Принудил остановиться, растопырив руки на ширину шоссе, частное авто и, скатившись по мосту с Воробьевых гор, в самом деле был на месте скоро. Поцеловались.
— Это что? С ума сошла?! Тяжело ведь!
Но мать только сделала невинные глазки. В руке сетка с трёхлитровой банкой настоящего ароматнейшего домашнего клубничного варенья.
— Зато как приятно будет чаёк попить с вареньецем. И с кофе тоже можно. С чем хочешь.
Намотал сетку на руку и они, по образу пешего хождения не спеша, направились в сторону университета. До встречи с элечкиным, лучшим в мире, несколько часов. Самое время потолковать за жизнь.
— Ну что, вруша, разве так по-нормальному делается?
Мама с сыном очень даже согласна. Дорого яичко к Светлому дню. Вовремя не разберешься — потом придется горе маять.
Принужденно рассмеялся.
— О чем ты?
— Сам знаешь. У блондинки в головке перхоть трудно найти, занесёт снегом ловко, не проехать-пройти. И зачем что-то мучить, разлениться бы всласть, суетливость канючить, лень не рабство, а власть. Власть над плоскостью догмы, ты совсем не один, обездвиженный мог быть сам себе господин…
Степан запнулся о собственные ноги. Мать относилась к поэзии, как большинство нормальных граждан — никак.
— М-мам..! У тебя голова… не болит?
— При таких болезнях, заверила Элечка, болит не так и не тут.
Откуда мать может знать её? Он же ни полслова…
Да как же? Вот же мать её встретила. Сама подошла и говорит: «Вы, несомненно, — мама Бумажного, очень похожи! Он сейчас приедет. А как приедет, подходите, помурлыкаем. Вон кафе, «Холм шести Аполланов», мы будем ждать там. Стёпа в курсе».
Перед ними — кафе с золотой коронкой и претенциозным названием. Чёрт возьми, где еще, если не здесь?! Остается только войти. Степан и вошёл, побелев лицом.
В кафе компактной группой сидели только пять человек: Варварушка, Головатый, Элечка, Бадя-Форшмак, Гжимултовский. В ногах у них полубоком Жульен, показывая «дауменом» следующее: «Ну, как тебе, художник? Нет адъютанта без аксельбанта?»
То, что мать растворилась улыбкой чеширского кота, Степана не удивило. Удивило, что гнев его был не настолько сильным, чтобы разнести кафеюшку вдребезги немедленно. Но Гжимултовский, мирно протянув руку навстречу, сказал главное:
— Мама здорова.
Целую вечность стоял в боксерской позе перед секстумвиратом. А то, что имел место секстумвират, ясно без дополнительных разъяснений. Равным образом как и то, что последнее время он был марионеткой в руках этой тайной ложи.
Встал, наконец, ровно, банку с вареньем в ноги, достал мобильник и, путаясь, с третьей попытки набрал красноярский номер.
— Мама… ты?
— Я, сынок. Почему голос у тебя хриплый? Не простыл?
— Иди немедленно в больницу, возьми анализы, УЗИ там… что нужно.
— Зачем? Я же знаю, что со мной.
Услышал, как она боролась с собой, чтобы не разреветься.
Степан говорил и чувствовал, как всё приближалось и приближалось новое ощущение. Сначала оно мешалось, вторгаясь, отодвигая и помрачая не основное, а потому мелкое, и вдруг проявилось во всю силу, вроде ударило под дых и больно, и торжествующе. Сразу поверилось, как прорвалось или сломалось — вот оно то самое, упоительно-материальное чудо! Сказанное — правда до последней буквы, не враньё, не ляп какой-нибудь навроде ста сорока четырёх тысяч избранных иеговистов на небе.
— Затем, что ты здорова, чай мой с бромом семигранный! — демонически расхохотавшись. — Перезвонишь сразу.
— Степа… Что ты..? Путаница какая-то…
— Не возражать мне! Провались всё пропадом!
— Хорошо, хорошо… я схожу, ты только не волнуйся.
Рухнул на сиденье и длинно выпустил из себя воздух.
— Займём время. У меня дед был — чудила, я вам скажу, редкостный! Однажды подхожу к нему утром, он, представляете, на спине спит, храпит паровозом, а одна нога поднята. Я его разбудил, спрашиваю, почему так? Дед мне сходу и рассказывает, что, мол, приснился ему военный сон. Что, воюя, попал на минное поле. Кругом мины, а он, будто, ногу поднял, опустить же боится — оторвёт. Знаете, в чем дело оказалось на самом деле? Нет, дед не был самогонщиком, он был химиком-любителем. Но однажды угораздило его поклясться бабке больше не гнать самогон из карамелек «Буратино». Дурел он с него особенно. Сразу начинал строить двухместный летательный аппарат из фанеры, чтобы улететь к такой-то матери. Так вот, в бутылке как раз и оставалась последняя влага. Поняли уже? Он приложился, тут бабка заявилась, пришлось штоф как попало затыкать да под матрац ныкать. Отсюда и поллитровочные мины, и поднятая затёкшая нога. Как дед говорил: «Кто расцепит, тот и сцепит.» Не помню уж сейчас по какому поводу говорил, то ли по поводу концептуальных построений в искусстве, то ли по поводу собачьей свадьбы.
— Историю про деда, Степан Андреевич, надо думать, рассказал как раз по поводу всех непоняток, происходивших с ним ввиду обладания Х-объектом.
— Совершенно точно подмечено, — оглянулся. Тут бегал раньше грузин с таким потрясающим носом, что им можно в настольный тенис играть. Секстумвират его случаем не дематериализовал? Не завтракал он. И в горле першит. Кофе хорошо бы.
Гжимултовский повернулся:
— Милые дамы, организуйте, пожалуйста, стол нашему общему другу.
Элечка и Варварушка, забрав банку с вареньем, ушли на кухонную половину кафеюшки.
— Сдается, ты бы сейчас лучше дедовой самогонки выпил, не думая о высоком, пониже?
— Клянусь никогда не есть картофельный салат, Терентий, если ты не прав! Но тут надо на трезвую голову.
— Понимаю-с.
Женщины расставили перед: кобальтовую чашку на блюдечке, кофейник, сливочницу, рафинадные кубики в хрустале, полукругом тарелки с ветчиной и сыром, маслёнку, розетку с клубничным вареньем, плетенку с еще горячими булочками.
— Весьма благодарен. А вы как же?
Гжимултовский баснул, Головатый фыркнул, Бадьян Лабунько разпельменился в улыбке до ушей, Варварушка хихикнула, только Элечка почему-то покраснела. Жуль, обычным порядком, выразил отношение к предмету, взявшись вылизывать себе аппаратик.
— Мы, даже если захотим, то никоим образом не сможем покушать эту страсть! Если только палочкой не заталкивать в одно интересное место.
— Ведро воды заменяет одну котлету. Только как же тебе, бедному, приходилось прикидываться пиджачком раньше?
— Служба-с!
Степан поинтересовался на всякий случай: он надеется, завтрак не фата-моргана? В первую очередь его интересует варенье. Не из нефти сделано?
Заверили, что есть можно. Приятного аппетита.
