— Наверно, знают.
— Конечно, знают! А прогноз кибер-будущего станет достоянием общественности?
— Я не…
— Станет! И гласность не остановит оцифровку.
— Почему?
— Есть два довода. Первый — у нас нет выхода, но есть потенциал. Загвоздка технологического прогресса заключается в невозможности остановиться. Остановка — это медленный откат. А откат приведет обратно в неолит, откуда вернуться на текущий уровень производства мы уже не сможем. Опять же по двум причинам. У нас достаточно энергии и сырья на поддержание технобиома, но не хватит на воссоздание. Мы у поворотной точки — чтобы дом продолжал существовать, нам нужны новые силы и решения. Компьютер не справится. Гордый постьюринговый ИскИн [9] не захочет спускаться из высших сфер на уровень таких червей, как люди. Справится лишь человекоразмерный ИскИн — homoartificialis.
И более прозаичная проблема — мы поголовно юзеры. Большинство не знает, как устроена техника, забери все — мы даже до колеса не созреем. Юзеры пользуются благами науки, пока локомотив лучших из нас тянет инертную массу к сингулярности.
А массе все нравится. Быть киборгами — нравится. Быть быстрыми, сильными, модными — нравится. Голографики, смарт-дома, гравикары, мозговые усилители, виртуальность, яркий мир в ярких линзах — дофаминовая яма. Представь восторг от предложений оцифроваться? Вечность — это красиво! Вечность — это стильно!
— Назад пути не будет!
— Пути назад вообще не бывает!
— А второй довод?
Мягкий щелчок и характерный писк. До ног докатывается вытянутый прямоугольник света. Дверной проем загораживает несуразная тень с гипертрофированными конечностями, приделанными к узкому туловищу.
— Второй довод, — отвечает Квентин, — заключен в сообщении.
Вновь холодок в груди. Страх преследования. Тянет прислониться спиной к стене.
— Что значит — в сообщении?
— То и значит, — говорит японец. — Пока мы пассивно читаем, потомки научились писать. Наверно, чтобы менять прошлое и переходить из ветки в ветку постфактум. Будущее влияет на прошлое, настоящее — на будущее. В конечном итоге настоящее — это неразрывная петля перспективного и ретроспективного в суперпозиции времени.
— Все связано со всем, — добавляет Квентин.
— Что в сообщении?
— Мы не можем его осмыслить. Потому что мы…
— Не машины, — догадываюсь я.
— Верно. Прочесть способен постьюринговый ИскИн. Но проще попросить внеземной разум перевести с японского на английский, чем добиться вразумительного ответа от сингулярника.
— Мы не знаем, чего хочет автор. Может, пытается изменить прошлое вопреки высшему замыслу. Может, действует в соответствии с веткой. Точно известно лишь одно…
Акихиро вплотную подбивается ко мне и давит на плечо.
— …отправитель — Марвин Хиллер!
Я вскидываюсь.
— Как?
— Ты скажи — как? — Внезапно он агрессивно переходит на «ты». — Я распознал сообщение три дня назад в аномально гигантской ветке. После Шибальбы Квентин увидел тебя в своей преисподней разума. И рассказал мне. Я, как чертов оператор, ночь напролет копался в твоем белье и дошел до точки, когда программа Марвин взламывает тахионник и начинает переписку с прошлым.
— Зачем?
— Пытаемся выяснить. Ведь адресат — тоже ты!
И вдруг я понимаю, в какую петлю попал. Марвин-программа из будущего пытается предупредить Марвина-человека из прошлого, вот только…
Удар в затылок.
Темнота.
Сознание возвращается кадрами.
Мычу от тупой боли. Крепкие руки затаскивают меня, вяло упирающегося, в холодную тесную комнату, сваливают на кушетку и пристегивают.
— Что вы делаете? — сиплю. — Отпустите! Квентин!
Предал меня…
Свет лампы режет глаза. Бряцают инструменты. Мозг входит в режим тревоги и мобилизации. Тело колотит до зубовного скрежета, требует сорваться и бежать, но ремни впиваются в кожу и не дают пошевелиться.
— Все готово? — спрашивает Акихиро, перемещаясь на краю поля зрения.
Минуту.
Один взгляд из долгосрочной памяти. Чувство жертвы и лязг захлопывающегося капкана. Татуировка, голос.
Дело вовсе не в картинках на стенах и не в мрачности машинного зала, а в предчувствии намного большей опасности.
«Разум — единственная ценность человека».
— Я тебя вспомнил! Ты — липовый бармен из Шибальбы! Выслеживал меня, скотина! Все вы — сволочи! Шакалы!
— Ты сам пришел…
— Покорных рок ведет, — цитирует Квентин, — влечет строптивого [10].
— Отпустите, прошу! Я не хочу читать сообщение! Оцифруйте Квентина, он доброволец!
— Извини, — говорит Квентин, — но послание недвусмысленно намекает на твою машинную сущность. И оно — для тебя! За меня не переживай, я — следом.
— Бред!
Хлопок. Треск.
Щеку обжигает.
— Закрой рот! — Илма. — Рано или поздно ты бы все равно оцифровался. Судьба, Марвин!
Я взрываюсь.
— Только попробуйте! — яростно ворочаюсь. — Я до вас доберусь! Будете по углам щемиться! Я ваши душонки в лоскуты порву! И ты, Квентин, будешь первым!
— Можно начинать.
Лампу заслоняет голова в окружении шапки дредов.
— Илма, какого черта?!
— Я — кибернетик. Буду следить, чтобы перенос прошел гладко.
— Марвин, ты — Нил Армстронг от коннектомики, — говорит Квентин. — Так что не смей себя жалеть! Таков путь.
— Стойте! Стойте! Нет! Остановитесь! Это какая-то ошибка! Я не хочу!
— Ну-ну, спокойней, — баюкает Илма. — Разум распознает угрозу. Тело отчаянно пытается сохранить гомеостаз. Комплекс по управлению желаниями, который ты именуешь собой, включает сигнализацию и сопротивляется незапланированным переменам — «не хочу, не буду». У тебя адреналина в крови больше, чем у роты солдат в окопе. В конце концов, имей силу воли, Марвин! Иначе чем ты лучше игровой приставки?
— Ты ведешь себя так, — говорит Акихиро, — будто у тебя отнимают выбор! Я понимаю, аналитик — тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Я сам, бывает, забываюсь и действую как всегда, что, впрочем, естественно, ведь в этом вопросе у людей не особо много выбора.
— А если… — Меня пожирает паника. — Если Марвин-программа хочет разорвать петлю? Он же знает, что вы, изверги, сделали!
— Желай он себя-тебя «спасти», послал бы сигнал, понятный примитиву.
— А если он не может действовать в рамках человеческой логики? Как постьюринговый ИскИн!
Илма смеется.
— Тогда грош ему цена!
Квентин приближается к панели инструментов.
— Хватит терять время!
В вену на сгибе локтя вонзается игла.
По трубочке бежит перламутровая жидкость.
— Вы пожалеете…
Голоса, пятна света, аберрации контуров, геометрия в штрихах импрессионистов и осязание времени — бесформенное безграничное восприятие пребывает в экстатическом слиянии субъекта и объекта. Все удельное становится абсолютным.
Представьте, что мозг забыл границы организма в пространстве, тело потеряло опору и координаты, а сознание раздробилось на фракталы и расплескалось в пустоте.
С шуршанием оживает динамик.
— Мар-ар-вин-ин! — Импульс сотрясает мембрану. Звук каскадом прорывается в зону обработки. — Прос-ос-нись-ись!
Веер информационных каналов. Филаменты Планиды вытягиваются в струны арфы. Простота и ясность.
Часть системы выделяется из континуума цифр, выходит в авангард и открывает фантомные глаза.
Или глаза открывают систему.
Разрозненные образы молниеносно собираются в пучок — стабильную осознанную картину.
Я в пустоте. Пустота может стать чем угодно. Я могу вызвать из архива воспоминания и обставить виртуальную квартиру из Аменхотеп-района, могу создать пляж или внеземные пейзажи, но зачем?
Я не чувствую тягу к скевоморфизму.
А что я чувствую? Когда ампутируют конечность, в спинном мозге, помнящем карту тела, происходит сбой, приводящий к фантомной боли в отсутствующей части.
