Эльфы видели в аршах абсолютное зло. Почему? Ведь мои друзья всячески избегали спускаться с гор или выбираться из пещер без крайней нужды. Они, очевидно, неуютно почувствовали бы себя в лесу. Я уже точно знал, что планов по захвату мира или, хотя бы, Пущи никто из аршей не строит. Так в чем дело?
Репейник отпер ворота. Тяжеленная каменная плита отодвинулась с пути бесшумно и жутко, а нашим глазам открылось закатное небо. Далеко внизу серый клинок облака рассекал багровое солнце, уже склонившееся к горизонту, в сияющем просторе цвета крови на отполированном лезвии. Темное золото последних лучей заливало Пущу под нашими ногами; до нее осталось не более суток пути.
Эльфы оборачиваются на Запад, арши – на Восток. Утреннее солнце встает по ту сторону гор, отчего-то подумал я. Если один из смыслов нашей разведки заключался в понимании сути вещей, то она почти завершена. Я уже понимаю, что делается, я понимаю – как. Осталось выяснить лишь – зачем, и моя цель достигнута. Впрочем, как бы ни сложились в дальнейшем события и обстоятельства, у меня уже достаточно опыта, чтобы не вернуться в Пущу рыцарем Государыни…
Хотя, если так, то почему это вообще пришло мне в голову?
Мои друзья спали в зарослях на горном склоне. Я сидел на замшелом валуне и смотрел, как медленно восходит луна и зажигаются звезды. Полоска зари постепенно никла и гасла, как угли в костре. Небесный Охотник перешагивал горизонт, сияя звездой Эрендил на плече, и голубая Гилтониэль дрожала и мерцала на западе; я узнавал рисунок созвездий, вспоминал песни под этими звездами – и душа рвалась на части.
Вот я вижу Пущу – и чему-то внутри меня нестерпимо хочется покоя, бездумья, ощущения абсолютной правильности бытия… Я вспоминаю любовь к королеве Маб – и жалею о любви к ней, хотя отлично понимаю, что это морок, морок недобрый… Слаб человек. Вспоминать убитых орков, убитых людей, мой бедный город, вожделеющий вечной юности и эльфийской прелести – не слишком-то получается сейчас. Все, что настоящему Дэни кажется мерзким, подлым, жестоким – отошло куда-то, выцвело, поблекло…
А почему бы и не морок? А почему, собственно, морок? Кто, вообще, такой Дэни? Жалкое, смертное, человеческое тело…
Выпить вина из эланоров, раствориться в лунном свете, музыке, пьяном веселье… Пусть Государыня и девы из ее свиты улыбаются, а мир вокруг будет прекрасен, неописуемо прекрасен! Ах, вина, звезд, танцев! Варда, Лучезарная Царица, Дева Западных Морей! Мир будет совершенен, и я в нем – совершенство, я – фиал Государыни, я – клинок Света, я слышу пение мэллорнов у дворца моей королевы…
Паук отвесил мне такой подзатыльник, что из глаз посыпались те самые искры, о которых обычно упоминают для красного словца. Я едва не кувырнулся с камня, на котором сидел – но в голове несколько прояснилось. Пришел настоящий ужас.
– Мне твоя физиономия не понравилась, – сказал Паук встревоженно. – Я тебя таким ошалевшим уже давно не видал. Ты как, в порядке?
– Кажется, не совсем, – признался я, не в силах на него посмотреть. – Кажется, ты мне еще слабовато наподдал. Хорошо, что ты проснулся. Я, кажется… я сейчас вас предать собирался, кажется. Продать за улыбочку королевы Маб.
И тут меня затрясло. Стало так холодно, что ледяная вода подземных озер сейчас была бы для меня теплой, как парное молоко. Я свернулся в клубок, пытаясь укутаться в плащ, но озноб не проходил, я вымерз до костей, зубы лязгали – и не остановиться.
Паук, как осенью у родника, сгреб меня в охапку и прижал спиной к себе. И, так же, как осенью, озноб мало-помалу прошел, оставив тошную слабость и желание расплакаться в голос, как вопят маленькие дети. Не знаю, в чем тут дело: в тепле тела арша или в странной несовместимости орка и эльфийской чары – но Государыня снова выпустила мою душу, правда, выпустила нехотя.
– Тебе легче? – спросил Паук.
– Легче, – сказал я. – Но плохо. Зря ты со мной связался, Паук. Я – слабак. Когда на меня находит, я готов бежать на свист и вилять хвостом. У меня крыша течет, как ты говоришь. Зачем ты помешал Ястребу меня убить, не пойму…
– Дурак ты, а не слабак, – сказал Паук. – Ты должен был еще тогда, осенью, подохнуть. Ты же до сих пор барахтаешься, пытаешься разобраться, все такое… Это не слабость. Чего бы ты хотел? Чтобы лешачка тебя отпустила – и все? Угу, сейчас. Если бы она была такой ерундой, разве мы бы с ней возились столько лет?
– Я боюсь идти в Пущу, Паук, – сказал я, вдруг осознав, что мертвой хваткой держу его за рукав. – Я – трус, да? Я боюсь, что потеряю свободу, понимаешь? И – что себя потеряю. Я так боюсь, что у меня кровь леденеет…
– Я знаю, что боишься, – сказал Паук. – Такого только круглый дурак не боится, Эльф. Но ты же говорил – надо все выяснить, потом рассказать королю людей из Чернолесья. Нам с тобой надо это доделать. Не знаю, как эльфы, они полудохлые, но живые боятся – и все равно делают. Возьми себя в руки.
Я отстранился так, чтобы видеть его лицо. Паук смотрел на меня спокойно и тепло; я решился.
– Ты все видишь, – сказал я. – Ты все понимаешь, дружище. И если ты увидишь, что я меняюсь, что я вас продал – убей меня. Не жалей. Если у меня не хватит сил сопротивляться в Пуще – то уже не хватит ни на что. Убьешь?
– Уверен? – спросил Паук, ткнув меня кулаком в колено.
– Уверен, – сказал я, отвечая на тычок. – Пойми, Паук, это будет значить, что Дэни уже умер, что его души больше нет, так что ему ты ничего дурного не сделаешь. А существовать, как красивенький раб Государыни, я не хочу. Я могу на тебя рассчитывать?
– Угу, – кивнул Паук, становясь печальным. – Поспи. Тебе надо, чтобы голова была ясная, – и принялся разматывать веревочку.
– Я – прямо тут, ладно? – спросил я и, укутавшись в плащ, улегся головой на его колени – с дальним прицелом, с некоторой надеждой, что близость орка помешает королеве Маб забрать мои сны. – Тебе не мешает?
– Не особенно, – сказал Паук, растягивая веревочку между пальцами. – Спи, я понял.
Было изрядно неудобно; я засыпал долго и тяжело, но спал без снов.
Ранним утром мы охотились на сонных кекликов и фазанов, а потом пекли их в золе. Репейник разделил с нами этот завтрак, потом мы грустно расстались.
– Я дальше не пойду, – сказал Репейник, и было заметно, что эта перспектива его огорчает. – Не хочу вам обузой быть. Эльф, ты возьми мой нож, на удачу, а?
– Свой не предлагаю – у меня эльфийский, – сказал я. – Возьми мои метательные ножи. Мне когда-то друзья подарили, а у меня таланта нет, как видно. Ты и левой рукой научишься, а у меня и правой не выходит.
Репейник ухмыльнулся всепонимающе и мило:
– Все наши желают вам удачи, ребята.
Мои бойцы обнюхались с ним, я хлопнул его по спине – и моя команда направились вниз по склону, а Репейник пропал в зарослях почти в тот же миг.
