— Ты с ума сошел? Зачем?
Я не спорю, Лайсарин Киппаг Эн-Ферро, магистр Пилаг первой степени, несомненно, умен и многоопытен, но и в его перегруженную плодами генетически улучшенной памяти голову приходят порой бредовые идеи. Всю дорогу от Паленки глубокомысленно молчал, а дома, едва переступив порог, заявил, чтоб я готовилась принимать гостя. И кого! Того самого высокомерного орко-эльфа, сыночка до дрожи в коленках памятного мне князя Окнира.
— Галчонок, пойми, Ил — мой друг. И у него сейчас очень сложный период в жизни. Умер дед, единственный член семьи, с которым он был действительно близок. Отец надумал женить его на какой-то незнакомой тетке.
— Велика проблема! Судя по тому, что шеф рассказывал, жениться по расчету на незнакомых тетках — наследственная черта их семейки.
— Ты не знаешь Ила, так что не суди заочно. Он еще очень молод, как для эльфа и не растерял остатки юношеского романтизма. Кроме того, последние сорок лет его воспитывал не хитроумный князь Окнир, а милый, добрый и честный Лайс Эн-Ферро.
— Хорошо, что предупредил. А то я уже почти согласилась.
— Галчонок, нужно выручать парня. Ну поживет он у нас чуть-чуть, что с того? Я же не возражал, когда на прошлой длани у нас оставалась ночевать твоя подружка.
— Алатти? Да ты бы не возражал, если б она еще на ночь осталась. Причем в твоей постели. А меня приблудные эльфы в доме не устраивают. Зачем вообще его на Тар тащить? Оставь где-нибудь, найди мирок посимпатичней.
— О небо! — взревел кард. — Ты меня вообще не слушаешь! Не могу я так вот его бросить. Не могу!
— Понятно, — небрежно бросила я. — Мы в ответе за тех, кого приручили. Антуан де Сент-Экзюпери.
— Нет, — прямо в лицо мне рявкнул кард. — Нельзя бросать того, кто рисковал своею жизнью, спасая твою. Лайс Эн-Ферро!
Даже так? Ну тогда ладно.
— А сразу по-человечески мог объяснить? — сказала я уже примирительно.
— Не мог, — ухмыльнулся он. — Я не человек.
— Спать-то он где будет? У тебя?
— Ты что, Галчонок? — выпучил глаза кард. — Мы не настолько близки. Здесь, на диванчике перекантуется, а по весне чердак разберем — крыша у нас высокая, организуем ему мансарду с видом на море.
Юули
— Лайс? — Клай Эн-Сотто удивленно приподнял брови. — Второй раз за полгода. Этак ты меня совсем избалуешь.
В голосе старика звучал неприкрытый сарказм.
— Мне нужно воспользоваться твоей лабораторией, — чуть виновато признался магистр Пилаг.
— Опять? Неужели там, где ты сейчас обретаешься, совсем нет исследовательского оборудования?
— Такого как здесь нет нигде, — отрезал Эн-Ферро.
— Что, так сразу и помчишься в подвал, даже келса не попьешь? — усмехнулся профессор.
— Пожалуй, выпью чашечку, — согласился гость, сбавляя пыл.
А то ведь, и правда, неудобно получается. Пришел, решил свои вопросы и скрылся в неизвестном направлении. А Эн-Сотто, между прочим, двоюродный брат его матери, последний оставшийся в Сопределии родственник. Да и сдал старик последнее время, похудел, ссутулился. Это сколько же ему лет? Восемьсот? Восемьсот пятьдесят? Как ни крути, даже для карда — самая что ни есть старость. А живет все так же один.
Эн-Ферро невольно скользнул взглядом по стоящему на полке фото. Герб. Единственный сын — опора и надежда. Весной было уже сто двадцать лет, как его не стало.
Гербен шел по стопам отца, занимался исследованиями в области генетики, работал в проекте "Исток". У Клая были причины гордиться сыном — этим проектом интересовался сам Кадм, Хранитель Врат в их новом Мире. Даже выделил для работы несколько помещений в собственной лаборатории, оснащенной, наверное, лучшим в Сопределии оборудованием. Лайс помнил восторженные отзывы кузена об этом месте и то, как они вместе посмеивались над молодыми ученными, робевшими перед расхаживающим по коридорам Хранителем. О драконах вечно рассказывают страшилки и небылицы, и среди младших лаборантов бродили передаваемые зловещим шепотом истории о том, что из занимаемого Кадмом сектора доносятся по ночам крики и стоны, а особо чувствительные девицы слышали жалобный детский плач. Поговаривали, что экспериментатор-старейшина проводит опыты над живущими, и отчаянно боялись, что однажды их пригласят в этих опытах поучаствовать. Герб был чужд этих страхов. Он весь был в работе, мог не вылезать из лаборатории неделями. Там его и нашла смерть. Горстка соседей-людей, в чьи пустые головы кто-то вбил идеи расизма, начала с того, что разбрасывала по университетскому городку кардов листовки с похабными картинками и требованиями к "хвостатым выродкам" убираться с их планеты, била стекла и поджигала машины. А закончили эти ксенофобы тем, что однажды ночью взорвали стоявший на границе человеческой части города и поселения кардов исследовательский центр. Видимо, в отличие от колонистов, гнева дракона, истинного хозяина этой лаборатории, они не опасались: вокруг горящего здания были крикливо разбросаны целые горы тех самых листовок, а на въездных воротах красовалась повешенная кошка — священное, неприкасаемое для кардов животное. Потом говорили, что экстремистов впустил внутрь охранник-человек, которого они тоже не пожалели, оставив гореть вместе с тремя хвостатыми ученными, одним из которых был Гербен Эн-Сотто. Их, конечно же, нашли. Был показательный суд, на котором четверо прыщавых юнцов до хрипоты в голосе отстаивали свою невиновность, плакали безутешные матери и злобно щурил желтые глаза старейшина Кадм. Был мягкий, по мнению многих, приговор о пожизненной ссылке в урановые рудники на севере континента, и обещание дракона сгноить ублюдков заживо, от которого впоследствии отговорил его Кир. Лайс тогда в первый и в последний раз ругался с другом, укоряя его в излишнем человеколюбии, а после понял, что тот был все-таки прав. Кадм, как Хранитель, не должен был вмешиваться в дела живущих, пусть даже они посягнули на его собственность и жизни иномирцев, которым он обещал свою защиту и покровительство, и те тупоголовые мальчишки, в любом случае не дожили бы до этих дней. А Герба, который был бы сейчас еще достаточно молод и возможно завел бы уже семью, никакое отмщение уже не вернуло бы…
И его отцу суждено теперь доживать век в пустоте дома, слишком огромного для одинокого и больного старика, которого кроме студентов и коллег по работе никто и не навестит.
А может, и заходит кто-нибудь еще.
— Заходят, заходят, — улыбнулся на озвученный вопрос племянника Эн-Сотто. — Пришел бы на час раньше, встретился бы с ним.
— С кем?
