— Служба-с!
Степан поинтересовался на всякий случай: он надеется, завтрак не фата-моргана? В первую очередь его интересует варенье. Не из нефти сделано?
Заверили, что есть можно. Приятного аппетита.
Степан завтракал, секстумвират деликатно помалкивал и даже не особенно заглядывали в рот. Ел, не торопясь настолько, насколько нужно времени матери на анализы. Хорошо, больница — соседний дом. Не то чтобы дружба дружбой, а служба службой, но ради подписания пакта и водружения пограничного столба в полосочку, с золотым гербом в навершии. С одной стороны герба отчеканены палитра и кисточки, с другой стороны — цифра шесть и ещё что-то, голимо-символическое.
Пурпурный рог вспыхнув, затренькал чижиком.
— Сына..! Я из больницы звоню..! Ультразвуком смотрели..!
Степан развалился на стуле.
— На-а во-от ма-а-я-я! А ты боялась! Костёр замёрз, угли окоченели.
— А что же… как же это..?! Весь персонал сбежался! Ничего не понимаю!
— И не понимай. О неприятностях забудь. Целоватушки-обниматушки. Мне некогда, у меня тут важный разговор. Всё, всё, чао. Потом договорим.
Наклонил голову.
— Спасибо вам за маму!
Перекрутил стул под собой спинкой к секстумвирату, сложил на ребро руки.
— Что ж, предвечные, начнем? Я так понимаю, сейчас происходит в некотором роде судебное заседание. Верно?
— Скорее, меняльная контора, — усмехнулся Гжимултовский. — Мыслящему человеку не надо объяснять правила взаимовыгодного обмена. Ты добровольно возвращаешь нам наш инструмент…
У Головатого язык на резинках:
— А мы, презамечательный, исполним тебе три желания. Помнишь, как у Пушкина? «Не хочу быть черной крестьянкой, хочу быть владычицей морскою, чтобы жить мне в окияне-море, чтоб служила мне рыбка золотая, чтоб была я сексопильно-чумовая, прегламурная!
— Насчет трех желаний — шутка?
— Шутка, разумеется. Терентий, трёкало, ты бы угомонился.
Чувствуется, кто здесь главный режиссер.
— Но при всём при том, обмен есть обмен. Ты отдаешь — мы обязаны компенсировать. Здоровье мамы — форма компенсации.
— Я не очень представляю, кто вы такие, хотя имею предположение, но в любом случае… существа, способные мгновенно исцелить человека, живущего за тысячи километров отсюда…
— Не так чтобы мгновенно, — Элечка кокетливо поправила бочок прически. — Сам разумеешь, если идет к логическому завершению, можно заранее и хорошо подготовиться.
— Я понимаю… — потёр Степан занывший висок.
Жалостливая Варварушка прошелестела кукольными губками, еле разобрал:
— Не думай и об этом.
— Но как же..?! — вскочив, в тоске смяв рукой рубашку на груди.
— Она верно говорит, — Гжимултовский поднялся во весь свой картинный рост. — Вылечить одну женщину, забыв о другой, было бы верхом несправедливости. Абигайль здорова, естественно, тоже.
Его бросило в двери взрывом каких-то макроскопических эмоций. Лег грудью на бельмастый фонарь у входа. Мир в глазах искажался и гнулся прихотливо, как в хромированном бампере милицейской «Волги», стоявшей рядом. Сзади подошла Элечка. У патрульной машины появился милиционер, проконтролировавший что-то во дворе дома, пригляделся к Степану, спросил:
— Молодой человек, вам плохо?
— Вы знаете, ему наоборот хорошо, — улыбнулась работнику правопорядка Элечка. — Спасибо за внимание, — тронула степаново плечо. — Ну, пойдем, пойдем внутрь. Ставь лицо на место. Договорить-то надо.
Они вернулись, как только Степан растёр глаза.
— Может быть, её к отцу в Крым отправить?
— Да, да, Влчек, я так и сделаю. Можно прямо сейчас пойти и забрать?
Точно так. Единственно, Абигайль спит об эту пору. А закончат обмен — иди, забирай. Бумаги подчищены, гражданская одежда в тумбочке, в пакете.
Степан закрыл глаза, посидел так некоторое время, болезненно-счастливо морщась подарку судьбы, потом выдавил из головы светящуюся жемчужинку, вложил её в элечкину ладонь, сам закрыл пальцы, пахнущие сливками, поцеловал сверху.
— Спасибо огромное вам, кто бы вы ни были! Прощайте, — в дверях обернулся, хотел еще что-то добавить, но дыхание снова перехватило. — Эх..!
Головатый вскочил на ноги.
— А третье желание-то? Как же без третьего? Положено-с!
— Бивни ему пора почистить. Пломба у него чавкнулась, — подал голос Бадьян.
— Может быть, пломбу из алмаза тогда в семьсот карат сделать? Хочешь пломбу из алмаза чистой воды?
Элечка шлёпнула Терентия по руке.
— Алмаз в семьсот карат во рту не поместится. Ты перестанешь скоморошничать?
— Хорошо, братцы, я когда пломбу поставлю, — счет за лечение вам пришлю. Только куда? Вы хоть земляне?
Главреж повернулся к членам секстумвирата:
— Не правда ли, друзья, приятно беседовать с умным человеком?
Единственная на небе тучка похожа на антифашисткий плакат. Крестообразна, концы свёрнуты, тулово перечёркнуто выхлопами двух лайнеров, летящих с севера на юг и с востока на запад. У тучки заурчало в потрохах, отрыгнулось громчиком, да сбрызнуло почти слепым дождем. Всё, что долетело до земли, оказалось на Степане. А ему наплевать. Мало того, художнику сейчас нравилось любое. Гаишник, штрафующий себе в карман, — симпатичен. Советская мусорка, упавшая на бок и раскатившая из себя постсоветские скверности, — располагала к себе, буддисткие тенденции прямо. Граффити на стене «желтого дома», где Павлов-вивисектор предупреждал беспечный народ о вреде неправильно установленного седла на велосипеде — ласкало глаз. И хоть нет-нет да мелькала мыслишка о том, что произошедшая в жизни перемена — очередная иллюзия и подлый трюк, но вся степанова натура восставала и с радостью дотравливала эту полудохлую мыслишку.
Прыгая через пять ступеней, взлетел наверх, до ужаса перепугав между третьим и четвертым этажами «милостивого владыку», раздававшего подданным какашки. Постоял перед дверью, прошептал:
— Если наврали — всем не жить! Из-под ниже уровня городской канализации достану и…
И вошел в палату. Абигель спала, улыбаясь во сне. Подкрался, встал у кровати на колени, всматриваясь в её улыбку. Так вдруг захотелось поцеловать. Хоть самую малость прикоснуться. Краешком дыхания. Но нельзя. Пусть спит, сколько может. Кто спит, не грешит, — говаривал степанов дед. Сон — первое лекарство.
— Дурачок! А если бы я с открытым ртом спала?! — Абигель сладко зевнула, так что клацнули зубки. — Не смей больше никогда смотреть на меня спящую! Я сплю — ты рядом спишь. Если один не спит, другой только зевает. Согласен? — обняв так, что он взмолился.
