Он подходил к стене со свечами с противоположной стороны, но остановился, заметив ее.
— Ты тоже здесь, госпожа, — проговорил он, указывая на стену. — Задуть твой огонек?
Вокруг мальчика, подобные образам, мелькающим на границе сна и бодрствования, — едва заметные, то возникающие, то растворяющиеся, похожие на призраки, — кружились и сверкали знаки. Она узнала их: это северные руны, похожие на те, что любили вырезать воины отца, но только эти руны были не на дереве, они были сотканы из воздуха, света и огня.
— Кто ты такой?
— Я не знаю. Я знаю, что делаю здесь, но кто я такой, я не знаю.
— Это ты приходил во дворец к моему мужу.
— Да, меня зовут Змееглаз. Это, совершенно точно, одно из моих имен, хотя я начинаю подозревать, что имеются и другие.
— Как это?
— Внутри меня кое-что есть, такие живые существа. Они проснулись, когда я обратился к Христу. Теперь я крещеный. Меня крестили в воде, а потом я сам крестился в крови священника, чтобы добавить святости. Разве я не святой теперь?
— Я пришла сюда за ответами. Кто тот человек, которого мой муж спас из Нумеры? Что означает это почерневшее небо? И все эти смерти?
— Три вопроса. Подходящая цифра для бога. Я знаю только один ответ.
— Который?
— Смерти ничего не значат. Мне так захотелось, вот и все.
— Так это ты сделал?
— Да. Я пришел туда в своих грезах и задул свечи. Люди умерли. Сейчас я вижу четыре огонька, один маленький принадлежит твоему ребенку. Здесь с тобой есть кто-то еще?
— Да.
— Покажи их мне.
— Они в лесу.
— Кто?
— Две женщины. Они привели меня сюда.
— Пожалуй, мне нет нужды видеть их, чтобы убить. Вот! — Он придвинулся к стене и задул один огонек. Он поднес руку к уху. — Не слышу, чтобы кто-то упал. Я задую еще одну свечу, а ты слушай. Если, конечно, в следующий миг ты сама не упадешь. Интересно, если я убью ребенка, тебя это тоже убьет? Гм...
Беатрис попятилась. Этот мальчишка сумасшедший, не сомневалась она. Он задул еще одну свечу, и символ, живущий в ней, зазубренная, угловатая руна, которая умела красться и припадать к земле, завыла, издав пугающий скорбный вопль, похожий на плач по покойнику.
— Что это? — спросил Змееглаз.
Беатрис всегда подавляла руну в себе. Теперь она знала, что делала раньше у этой реки, отчего слегла тогда от болезни. Она услышала вой руны и пришла к стене, пытаясь загасить ту свечу, которая была ее жизнью, чтобы никогда больше не слышать зова этого страшного символа. Тогда у нее не получилось, поэтому ее одолела лихорадка, болезнь и безумие. Беатрис пыталась умереть, но не смогла. Это было еще до Луиса, до любви, и сейчас, стоя перед жутким подростком, она хотела жить.
Она не стала удерживать руну, она отпустила ее, раскрыв свое сознание, словно убрала огромную запруду на реке, течение которой до сих пор сдерживала всеми силами. Руна взвизгивала и подвывала, ярилась, как загнанный в угол волк. Деревья заколыхались, но не от ветра. Из леса надвигалось что-то.
Змееглаз завороженно смотрел на оставшиеся на стене огоньки. Из леса донесся раскатистый рык, звериный крик, несущий угрозу, пробуждающий древние страхи, немедленно заставляющий собраться.
Из-за деревьев вышел Аземар, только это был не Аземар. Беатрис видела человека, однако перед мысленным взором стоял образ волка. А потом она увидела и его, огромного, черного с проседью зверя со сверкающими зелеными глазами, который низко рычал, угрожая.
Змееглаз указал на стену.
— Здесь нет огня этого волка, — сказал он. — Если это ты призвала его, госпожа, то лучше прогони обратно, а не то я задую твою свечу так же запросто, как и остальные.
— Меня никто не может призвать, — заявил волк, и его голос был подобен грохоту лавины.
Змееглаз попятился по тропинке, отодвигаясь от стены.
— Уходи, — велел волк, который был Аземаром и — Беатрис посетила одна из тех странных мыслей, что кажутся разумными только во сне, — еще несколькими людьми разом.
— Я могу сразиться с тобой, — сказал Змееглаз. — Я...
Волк набросился на подростка, опрокинул его на землю,
зарычал ему в лицо, скаля громадные зубы.
— Я еще не свободен, — сказал волк, — а ты пока лишь часть целого.
— Я мужчина не хуже других.
— Ты отыщешь воды. Ты найдешь источник. Ты пройдешь по мосту из света и доберешься до места, где тебя постигнет обещанная смерть.
Волк отпустил мальчика и отодвинулся от Беатрис.
— Кто ты? — спросила Беатрис волка.
— Твой убийца, — сказал волк, — нынешний и прежний, во многих других жизнях.
— Я должна умереть?
— Я связан, пленен и связан.
— Но ты же свободен, господин.
— Я отправил свой разум в путь через девять миров. Отвяжи меня от скалы, к которой привязали меня злобные боги, и тогда освободишься от своих вечных страданий.
— Кто ты?
— Спроси-ка лучше, госпожа, кто ты?
— И кто же я?
— Различны рожденьем норны, я знаю, — их род не единый: одни от асов, от альвов иные, другие от Двалина[22].
— Не говори загадками. Кто я?
— Сон бога. Сон того, кто стоит выше любых богов. Ты прядешь судьбы людей и богов.
— Я женщина, рожденная женщиной, и я умру как женщина.
— Ты ведешь меня к назначенной судьбе, и только ты можешь спасти меня от нее.
— Как же я могу тебе помочь?
— Освободи меня. Вперед, к источнику, а оттуда по мосту из света.
— Госпожа Беатрис!
У нее за спиной стояла Стилиана с широко распахнутыми от страха глазами.
Перед Беатрис замелькали картины, она увидела себя такой, какой была раньше, в прежних воплощениях. Она была деревенской девчонкой, стояла рядом с низенькой хижиной, развешивая под крышей целебные травы; она была знатной дамой, облаченной в воинский доспех, скачущей верхом под весенним небом; она была какой-то странной женщиной и сама несла в себе яркие руны, которые только что кружились вокруг безумного подростка на берегу реки; она брела по лесу, держа за руку мужчину, которого знала в прежних жизнях, которого будет встречать снова и снова. Аземар, волк, ее убийца.
— Госпожа, уходи отсюда. Не следовало нам сюда приходить. — Стилиана тянула ее, пытаясь увести за собой.
Беатрис услышала волчий рык, услышала его голос, низкий, яростный.
— Она моя, в жизни прошлой, настоящей и будущей, я ни за что не дам тебе ее увести!
— Нет, Аземар! — выкрикнула Беатрис, но слишком поздно. Волк бросился на Стилиану, Беатрис ринулась защитить ее, и мир погрузился в темноту.
Беатрис очнулась на плоской крыше маяка. Обе ее спутницы лежали неподвижно, угли в жаровне слабо светились. Луна скрылась, и ночь снова была непроницаемо черной, единственный свет давал фонарь на маяке.
