Помещение пополам разделяет прилавок. Он тоже завален книгами и уставлен банками. Плоский прямоугольный ящик, прикрытый чистым полотенцем, стоит отдельно.
Здесь пахнет пылью — и травами, сильно, приторно, но приятно. Никогда не был силен в ботанике, но узнаю запах мяты, лекарственной ромашки, шалфея. И еще какой-то очень-очень знакомый, приторно-сладкий. Ах, да — лекарство от кашля! Корень солодки.
Это всего лишь аптека.
А вот и продавец — вышел из сумрака мне навстречу, вытирая руки о полу халата. Белобрысый, тощий, длинноносый парень с хитрыми глазами. Патлы перевязаны веревочкой вокруг лба, а потрепанный халат покрыт такими подозрительными пятнами, что невольно закрадывается сомнение — а что он в нем делал? Варил варенье, разводил краску или просто кого-то зарезал?
— Здравствуйте, господин! — восклицает парень, угодливо кланяясь. — А у нас сегодня завоз! Очень вовремя заглянули! Вы первый — стало быть, вам и сливки снимать!
— Какие еще сливки?
— Редкий товар!
Аптекарь оглянулся и, приглушив голос, сообщил:
— Змееныш! Только вчера поймали…
Тут я насторожился, но опоздал: он жестом фокусника сдернул полотенце с плоского ящика.
— Вот! Все свежайшее! Только что закончил разделку и сортировку. Выбирайте!
На первый взгляд, ничего особенного под полотенцем нет: тот же набор жестянок, баночек и пробирок, что на полках. Только к каждой прикручен кусочек пергамента, видимо, с инструкцией и ценником. А в баночках…
— Что это?!
— Как что? Змееныш! Препарированный, естественно. Наилучшее сырье для производства зелий и амулетов…
Желудок подскочил в горлу. Меня провели. Это опять сон про Ваську.
Вот она, прямо передо мной. Только по частям.
— Выбирайте, господин, — самодовольно говорит аптекарь.
Чувствуя, что вот-вот рухну в обморок, спрашиваю то, о чем думаю:
— Как собрать ее обратно?
Но аптекарь воспринимает мой вопрос вполне нормально. Только слегка приподнимает белесые брови.
— Зачем? А, вы предпочитаете работать с собственным сырьем… Так сказать, полностью контролировать процесс… Ну тогда, если вам нужен живой змееныш, так сказать, в комплекте, то вам, несомненно, подойдет вот это…
Он протягивает руку, некоторое время в раздумье шевелит пальцами в воздухе и достает из плоского ящика небольшую круглую склянку с узким горлышком. Внутри в какой-то тягучей жидкости плавает голубой глазик.
— Недешевая штука, но она того стоит. С ее помощью вы найдете сколько угодно змеенышей. Правда, их надо еще поймать…
Я молчу, скрипя зубами. Аптекарь, не чуя опасности, продолжает самозабвенно рекламировать товар.
— …кроме распознавания сородичей в любой толпе, обладает множеством полезнейших магических свойств! Глаза змеенышей крайне эффективны для скрытого наблюдения: подкинуть в мастерскую конкурента, спрятать в спальне жены… Ну и по мелочи — отводят сглаз и снимают некоторые виды порчи; видят под мороком любой сложности кикимор и дымных демонов; соответствующим образом заговоренные, годятся для приворота и отворота. Так же просто и эффективно, даже без специальных заклинаний, выводят из запоя. Достаточно незаметно подбросить этот симпатичный глазик в стакан пациента. Он всплывает, подмигивает и говорит…
Я хватаю аптекаря обеими руками за патлы и изо всех сил бью лицом о прилавок. Удар, хруст стекла, дикий вопль…
Тишина.
Проснувшись, я долго пытался понять, сошел ли я с ума или еще нет.
Решил, что это уже не имеет никакого значения.
На вторую неделю я затосковал. Отвращение к миру сменилось апатией. Мир существовал где-то сам по себе, а я блуждал в тумане, равнодушный ко всему. Однажды я вспомнил предупреждение Грега насчет того, что попаду в дурдом, если захочу выйти из игры раньше времени, но даже не огорчился по этому поводу. Мне стало все равно, что со мной будет.
Кто я, в конце концов, такой, в чем моя ценность? Если вычесть змея, что от меня останется? Жалкая, ничтожная личность. Неудачник. Слабое звено. Мне уже двадцать два, а чего я достиг? Бестолковая, никому не нужная работа и неудавшаяся личная жизнь. Лучшие годы позади. И зачем такому ничтожеству жить на земле? Вдобавок все начало валиться из рук. Я спотыкался на ровном месте и проваливал самые простые поручения на работе. Казалось, я обуза для мироздания, и оно скоро меня отторгнет.
Наконец у меня возникла странная уверенности что я проклят, и всем, кто со мной соприкасается, тоже будет плохо. Позвонил Кирилл, предложил встретиться, выпить пивка… Я отказался, не дослушав. И заявил, чтобы он мне вообще больше не звонил. Нормально? А меня даже совесть не мучила. Потому что казалось — если я буду и дальше с ним общаться, то навлеку на него несчастье.
Но Киря, вместо того чтобы обидеться, разволновался и принялся назойливо выспрашивать, что у меня стряслось. Едва отделался от него, заявив, что болен и не могу разговаривать. Потому что нет ни голоса, ни сил, и вообще засыпаю на ходу.
Киря попрощался со мной, не скрывая тревоги.
А я и в самом деле был нездоров.
То ли из-за снов, то ли от всего сразу, я все время чувствовал себя полудохлым. Под глазами залегли синяки. Уставал от малейшей нагрузки. Просыпался в поту, даже если не снилось ничего страшного.
Тетки на работе спрашивали, не малокровие ли у меня, и пытались подкармливать домашней выпечкой. Я отбивался, как мог, потому что аппетита тоже не было. Весь день клевал носом, мечтая, как доберусь до постели. А по ночам не мог уснуть или мучился от кошмаров.
Среди этого безбрежного упадка я вдруг поймал себя на мысли, которая меня потрясла. Я понял, что испытываю искреннюю радость, думая о смерти. Несмотря на периодические припадки депрессивных настроений, суицидальных мыслей у меня прежде не бывало никогда.
«Неужели так оно и происходит? — с любопытством думал я, прислушиваясь к себе. — Неужели я в самом деле однажды соберусь покончить с собой?»
Не знаю… Но при мысли о смерти у меня даже отступала депрессия. Порой я ужасался своим намерениям, но чаще упивался ими. Пожалуй, это было бы наиболее радикальное решение всех моих проблем.
Незаметно закончился апрель, промелькнули майские праздники. Газоны усыпало солнышками одуванчиков, возле парадной благоухал куст сирени, девушки переоделись из курток и джинсов в юбки и сандалии… Даже наши институтские тетушки как-то посвежели. Только я один как будто застрял в прошедшей зиме. Мое беспросветное прозябание и жизнь остальной вселенной устремлялись в разные стороны, расходясь все дальше. Мир стал плоским, серым и бесцветным, как газетная фотография. «Из трехмерного он стал двухмерным, — подумал я однажды. — Значит, скоро свернется в точку. Ну и хорошо».
