Иногда мне кажется, что мы нашли недостаток в системе, а что насчёт вас? Может, это короткое замыкание? Ошибка классификации? Странный виток эволюции? Возможно, магия — это знание, от которого нужно отказаться? Скажите мне вот что: разве может человек, способный произнести заклинание, повзрослеть?
Он сделал паузу. Никто не ответил. А что, чёрт возьми, им говорить? Немного поздно их бранить, потому что магическое образование они уже получили.
— У меня есть небольшая теория, которую я хотел бы озвучить, если можно. Как вы думаете, что делает вас волшебниками? — снова тишина. Фогг был хорош в риторических вопросах. Он заговорил мягче. — Вы волшебники, потому что умны? Потому что вы смелые и хорошие? Особенные? Может быть. Кто знает. Но я вам кое-что скажу: я думаю, что вы волшебники, потому что вы несчастны. Маг силён, потому что ему больно. Он чувствует разницу между тем, какой мир на самом деле, и каким он кажется. Или вы думали, что это чувство в груди — нечто другое? Волшебник силён, потому что ему больнее, чем другим. Его душевная боль — это его сила. Большинство людей несут эту боль в себе всю жизнь, пока не начинают убивать её чем-то другим, или пока не убьют сами себя. Но вы, друзья мои, вы нашли другой способ: способ использовать боль. Жечь её, как топливо, для света и тепла. Вы смогли сломать мир, который пытался сломать вас.
Внимание Квентина привлекали крошечные точки света на изогнутом потолке; он рассматривал созвездия, которые не узнавал, словно все были на другой планете и видели звезды под другим углом. Кто-то откашлялся.
Фогг продолжил.
— Но если этого недостаточно, каждый из вас сегодня покинет эту комнату с одной мерой безопасности — татуировкой пентаграммы на спине. Пятиконечная звезда, красиво декорированная, к тому же, она послужит местом пребывания демона, небольшого, но очень злобного паренька. Технически, какодемона. Это опасные маленькие забияки с кожей, прочной, как железо. Вообще-то, думаю, они на самом деле железные. Каждому из вас я дам пароль, который его освободит. Произнесете пароль, и выскочит какодемон и будет драться за вас, пока не умрёт сам или не умрёт тот, из-за кого у вас возникли проблемы.
Фогг хлопнул ладонями по коленям и посмотрел на студентов с таким видом, словно он только что сказал, что они весь год будут получать красивые и полезные канцелярские принадлежности Брейкбиллс.
— А… а выбор есть? Неужели только меня беспокоит мысль о том, что внутри меня будет, знаете ли, злобный демон?
— Если это тебя беспокоит, Джорджия, — коротко сказал Фогг, — Надо было идти в школу красоты. Не волнуйся, он будет чертовски, так сказать, рад, когда ты его освободишь. Какодемон годится только для одной битвы, так что выбирайте время внимательно. Именно поэтому мы здесь. Невозможно вызвать какодемона в пределах территории Брейкбиллс. А бурбон нам нужен, потому что будет чертовски больно. Кто будет первым? Или пойдём по алфавиту?
В 10 часов утра следующего дня состоялась более традиционная церемония в самом большом и величественном зале, на которую были допущены родители, поэтому под запретом было не только колдовство, но и любое упоминание о магии. У выпускников голова раскалывалась от похмелья, и их группка выглядела откровенно жалко. Почти так же, как и голова, болела спина от татуировки. Квентин чувствовал себя так, будто его спину кусают полчища мелких голодных насекомых, которые наткнулись на что-то невероятное вкусное, и кроме того, прекрасно понимал, что двенадцатью рядами дальше сидели его мама и папа.
Воспоминания о прошлой ночи были размытыми. Декан сам вызвал демонов, он нарисовал на полу белым мелом магические оккультные круги. Он рисовал двумя руками одновременно, быстро и уверенно. Для защитной татуировки юноши сняли рубашки и пиджаки, девушки тоже разделись, но с разной степенью скромности. Одни прижали скомканную одежду к груди, а эксгибиционистки гордо разделись догола.
В полумраке Квентин смог разглядеть только, как Фогг рисовал на их спинах чем-то тонким и светящимся. Узоры были искусными и сложными и все время менялись. Боль была невыносимой, будто декан сдирал с них кожу и вдобавок посыпал солью, но она была ничто по сравнению со страхом перед тем, что будет дальше, когда в их спины вживят настоящего демона. Когда все были готовы, Фогг сделал из маленьких мерцающих угольков низкий купол в центре магических кругов, в комнате стало жарко и влажно. В воздухе витал запах дыма, крови, пота и дикого возбуждения. Когда настала очередь первой по алфавиту девушки (Аслоп, Гретхен), Фогг надел железную рукавицу и начал рыться в углях, пока не схватил что-то.
Лицо декана озарило красное сияние снизу. Может, воспоминания Квентина были искажены количеством выпитого, но ему пришло на ум, что в лице Фогга было что-то жестокое, хмельное и даже нечеловеческое, чего Квентин не замечал с самого первого дня в Брейкбиллс. Когда декан схватил нечто, что он искал, он потянул это наверх, и из углей появился небольшой демон — разбрасывающий вокруг искры, взбешённый. Он продолжал вырываться, когда декан уверенными движениями вселил его в хрупкую спину Гретхен. Вышло не сразу, декану пришлось долго засовывать его торчащую и извивающуюся конечность, которая никак не хотела залезать в татуировку. Гретхен тяжело втянула воздух, её тело напряглось, словно струна, будто её окатили ледяной водой. Секунду спустя она выглядела озадаченно, её маленькая грудь с бледными сосками оказалась открыта взору остальных, о чём она забыла, пока пыталась разглядеть, что было у неё на спине. И Квентин понял, почему, когда настала его очередь, — он ничего не почувствовал.
Сейчас вчерашние события казались сном. С утра Квентин первым же делом подбежал к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свою спину. Татуировка была на месте, большая пятиконечная звезда, изображенная толстой чёрной линией, с покрасневшей вокруг кожей. Центр был немного смещён влево, и Квентин предположил, что он должен располагаться ближе к сердцу.
Сегменты звезды были заполнены мелкими волнистыми надписями, звёздочками поменьше, полумесяцами, и другими, менее узнаваемыми знаками — и вся она была похожа не столько на татуировку, сколько на нотариальное заверение или штамп в паспорте. Усталый, больной и похмельный, он улыбнулся своему отражению в зеркале. В общем и целом вид создавался отвязный.
Когда всё закончилось, они высыпали из аудитории в старый холл. Если бы на них были шапки, они наверняка стали бы швырять их в воздух, но, увы. Вокруг царил негромкий гул многочисленных голосов, раздавались редкие восклицания, и теперь всё действительно было кончено. Хоть они и выпустились накануне ночью, по-настоящему прочувствовали они это только сейчас. Можно было идти куда угодно и делать всё, что взбредёт в голову. Это был он: их общий выпуск.
