— Шайба внутри конструкции аннигилятора, — поясняет Соловейчик, показывая пальцем. — Кузнечик, работает по типу ускорителя. Захват энергии происходит при столкновении частицы и античастицы с дальнейшим преобразованием энергии в импульс тела. Вы, наверно, заметили, что станция похожа на окружность. Это неспроста. По сути, это все, — он описывает рукой круг, — синхрофазотрон!
— Поразительно, — говорит Диего.
Миру установка не впечатляет, как и в целом станция. Что-то во всем поддельное, неестественное, отталкивающее. Но что?
— Если говорить не только о сиюминутной выгоде, — не успокаивается Соловейчик, — возможна колонизация двойников Земли из других систем. С Кузнечиком мечты человечества о покорении Вселенной уже не кажутся фантастическими небылицами. Знаете классификацию цивилизаций будущего Николая Кардашева? Цивилизации первого типа контролируют энергоресурсы планеты, могут управлять погодой и эндогенной силой — это мы с вами сейчас. Цивилизации второго типа контролируют энергию Солнца, колонизируют Солнечную систему — это тот уровень, на пороге которого мы стоим. Цивилизации третьего типа контролируют энергию галактики, управляют пространством и временем в огромных масштабах — уровень, которого можем достичь, минуя второй, если освоим гиперпрыжки. Понимаете, какой это стремительный прогресс? — В глазах Соловейчика пляшут буйные огоньки. — Человек, с точки зрения эволюции — примат, который недавно слез с ветки. Но уже сейчас, заметьте, мы колонизировали Луну и Марс, можем выйти за рамки биологии, просто заменив конечности и органы на протезы и импланты. А дальше — перенос сознания на цифровой носитель, бессмертие и аd astra через петли и складки пространства. Это достойно восхищения, согласны?
— Да, бесспорно! — ликует расплакавшийся от восхищения Диего.
Мира задумывается и непроизвольно открывает миниатюрный переход. Между ладонями появляется кротовина, похожая на овальное зеркало, стоящее ребром. Руки погружаются в окно с обеих сторон, как в муфту. Повсюду гротескные образы. Театр абсурда. Тессеракт — старая игрушка мистиков — в кабинете у видного ученого. Уродская машина с глупым названием, шайба с костным мозгом телепортатора. Какая-то искаженная реальность…
— Мисс, — возмущенно обращается Соловейчик, — вы не могли бы, — он корчится, — не показывать фокусы?
— Да, извините.
Переход рассеивается.
А ведь нас совершенно никто не боится, хотя совсем непонятно, что мы такое. Не называют колдунами, не шарахаются на улицах, не приплетают к теориям заговора. Мы — обыденное средство передвижения. Будто люди с такими способностями — норма. А кто-нибудь вообще задавался вопросом, кто мы такие? Почему каждая клетка наших тел способна манипулировать пространством? Почему я, попав на другую планету, внезапно заговорила на чужом языке? Потому что я живая программа? Это что, все объясняет?
— Что с вами? — спрашивает Соловейчик. — У вас больной вид.
Перед глазами плывут круги и копошатся мушки. В сведенное судорогой горло не проталкивается слюна. Накатывает тошнота.
— Я пойду наверх.
Мира взлетает по лестнице и подходит к окну. Открытое пространство помогает успокоиться, помутнение проходит. Над пустынным и тихим морем Ясности начинается восход Земли.
— Уже уходите? — спрашивает женщина, встречавшая их у кабинки телепортации. — Понравилось на Луне?
Мира ловит широкую улыбку с торчащими краешками белых ровных зубов. И понимает, что было не так в станции — сквозящая повсюду амбивалентность. Возбужденные речи Соловейчика, торопящегося взобраться по эволюционной лестнице, минуя ступеньки, диссонируют с созерцательно-молитвенными или безразличными выражениями лиц сотрудников, словно у них впереди вечная жизнь.
«Постижение Вселенной», «новая ступень развития», «другие миры» — суета.
— Здесь своя атмосфера.
— Да, — соглашается сотрудница, — вы совершенно правы, все иное, не каждому подходит, — сказав это, она тихонько удаляется, как призрак, растворившись в стенах станции.
Мира не может отделаться от беспокойства. Глубоко внутри тренькает предупреждающий колокольчик. Наверно, покинув Землю, колонисты перестали быть людьми. Они все такие же вдохновлённые исследователи, но что-то в их глазах ненастоящее, притворно-человеческое, страшное, уходящее за горизонт событий, в ад…
— Мира, — зовет Диего, — мы закончили.
6
Идти тяжело, приходится разгребать густые заросли, доходящие до пояса, ноги наступают на мягкое и проваливаются. Будто почвы — нет, и трава растет прямо из ядра.
На полпути у Риона слипаются глаза.
— Нет, только не это! — Он бьет себя по щекам. — Не спать!
Трава побеждает. С каждым шагом все сильнее хочется сесть. Рион зевает. Поглаживая колоски, в белесой дымке по лугу гуляет Има.
Она видит его и спешит навстречу, протягивает руки.
— Рион, ты пришел!
— Как пришел, так и уйду!
— Останься! Я ждала тебя!
— Тебя здесь нет, — глухо говорит Рион. — Мираж, видение. Меня отравляет трава…
— Я тут, и мама с папой, и Лаен! Пойдем!
Она вкладывает маленькую ладошку в металлическую пятерню.
— Родители погибли, — напоминает он скорее себе, чем ей. — Лаена нет! Настоящая Има, надеюсь, жива и в безопасности. Ты — не она, а Простор, пытающийся одурманить меня. Уйди! — Рион взмахивает рукой и роняет бластер.
Има гладит его по щеке.
— Дальше пустоши, Рион. У тебя нет воды, нет еды. Ты умрешь там, — шепчет она. — Или здесь.
Рион нагибается за бластером и падает, ощущая, как голень щекочет ползущий стебелек.
— Я дойду!
Он шарит руками в траве, находит пропажу. Но понимает, что не встанет.
Има присаживается рядом.
— Ты знал, что это за место! — недоброжелательно произносит она и поднимает пальцами его подбородок. — И все равно пошел! Самоуверенно, нагло! Думал, тебя не скуют мои путы? Засыпай, Рион, отдай мне жизнь, и я подарю взамен самую лучшую фантазию, обещаю.
Стебли дотягиваются до пояса, руки по локти путаются в войлоке. Рион бьется, как рыба в сетях, но цепкая трава не поддается. Его нежно уводит вниз, укладывая на бок. Появляется расслабленность и непреодолимое спокойствие.
— Не сопротивляйся, — говорит образ Имы.
Рион, связанный по рукам и ногам, не может ничего предпринять. Золотой кокон накрывает голову…
— О чем задумался?
Знакомый ласковый голос.
Он сидит у кромки воды, закопавшись ступнями в гальку, и смотрит на немое многоточие звезд над заливом Памяти. Има барахтается в воде у берега, загребая руками камешки и перебирая их в поисках интересно выточенных фигурок.
— Тяжелый день? Ты какой-то унылый…
— Да, наверно. Меня не отпускает чувство…
Он в смятении смотрит на ладони — настоящие, из плоти и крови.
— Какое? — Има переворачивается с живота на спину и закидывает руки за голову.
Что произошло нечто ужасное, непоправимое, но тебе, наивной и беззаботной, не нужно этого знать.
— К тебе, — выпаливает он.
Има встает и озадачено смотрит на него, закусив по привычке губы. С мокрых потемневших прядей на бледную кожу падают капли и стекают по изящному изгибу шеи.
— Я знаю.
Неподалеку у костра гомонят песни и исступленно танцуют несколько гехенцев.
В огонь что-то подсыпают, и он вспыхивает, высоко выбрасывая красные язычки пламени. Каждая вспышка сопровождается новыми танцевальными актами и возгласами.
Веселое настроение шумной компании передается Име.
— Я все понимаю, — она целует Риона. — У нас целая жизнь впереди. Плавать любишь?
— Нет.
— А придется!
Хохоча, она влечет его в ледяную воду, окатывая на каждом шагу брызгами. — Давай, кто быстрее до открытого океана?
— Хватит ребячиться!
— Не бурчи и догоняй! — Има быстро удаляется. — Давай, Рион, шевелись!
— Вернись!
— Нет, это ты должен вернуться! — отчетливо говорит она издалека и скрывается под водой.
