– То есть, – я усмехнулась, чтобы поддеть его самолюбие, – ты до сих пор живешь по указке старшей сестры?
И грациозно нырнула. Оказавшись под водой, я схватила парня за ногу, провоцируя зайти подальше. Люс попытался разжать мои пальцы, но не тут-то было, и ему пришлось полностью окунуться. Я хотела отплыть, но парень силой прижал меня к себе, так что мне стало трудно дышать. Я трепыхалась, словно рыбка, попавшая в сети, он тащил меня под воду. Я начала задыхаться, кислорода не хватало, а тут еще и его железные объятия не давали мне выбраться на поверхность. И тогда, обеими руками прижав мою голову к своей, он меня поцеловал. Это длилось долю секунды, затем я снова оказалась свободна. Его голова показалась из воды следом за моей.
– Ты спятил. Я могла захлебнуться!
Моя грудь вздымалась от возмущения. Я хотела броситься на Люса с кулаками, но потом до меня дошло – он же поцеловал меня! Разве я не этого добивалась? Парень окинул меня насмешливым взглядом и снова прижал к себе. Его губы были мокрыми и холодными.
День незаметно превратился в ранний вечер. Вино было выпито, яблоки съедены, а вода в реке становилась все более холодной.
– Пойдем? – предложил Люс, помогая мне подняться с травы. Я нехотя кивнула, пытаясь скрыть, что уходить отсюда не хочется, и принялась натягивать платье. Приятная усталость от хорошо проведенного времени заполняла каждую клеточку тела. Блондин обнял меня за плечи, и мы побрели в обратном направлении. Не хотелось портить момент, но я все-таки спросила:
– Что если я ненадолго уеду? Мне нужно предупредить родных и собрать свои вещи…
– В таком случае, – медленно произнес Люс. – Я был рад с тобой познакомиться.
– В смысле?
– В смысле, ты сюда больше не вернешься.
– Но почему?
– Потому. Считай это непоколебимой истиной. Если ты уйдешь сейчас, то двери для тебя будут навсегда закрыты.
– Если уйду сейчас? – ухватилась я за слово. – А если потом?
Он мягко улыбнулся и провел рукой по моим влажным волосам:
– Осталось лишь немного подождать. Очень скоро ты должна будешь пройти обряд посвящения. После этого сможешь уходить и приходить когда захочешь.
Свои слова парень закрепил почти собственнически прикоснувшись губами к моей шее. Этим он мне и нравился – ни капли робости. Если он хотел меня поцеловать, то делал это, а не спрашивал разрешения.
– Что за обряд? – заволновалась я.
– Потом узнаешь, милая.
Когда мы поднялись на вершину лестницы, расположенную в красных скалах, уже окончательно стемнело. За дверью все так же непоколебимо светили электрические лампы.
– Ну что ж, спасибо за прогулку, – сказала я остановившись. – Это было очень… мило.
– Мило, – со странной интонацией повторил он и кивнул словно самому себе. – Был уверен, что ты произнесешь это слово. Увидимся.
За поворотом коридора мне померещилось злое лицо Марины. Я вернулась в свою комнату. В зеркале отразилась девушка-ежик: волосы острыми колючками торчали во все стороны.
Делать ничего не хотелось, но я все-таки поплелась в сторону кухни. Сестры чистили картошку и весело о чем-то щебетали. При моем появлении разговор оборвался. Я села на деревянную скамеечку рядом и взялась за нож.
– Как прогулялись? – язвительно уточнила Марина, гневно тряхнув шоколадной копной волос.
– Спасибо, просто прекрасно.
– Купались, да? – без всякого злорадства спросила Лена и мечтательно закатила глаза. – Я бы тоже сейчас искупалась! Вода, наверное, теплая уже, да?
Я кивнула. Тоня поджав губы, шкрябала картофель, бросая на меня недовольные взгляды.
– Я хотела бы спросить… – начала я, хотя уже ничего спрашивать не хотелось. Ко мне обернулись.
– … Про обряд. Что это такое?
Марина коротко рассмеялась:
– Тебе он все равно не светит, дорогая.
– И все же?
– Священнодействие обряда держится в секрете, – пояснила Лена. – Так что мы и сами толком ничего не знаем. Известно только, что после совершения обряда становишься госпожой. Говорят, что он дает силе раскрыться по настоящему…
– Вот как…
Тоня вздохнула, глянула на меня исподлобья. На круглом лице отчетливо читалось: «Да кому он нужен, этот обряд!» Кивни я ей в этот момент – стали бы подругами. Но я не кивнула, потому что считала иначе. При возможности быть сильнее я никогда не выберу слабость.
Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит. В зеркале напротив моей кровати стоял Люс! Стоял внутри зеркала. Я потерла глаза. Парень молчал, и, кажется, собирался исчезнуть, а потом заявить, что мне все приснилось. Что мне приснился этот холодный мужской интерес в его глазах и его напряженная поза. Я решительно поднялась и направилась к зеркалу. Мы встретились взглядами, потом он протянул руку. Его ладонь свободно прошла сквозь толщу стекла. Пальцы были такими холодными, когда я взялась за них, чтобы шагнуть внутрь. В темноте мой переход из комнаты в зеркало был не так заметен, только воздух стал еще более прохладным. Пальцы Люса впились в мои плечи. Его губы были требовательными, а поцелуи болезненными. Вокруг нас только стены искаженных зеркал разной степени кривизны и одна, за которой находилась моя комната. Мы тонули во мраке, тысячи прекрасных и уродливых отражений танцевали вокруг нас в причудливом хороводе, хватали друг друга руками, гладили по волосам. Мне казалось, что я схожу с ума от всего этого. Люс опустил меня на ледяной пол, лаская губами шею.
Завтрак я проспала и теперь плелась на кухню, чтобы сварить себе кофе. Я уже предвидела, какой ненавистью меня окутают так называемые сестры, но мне было все равно. Словно во мне поменяли батарейку, мир вокруг выглядел ярче, а запас внутренней энергии казался неиссякаемым. Влюбленность? Очень может быть.
– Покушать что-нибудь осталось? – уточнила я, зевая во весь рот. Марина поморщилась и ничего не ответила. Почему люди так умиляются, когда зевает животное или ребенок, но стоит взрослому не прикрыть рот рукой – и на него все смотрят с осуждением? Мол, как же так, где твои манеры? Но, похоже, Марину волновало вовсе не отсутствие моих манер, она приглядывалась ко мне, ища признаки неизвестно чего. Хотя, я кажется, догадывалась…
– Хочешь спросить, как я провела ночь?
Она выругалась, резко встала, от чего стул опрокинулся на спинку, и вышла из кухни.
Я влила в себя несколько чашек кофе, чтобы окончательно проснуться, и, взяв стакан крови из холодильника, отправилась в зал. Вылив кровь в раскрытый рыбий рот (о ужас! Кажется, я начинаю к этому привыкать!), я подошла к камину.
Прежде чем разжигать поленья, я свернула трубочкой бумажный лист, поднесла к нему горящую спичку и направила в дымоход, чтобы его прогреть. Если этого не сделать, то весь зал потонет в едком дыму (проверено на собственном горьком опыте). Потом я убрала лишнюю золу и сложила дрова в несколько слоев, а в центр насыпала щепок, которые остались в поленнице. Дерево загорелось весело, огонь жадно хватал предложенную ему пищу. В языках пламени мне почудились кошачьи морды, с любопытством смотрящие на меня. Я моргнула и видение пропало. Пришло время протирать зеркала. Мягкая тряпочка, которую я держала в руках, осторожно прикоснулась к стеклянной поверхности. Сегодня я не думала об этих странных лицах внутри как об ужасных чудовищах, томящихся в заключении. Мне вспоминался Люс, и я даже начала улыбаться. Кстати, где он? Сегодня я его еще не видела.
Дальше по списку шли странные занятия с господином Хрэйгом.
– Вижу, настроение боевое? – заметил Учитель, любуясь на мое просветленное лицо.
– Готова к труду и обороне!..
Однако на деле все вышло не так радужно, как нам бы хотелось. Я опять стояла в темной комнате напротив манекена и пыталась поразить его своей суперсилой. И опять у меня ничего не получалось.
– Ненависть! – как заклинание повторял мужчина. – Сосредоточься на этом чувстве!
А я не могла. Мне, наоборот, хотелось всех возлюбить, такое хорошее было расположение духа… Учитель не выдержал через полчаса.
– Ты пила эликсир, который я тебе давал?
– Да, вчера.
Он схватил меня за руку и потащил обратно в свой кабинет. Усадил на стул, снова померил давление, температуру тела и прочее. Я терпеливо ждала, что он скажет, пока не подумала: «А ну как сейчас вообще вышвырнет меня отсюда, раз я такая бестолковая! А перед этим сотрет память. И очнется девушка Саша где-нибудь в пыли на дороге без воспоминаний, где она провела эту неделю и что она делает на этой самой дороге!» Мысль была такая страшная, что я поневоле начала нервничать и постукивать каблуком по полу. Господин учитель, наконец, перестал меня мучить, почесал бороду и сказал:
– Ладно, зайдем с другой стороны, – потом положил передо мной простой карандаш, а сам уселся напротив.
