Дует ветер и крупные валы накрывают с головой.
— Има!
Проходит минута, две, она не появляется.
— Има!
Отчаянно гребя, Рион плывет, ныряя в попытках высмотреть ее под водой, и поднимаясь глотнуть воздуха. Мышцы сводит, он замерзает, но не может остановиться, опускается с каждым разом все глубже и глубже. Тянет. Тянет…
Поверхность тянется вниз, по кругу, в воронку.
Рион вскакивает, как ошпаренный. Простор разрывает гигантский бур. Рион буксует, хватается за податливую траву, прилагает титанические усилия, чтобы не превратиться в фарш, смешанный с травой и землей в недрах.
— Нет! Нет! Нет!
Дергает.
Больно плечо.
Его волокут в сторону от установки. В глазах мельтешит.
— Кто ты?
— Deus ex machina [2].
Над ним пришелец. Пришелец, спасший его. Рион теряет сознание.
Брызги в лицо. Капли окропляют пылающее жаром лицо.
— Подъем!
Первое всепоглощающее зверское чувство — жажда!
Бросившись на колени, Рион хлебает воду из озера, черпая ладонями, как ковшом, глотает вместе с воздухом. Напившись, замирает, разглядывая отражение в темной воде — провалившиеся щеки, опущенные уголки белых, как сердцевины градин, глаз.
Вокруг простираются Рыжие пустоши — алый песок — сердце материка. Гряды, барханы и дюны смыкаются с мутным горизонтом. На небе луны тлеют сине-фиолетовым светом.
На берегу сидит пришелец.
— Как водичка? — Клацанье.
Рион шарахается. После всего, что он пережил, в голове четко обозначен одиозный образ захватчика, бесчувственного поработителя, которого нельзя понять, а можно только убить. Никак он не ожидал, что будет обязан врагу.
— Откуда вы знаете наш язык?
— Анализ структуры языка — не проблема для наших компьютеров.
— Кто ты такой?
— Когда-то я стоял у истоков зарождения цифровых душ, теперь я — отшельник в пустыне.
— Я ничего не понимаю.
Рион скидывает остатки грязной ткани с истощавшего костлявого тела, лезет в воду и скребет кожу ногтями до покраснения. Ноги покрыты волдырями и зудят.
— Ты не такой, как другие, — говорит пришелец. — Ты модифицированный. Но, как вижу, не пустышка. Значит, у тебя есть сила воли. Твой разум смог бороться.
— Чего вы хотите?
— Я объясню, — спокойно говорит пришелец. — Если ты готов слушать…
Интермедия. Фатум
Я — химия дрожащая или магнит эфирный?
Питер Уоттс
Представьте частицу, движущуюся во времени по пути уменьшения энтропии. Перемещающуюся из гипотетического «после» в ретропричинное «до» — к моменту, когда сверхчувствительные сенсоры синхротрона фиксируют ее позицию или импульс. В момент регистрации частица проворачивает ловкий трюк и, подстраиваясь под субъективное восприятие и картину мира наблюдателя, начинает путь назад в будущее, снова нарушая физический уклад, конвенционально принятий учеными за основу бытия.
Исследования связей в пространственно-временном континууме начали прадеды: замкнутая времемиподобная линия Гёделя, Цилиндр Типлера, электронно-позитронный переход Фейнмана и Штюкельберга [3] — плечи титанов, на которые потомки взобрались, чтобы обозреть небо за облаками парадоксов, нестыковок и аномальных фактов. Титаны требовательно смотрят на нас из прошлого, чтобы мы смотрели в будущее.
В конце XXII века во время старта межпланетного лайнера «Атропос» при запуске термоядерного двигателя в протонном ускорителе произошло непредвиденное взаимодействие кварков и неизвестной материи, продлившееся чуть дольше планковского времени, но замеченное борт-инженером и координатором из центра управления полетов.
Таинственным объектом оказался сверхсветовой тахион, существование которого десятки лет подвергалось сомнению.
За случайным открытием последовал новый виток изучения элементарных частиц. Спустя пару лет интерес к тахиону как самостоятельной единице исчерпался. Смотрели шире — в тахионное поле. Открытая частица оказалась лишь битом, а поле — информацией. Неудержимым потоком будущего, разбивающимся о волнорез настоящего.
Представьте сардоническую усмешку древних греков, если б они узнали, что человечеству понадобится пять тысяч лет, чтобы научно доказать существование предопределенности.
В закатном розово-персиковом свете среди искрящегося леса стеклянных небоскребов отдельно выделяется трехглавая башня. В месте, где три фигуры сливаются в единую основу — ствол — переливается зеркально-муаровая вывеска «Три Мойры». Чуть ниже красуется слоган: «Твори свою судьбу».
Конечно, имидж и маркетинг — беспощадные боги убеждений и предрассудков. Люди хотят верить, что сами распоряжаются жизнью. Они продолжают стоять на своем даже перед лицом очевидных фактов. В программе Вселенной предусмотрен каждый шаг, слово, мысль и вдох, и выбора нет нигде — ни вне сознания, ни внутри. Люди любят миф о свободе воли, и Мойры великодушно дают чувство власти над судьбой за известную плату.
Не так-то легко и безболезненно переквалифицироваться из господина фатума в слугу. Мы беспомощны перед логосом, дао, хроносом, но не в силах признать, что не можем выбрать дорогу, которую еще не разметили, потому что такой — нет.
Я сам в полной мере это не осознаю.
Судьба разделила общество на два лагеря: адептов и борцов с системой. Адепты — наша клиентура. Мы продаем иллюзию выбора жизненного пути обывателям и глобальные модели развития сильным мира сего, чтобы они думали, что дальше уж точно все будет так, как они хотят…
Мы преуспеваем.
Зал ожидания полон цветущей зелени. Играет приятная музыка. Автоматические двери разъезжаются. В воздушно-светлый кабинет заботливый родитель подталкивает тревожного ребенка лет шести…
Влетает старшеклассник в муках профориентации…
Тащится безработный одиночка в кризисе среднего возраста…
Вваливается отчисленный студент…
Следуют ипохондрики и потенциальные самоубийцы…
Врывается недооцененный талант…
Шаркает патологический прокрастинатор…
Их встречает вежливо улыбающийся сотрудник с пластмассовым лицом, одетый в фирменный белый костюм, навевающий мысли то ли о психбольнице, то ли о небесной канцелярии.
— Жизнь — это не прямой автобан, — говорит он после стандартных приветствий и знакомства. — Это лабиринт с множеством верных поворотов и, главное, выходов. Никто и ничто не отнимет у вас права выбирать — идти направо или налево, понимаете?
Да, они понимают, сомневающиеся, неуверенные, отчаявшиеся, обретают цель, осознают предназначение и уходят довольные и мотивированные успехом, который гарантированно придет после нехитрого алгоритма действий и решений.
Путей мириады. Мозг не в силах постичь, а компьютер — посчитать столь великое число, и вынужден ограничивать выборку до пары десятков, редко — сотен, наиболее вероятных событий. Подобной рутиной занимаются операторы в службе по работе с клиентами.
Более высокий уровень корпоративной иерархии — группа глобального моделирования. ГГМ занимается синергетическим анализом.
В глазах аналитиков мириады линий существования живых и неживых объектов выглядят как невообразимо разветвленная потоковая диаграмма, сводящаяся в финишную точку. Какую? Мнения расходятся. Тепловая смерть, слияние черных дыр и переваривание барионной материи в желудке сингулярности, коллапс и новый Большой Взрыв. Начало и конец скрываются за границами вычислительной мощности техники и мозга.
За консенсус принимается гипотетическая идея о неспособности нашего вида дожить до тотального апокалипсиса.
Но это еще предстоит уточнить…
За панорамным окном снуют вверх-вниз под косым углом гравитационные платформы, выпуская и забирая пассажиров на широких мостах.
Я сижу в просторном кабинете за круглым столом из кварцевого стекла со встроенным интерфейсом программного модуля «Планида». Голографической проекцией над столом висят многоцветные кривые графиков с пиками, вспыхивающими огнями святого Эльма. В смежных окнах на периферии раскинулись веера круговых диаграмм. Но это лишь выгруженный в корпоративное облако сухой остаток анализа и синтеза, самые важные снежинки из лавины данных, которую перерабатывает мой перепаянный десятком генетиков и нейрохирургов синестезирующий мозг.
