклялся в верности королевскому двору, да. — (Это было весьма важное различие.) — Но среди нас есть такие, кто предпочел бы присягнуть дому Дрейков, и я пришел сюда от их имени.
Вот дерьмо! Опять это предсказание. Ну почему мне никто не верит, когда я говорю, что не хочу быть принцессой, королевой или еще кем-то в этом роде, не желаю стать поводом для гражданской войны между кланами? Я содрогнулась.
— Мы будем иметь это в виду. Но разумеется, нам нужны доказательства твоей преданности.
— Разумеется. Когда придет время, вы получите их. — Судя по звукам, мужчина поклонился, — До встречи.
Я услышала, как закрылось окно и мама с папой вышли из библиотеки. Я весь день чувствовала себя отлично, но теперь на меня навалилась усталость, прямо как при гриппе.
— Извини, что я чуть не оставил тебя там, — прошептал Николас, обращаясь к Люси. — Я действительно думал, что они погонятся за нами, а ты среди людей там, на вечеринке, будешь в полной безопасности. Ну что? — спросил он, не дождавшись ответа Люси.
— Ты раньше никогда передо мной не извинялся.
— Почему же? Я сказал, что мне очень жаль, когда использовал твою куклу в качестве мишени для воздушного ружья.
— Это потому, что твоя мама схватила тебя за ухо.
— Как бы то ни было, извини.
— Спасибо, — шепнула Люси.
— Не за что, — прошептал он в ответ.
Я вдруг почувствовала себя чем-то вроде пятого колеса в телеге. Странно.
— Нам надо уйти отсюда. — Николас поднялся на ноги.
— Она заснула, — сказала Люси.
Я не спала, но у меня не хватило сил, чтобы сказать это.
— Я ее отнесу, — мрачно произнес Николас, поднял меня и понес в спальню.
Суббота, утро
По утрам в доме Дрейков всегда очень тихо. Ничто не нарушало тишину и теперь, несмотря на то что в крошечных комнатах и узких коридорах набилось около двадцати человек. Солнце сверкало в окнах из специально обработанного стекла. Древние вампиры вполне выносят солнечный свет, хотя и не слишком его любят, но он плохо действует на совсем молодых, еще не успевших выработать иммунитет, ослабляет их. Я теперь уже не воспринимала солнечный свет как нечто само собой разумеющееся, допустим, как привычку есть все с помощью ножа и вилки. Кстати, Дрейки, если оставить в стороне все эти штучки с кровью, были вполне цивилизованными людьми. Они пользовались стаканами и бокалами, а не пластиковыми пакетами для крови.
А вот леди Наташа, по общему мнению, не была цивилизованной. Она во всем слушалась своего любовника Монмартра. Когда он от нее устал, Наташа вступила в союз с одной могущественной семьей вампиров. Ей были известны обычаи этого народа, воинства и Гончих, и она преисполнилась решимости объединить всех их под своим началом. Однако противоречия между ними были слишком сильны, и Наташе до сих пор не удалось добиться желаемого. Тем более что она руководствовалась совсем не высокими мотивами вроде прекращения того, что по сути являлось граж-данской войной. Для нее суть была в том, чтобы получить власть и, может быть, преподнести ее Монмартру.
Я видела розы с его визитной карточкой.
Они не предвещали ничего хорошего. Монмартр явно хотел, чтобы дочь Дрейков подарила ему маленьких вампиров, власть в совете и королевский двор, если бы Соланж действительно это заполучила. Он жаждал иметь все и сразу.
Леди Наташа, которая хотела Монмартра так же сильно, как и власти, вряд ли одобрила бы хоть одну часть такого плана.
Если бы в школе в экзамен по истории добавили тему «Политика вампиров», я получила бы высший балл.
Соланж еще спала, отвернувшись от солнечного луча, падавшего на ее подушку. Я уже заметила, что она в последнее время стала просыпаться все позже и позже, и начала всерьез беспокоиться за нее. Все вокруг, похоже, думали, что это совершенно нормальная часть ее преображения. Я натянула свитер прямо на ночную рубашку и еще надела теплые носки. В доме Дрейков, несмотряна время года, всегда жутко холодно. Я отправилась в кухню, чтобы приготовить себе чай и тосты.
Все еще спали. Я позавтракала, а потом налила себе вторую чашку чая и прихватила ее с собой, отправившись побродить по дому.
Спросонок я и не вспомнила о Кайране, привязанном к деревянному стулу в одной из гостиных, и застыла, не донеся чашку до рта. Его взгляд был напряженным, любопытным, острым. Может, дело было не во мне. Наверное, я тоже напрягалась бы, очутись связанной в доме вампиров, особенно если бы была агентом «Гелиос-Ра» с хорошо промытыми мозгами. Кляп выскользнул и лежал теперь рядом с затычками для носа. При дневном свете я обратила внимание на то, что парень был одет в черные спортивные штаны карго и рубашку того же цвета, разорванную в том месте, где Хелена обнаружила у него оружие.
— Ты выглядишь так, словно сбежал из дурного комикса, — бодро сообщила я Кайрану.
Он уставился на меня и спросил:
— Тебя что, действительно не беспокоят все эти вампирские штучки, да?
— Мне все равно, — пожала я плечами.
Видно было, что он совершенно не понимает, что я за фрукт. Я с любопытством подошла к нему. Мне раньше никогда не приходилось видеть агентов «Гелиос-Ра», и я гадала, из-за чего поднялась вся эта суета. Пленник оказался не намного старше нас. Кисти связаны не слишком туго, так что он мог слегка шевелить запястьями, но плечи крепко примотаны к спинке стула. На нем были армейские ботинки с металлическими носками, но ноги тоже надежно связаны в лодыжках.
— Что такого сделали Дрейки, что вы все с ума посходили?
— С ума посходили? Ты считаешь меня чокнутым?
— Я говорю то, что думаю.
— Ты очень странная девушка.
— И это произносит парень, который считает себя тайным агентом.
— Тебе следует серьезнее относиться к «Гелиос-Ра», — предостерег он меня.
— Что-то не уловила. — Я улыбнулась ему совсем не добродушно и приподняла брови. — Ну? Из-за чего вендетта?
— Я же сказал тебе об этом, — стиснув зубы, заявил он.
— Мне очень жаль, что твой отец умер. Но ты не можешь винить всех вампиров из-за поступка одного из них.
Я старалась говорить рассудительно и спокойно. Моей маме это всегда удавалось без труда, а вот мне — не очень.
— Вообще-то это называется расизмом.
— Они не люди.
