7
— Мэрион, я сегодня утром позанимаюсь в парке.
— Возьми с собой малышку.
— Коляска поломана.
— Возьми ее на руки.
— Она описает мне рубашку.
— Возьми непромокаемую пеленку.
— Как же я могу заниматься и присматривать за ней? Она свалится в пруд.
— Ты ослеп что ли? Я должна разгребать всю эту мерзость, хлам. Взгляни на потолок. А ты к тому же надел мой свитер. Я не хочу, чтобы ты носил его, потому что мне тогда нечего будет надеть.
— О Господи.
— И почему бы тебе не навестить мистера Скалли и не заставить его починить этот отвратительный сортир? Я знаю почему. Ты его боишься, вот в чем дело.
— Ничего подобного.
— Нет, ты боишься. Стоит мне лишь произнести его имя, и ты уже, как заяц, улепетываешь вверх по лестнице, и не думай, что я не слышу, как ты забираешься под кровать.
— Скажи мне, где очки от солнца? Мне больше ничего не надо.
— В последний раз их надевала не я.
— Они нужны мне позарез. Я категорически отказываюсь выходить без них на улицу.
— Поищи хорошенько.
— Ты хочешь, чтобы меня узнали? Ты этого добиваешься?
— Именно.
— Будь проклят этот дом размером с сортир. В нем грязно, как в хлеву, и все теряется. Я сейчас что-нибудь разобью.
— Не смей. Кстати вот омерзительная открытка от твоего дружка О’Кифи.
Мэрион размахивает открыткой.
— Ты должна следить за моей корреспонденцией. Я не хочу, чтобы она валялась, где попало.
— Твоя корреспонденция. Да уж, действительно. Почитай-ка.
Большими прописными буквами нацарапано:
«КЛЫКИ У НАС БЫЛИ КАК У ЖИВОТНЫХ».
— О Боже.
— Отвратительное чудовище твой О’Кифи, вот кто он такой.
— Что еще?
— Различные счета.
— Не ругай меня.
— Мне придется. Кто открыл кредит в Хоуте? Кто накупил виски и джин? Кто?
— Где мои очки от солнца?
— И кто заложил в ломбард каминный прибор? И электрический чайник?
— Ну послушай, Мэрион, давай сегодня утром будем друзьями. Солнце уже встало. И, в конце концов, мы ведь христиане.
— Вот видишь? Ты сразу начинаешь язвить. Ну почему мы должны все время ссориться?
— Очки, черт побери. Англичане вечно все прячут. Вонючий сортир, однако, скрыть не удастся.
— Прекрати эту хамскую болтовню.
— Тогда оставайся с сортиром.
— Когда-нибудь ты пожалеешь об этом. Грубиян.
— А ты бы хотела, чтобы всю жизнь я щебетал канарейкой, как диктор Би-Би-Си? Специально для тебя я выпущу в эфир серию передач под названием «Зеленая задница».
— У тебя в голове одни непристойности.
— Нет уж, нет, я — человек культурный.
— И к тому же из Америки, где все хромируют и натирают до блеска.
— У меня незаурядная внешность. По-английски я говорю, как аристократ. Одет безупречно.
— Ну и негодяй. И зачем только я познакомила тебя с мамочкой и папочкой?
— Твои мамочка и папочка думали, что у меня денег куры не клюют. А я в свою очередь думал, что у них денег куры не клюют. Оказалось, что ни у одной из сторон нет ни гроша, ни шиша, ни любви.
— Ложь. Сам знаешь, что это ложь. Ты первый тогда заговорил о деньгах.
— Ну ладно, давай ребенка. Просто невыносимо. И как мне только выбраться из этого дерьма?
— Выбраться? Тебе? Это я должна бежать отсюда. И это может произойти в любой момент.
— Ладно уж. Давай не будем ссориться.
— По-твоему, это так просто? И вел ты себя совершенно омерзительно.
— Я возьму ребенка.
— Можешь заодно сделать покупки. Купи у мясника немного костей, только не вздумай принести тошнотворную баранью голову. И смотри, чтобы Фелисити не свалилась в пруд.
— А я настаиваю на том, чтобы мы купили именно баранью голову.
— Осторожно закрывай дверь, утром она упала на почтальона.
— О Боже мой праведный! Только мне не хватало, чтобы на меня к тому же подали в суд.
Столпотворение на Мохаммед-Роуд. Грохот трамваев. Прачечная напоминает встревоженный улей. Увидеть бы их на скомканных простынях. И это было бы правильно. Теплое желтое солнце. Самая прекрасная страна в мире, в ней много водорослей, и водоросли эти — люди. Остаются здесь, чтобы умирать, и не умирают. Посмотрите на мясной магазин. Посмотрите на крюки, на которых стонет мясо. Мясник подрезает рукав разделочным ножом. За прилавком их целая орава.
В парке зеленая, мягкая, чуть влажная после ночного дождя трава. Цветочные клумбы. Кресты, и кружки, и миленькие невысокие оградки. А вот и скамейка. Свежевыкрашенная. Если осенью умрет мой отец, я стану богатым, богатым, как Крез. И до конца своих дней буду сидеть на скамейке. Какой замечательный, славный денек! Я бы снял рубашку, чтобы погреться на солнышке, но они вышвырнут меня отсюда за непристойное поведение. Хотя солнечные лучи способствуют росту волос и придают им модный золотистый опенок. Милый ребенок, прекрати пинать меня в спину. Иди-ка сюда, на одеяльце, играй и не делай глупостей. И если ты удерешь с одеяла, думаю, я покончу с тобой раз и навсегда. Папочке нужно поштудировать право. Он станет королевским адвокатом и заработает кучу денег. Целую кучу золотых монет. Моя загорелая грудь — символ богатства и уверенности в себе. В то же время я горжусь собственным уничижением. И вот я здесь, читаю на мертвом языке книгу по римскому праву. За отцеубийство сбрасывали со скалы в море в одном мешке с гадюкой. В паху копошится осклизлая гадливость. И ты, дочурка, захлебывающаяся от смеха на газоне, можешь продолжать развлекаться. Потому что твой папочка человек конченый. Получает оплеухи со всех сторон. Даже во сне. Этой ночью мне приснилось, что я с пачкой газет под мышкой сел в автобус и тот понесся по Куррэ, а рядом с ним бежали кони-тяжеловозы. В автобусе какой-то тип рассматривал бабочек в увеличительное стекло. Мы ехали на запад. А потом из — за ограды выпрыгнул вол и автобус рассек его надвое и он остался висеть на крюке у входа в деревенский магазин, торгующий мясом. Затем я неожиданно очутился в Кашели. На улице не протолкнуться из-за множества коз, а сточные канавы почернели от засохшей крови. В тишине, в жарких лучах солнца медленно двигалась толпа мужчин и женщин в теплых, черных пальто. Похороны ростовщика. Он застал ее с выпученными глазами, сидящую на продавце, а постелью им служил ящик, присланный из Чикаго, он услышал, как тот рухнул, и погнался за ними с топором. И, обжигая друг друга дыханием, они сговорились подложить в чай яд, чтобы дрожащими руками добраться до кассы и плоти друг друга, и сплести кокон греха среди ананасов и персиков. Ящик забит. Лето. Длинная процессия шаркает ногами, пересекая улицу Кашель. Песня:
