С каждой секундой к паззлу добавляются новые фрагменты. Но Мире совсем не нравится то, что она начинает понимать.
— Я, ты, Флоренс и многие другие — часть квазиразумной сущности, преобразовывающей мир, — продолжает мороханец.
— Каким образом?
— Ты можешь управлять пространством-временем, можешь без труда переместиться в любую точку Вселенной. Но за определенную плату…
— Какую?
— Думаешь, откуда твое тело берет энергию для прыжков? Каждая червоточина, созданная тобой, переводит в чистую энергию часть материи — астероид, звезду, планету, галактику — в зависимости от расстояния…
— Что ты хочешь сказать? Я уничтожаю Вселенную?
— Ты всего лишь исполняешь Ее волю, Мира. Ты, Вернер, Флоренс и десятки других телепортаторов — вы вместе ведете мир к Длане! Это ваше предназначение, — вкрадчиво говорит мороханец. — Вы — неразрывные части одного эсхатологического процесса!
Мира борется с желанием повалить ихтиандра в жижу и топить.
— Кто я?
— Ты эрзац-человек. Отражение человека внутри Дланы. Она сканирует космос, ее поле всюду, эфир между субатомными частицами, а ты — информация, считанная с матрицы и наделенная частью сознания Дланы. Саморазвивающаяся программа. Ты — ее инструмент.
— А мой отец? Он знал?
— Спроси у него.
Через его тело просвечивают деревья, как через тюль.
— Какой во всем смысл? — тихо спрашивает Мира. — Почему Длана это делает?
Глаза мороханца сверкают как две фиолетовые светодиодные фары.
— Потому что может.
Он исчезает. Растворяется в поле паразитической субстанции.
Мира бредет по бардовому вязкому киселю к Длане. Залезает на выступающий над поверхностью корень и прислоняется к стволу. Дерево слабо резонирует, словно токи влаги от корней к листьям настолько сильны, что создают вибрацию.
— Ты — не Бог, — говорит она, сидя под сенью бомбы замедленного действия. — Ты — ошибка, за которую кто-то рано или поздно заплатит.
За кромкой леса — бескрайние синие воды. День на Морохе неторопливо уходит за горизонт. На краю света, небо догорает яхонтовым и желтым цветами, а над макушкой — черно, серебрятся очертания саттелитов. На лазурном мелководье копошатся маленькие рыбки.
Оставив за спиной темную стену Дланы, создающую поле, похожее на прилив, Мира хлопком ломает мерцающую реальность и остается только белое, белое, белое…
8
В Зораке — смерть и запустение. Повсюду обломки строений. Землю покрывают большие расселины и маленькие трещины. Из-под земли торчат купола просевших сфер. Прохладный ветерок гоняет пыль.
Заброшенный город, где каждый камень, каждый осколок напоминают о забвении и прожитых ужасных мгновениях разрушения и убийств.
Вспышка.
Кто-то выстрелил из бластера.
Рион пригибается.
— Не стреляй! Свои!
Темная фигура покидает укрытие, продолжая держать его на прицеле. Неопределенного возраста женщина медленно подходит ближе. Рион стоит неподвижно. Она с недоумением смотрит на стальные руки.
— Кто такой?
— Рион.
— Рион? — припоминая. — Случайно, не приемыш семьи Кайя?
— Да.
— Понятно. Иди за мной!
Она скрывается за поворотом. Дожидается Риона у входа в полуподвальное помещение.
Они спускаются по крутой лестнице, женщина изнутри подпирает дверь железными прутьями.
Внизу просторное темное помещение с множеством широких колонн. Через узкую отдушину под потолком льется лунный свет. На полу, прислонившись спиной к колонне, сидит согбенный старик, в углу на куче тряпья, свернувшись калачиком, спит ребенок. Присмотревшись, Рион узнает Эрана — мальчика, которого он поймал на улице в день атаки. Чуть поодаль сидит Има и сосредоточенно чинит одежду.
— Има? — срывается с губ.
Она поднимает голову, и, резким движением отбросив шитье, бросается к нему. Прижавшись так крепко, как только может, она бормочет:
— Я думала, ты умер, думала, осталась совсем одна…
— Прости меня, прости, что так долго! Я все время думал о тебе, думал, как вернусь…
Тела прижимаются так сильно, что вот-вот врастут друг в друга. Но вдруг она вырывается, толкает его и бьет слабыми кулачками.
— Подлец! Кретин! Где ты был? Ты бросил нас! Ты бросил нас!
От прежнего задора и звонкого голоса не осталось и следа. Это чужая, озлобленная, голодная, потрепанная женщина. Во взгляде Имы читается острое желание убить его. Потом плечи ее опускаются.
— Они появились через несколько дней, — говорит она треснувшим голосом. — Видимо, узнали, что тут остался народ. Была паника. Лаен пытался отвлечь их, приказал мне бежать и прятаться. Я не хотела оставлять его, но он сказал, что все будет хорошо! — Слезы скатываются по щекам и соединяются на остром подбородке. — Сказал, что справится. Конечно, это ложь. Они забрали его…
Рион молчит.
— Что…что с твоими руками?
— Меня тоже забрали.
— Тоже?
Борясь с желанием ничего не говорить, он все же наносит удар.
— Я пытался спасти его.
— Что значит, пытался спасти?
На лице Имы — ужас, она отходит назад.
— Они лишили Лаена рассудка. Не оставили ничего от искры. Ничего не оставили…
Он отводит взгляд.
— Ничего не оставили, — поблекшим голосом повторяет Има.
Сколько страданий в безысходной жизни, в мерзостном, уродливом мире, каким он теперь стал? Никто не сосчитает горестей, обид, отчаяния. И самая большая и самая мелкая радость тонет в беспросветной всепоглощающей тьме.
— У меня не было выбора. Либо он, либо я.
Искривленное горем юное лицо. Лицо с запавшими щеками, посеревшей кожей. Рион смотрит на ободранные босые ноги и затертое рубище с пожирающим чувством гложущей вины.
— Я не надеюсь, что ты меня простишь. Я сам себя никогда не прощу. Но хотя бы пойми, — умоляет он, пока она, отвернувшись, с немым напряжением комкает ткань одежды. — Я вытащил его из башни Маэцу, хотел помочь. Я не собирался…Но в лесу начался ливень, мы тонули в грязи, он тянул меня за собой…я был так зол…я не до конца понимал, что делаю…я обещал…
— Замолчи! Замолчи! Я не хочу ничего знать! Не хочу знать, слышишь?! Ничего не говори мне!
Она бежит из подвала, и Рион остается один среди осуждающих взглядов. Никто ничего не говорит, лишь старик приглушенно цокает и качает головой.
Тишину прерывает проснувшийся мальчик.
— О, а я тебя видел! Только давно! Я тогда тебя испугался! Знаешь, ты чем-то на зверя похож!
— Я и сам себя боюсь.
Он садится на пол, не собираясь больше ни с кем говорить, оправдываться и объясняться. Но прошло меньше минуты, и он вскакивает, поняв, что ждать не может.
— Куда? — спрашивает женщина в черном.
— А как ты думаешь?
— Не надо. Отойдет — вернется. Она крепкая. Мы тут и не такое вынесли.
— Пусти.
— Ну и чеши! — И чуть помолчав, бросает вслед: — Ты правильно поступил, теперь Лаен там, где сходятся все пути…
Скрестив руки, Има стоит на краю утеса. Под обрывом на черной воде — такой же черной, как ее желание спрыгнуть — играют буруны.
Рион останавливается в двух шагах позади.
— Вчера я видела над заливом нашего орла. Помнишь того, который улетел шесть циклов назад?
— Почему ты решила, что это наш?
— Не знаю. Мне хочется так думать, — она плачет. — Знаешь, самое страшное, что я готова смириться. Я понимаю тебя. Как ты это сделал?
— Не спрашивай.
— Как?
— Има!
— Как ты убил его? — настаивает она.
— Выстрелом из бластера, — сдается Рион.
Има долго молчит.
— Рион, ты должен отомстить за нас! Я прошу тебя, отомсти! Сделай хоть что-нибудь! Не оставляй все так! Борись!
— Я буду бороться, Има, если ты просишь меня…
Има спускается по высеченным в скале ступенькам.
— Пойдем, тебе надо увидеть.
Выступ в скале, ведущий в полукруглую пещеру. В текстуре стен разноцветные, от охристого до темно-коричневого, дорожки геологических отложений. Поверхность под уклоном уходит вниз, куда свет доходит лишь отчасти.
