— Обезьяна? — переспросил Гюбернатис.
Собака закрыла глаза и слегка склонила голову в сторону.
— Я знаю, что раню ваши чувства, господин депутат, — сказал Деснуэттес.
— Нет, нет, — пробормотал Гюбернатис.
— Да, да, я знаю это. Обезьяна! И все же это была обезьяна, которая почтила меня своим визитом. С этого дня я все жду ее возвращения, и каждый гость для меня желанен и почитаем! Вы сами, господин депутат, вы совершенно особенный, вы совсем не такой, как тот, кто должен вернуться сюда.
— Вы уверены, что он вернется?
Хозяин самодовольно усмехнулся.
— Конечно, господин депутат, конечно.
Собака снова открыла глаза.
— С одной стороны, — сказал Гюбернатис, — вы, кажется, все еще хорошо помните, как он выглядит, а с другой стороны, одержимы желанием снова найти его. Я хочу сказать: мне, к примеру, кажется, что я ничуть не похож на обезьяну, и все же вы задаете мне вопросы, словно я могу оказаться этой обезьяной.
— В самом деле. Но в этом нет никакого противоречия, господин депутат. Я только думаю, что его внешность могла измениться, что он принял другой облик.
— Как же вы тогда снова его узнаете?
— По кое-каким приметам.
— Но вы помните хоть что-нибудь из того, что он вам рассказал?
— Ничего. Я часто задумывался над этим. Но ничего. Ничего.
Потом:
— Как вы смотрите на стаканчик старого кальвадоса? У меня в подвале есть отличное вино. Я сейчас принесу его.
Он вышел из таверны.
Как только он оказался по ту сторону двери, пес сказал:
— Что вы думаете о его истории?
— Не слишком много. Я не привык к таким разговорам. Я живу в мире чисел и точных понятий.
— Да, он мечтатель, этот хозяин, не так ли?
— Он мечтатель, я честолюбец, вы быстро усвоили этикет людей, месье Дино. А вы, кто вы?
— Собака.
Но тут появился хозяин, и Дино больше ничего не говорил.
Кальвадос был первоклассным, и Гюбернатис сделал хозяину обычные комплименты. Хозяин таверны принял их как без малейшей гордости, так и без малейшей скромности. Он был так же молчалив, как и пес. Его желание рассказать историю, казалось, совершенно исчезло.
На безлюдной улице послышались шаги, они приблизились, и дверь начала открываться. Дино спрыгнул, со стула и залаял. В щели притвора появилась голова одноглазого старика.
— Вы должны утром посетить меня, господин странник, сказала голова.
— Вы можете на меня рассчитывать.
— Доброй ночи.
Голова исчезла, и дверь снова закрылась. Дино опять запрыгнул на стул.
— Вы с ним уже познакомились? — спросил Деснуэттес.
— Он недавно был здесь. Но… кто он, собственно, такой?
— Разве я это знаю? Кто это вообще знает? Старый, выживший из ума старик — и все.
Собака искоса посмотрела на странника и улыбнулась. Потом она спрыгнула со стула, уверенно направилась в сторону двери, толкнула ее и тоже исчезла. Они услышали шаги у себя над головами.
— Это девушка приготовила вам комнату, — сказал хозяин.
— Мне рассказали странную историю об этом одноглазом.
— И кто же?
— Ваша девушка.
Хозяин пожал плечами.
— Ха! В этой глуши все так суеверны! Пустая болтовня, иногда глупая. Некоторые заходят настолько далеко, что даже утверждают, что моя собака говорит.
Гюбернатис рассмеялся.
— На самом деле, хорошая шутка!
— И что она может делаться невидимой.
— Раньше ее сожгли бы, и вас вместе с ней.
— Меня? Меня?! Но, господин депутат, я честный гражданин. Что я сделал такого глупого?
— Этого одноглазого старика тоже сожгли бы.
— Сумасшедшего? Он же сумасшедший!
— Ну, сегодня-то сумасшедших больше не сжигают на кострах.
— Нет.
Хозяин замолк, и снова воцарилась тишина. Над их головами тоже было тихо, и стаканы были пусты.
— Я пойду лягу, — сказал Гюбернатис и встал. — Большое спасибо за великолепный кальвадос.
Он взял свой рюкзак.
— Вы найдете свою комнату? — не вставая, спросил Деснуэттес. — Она находится напротив лестницы. Это номер первый.
— Доброй ночи, месье Деснуэттес.
— Доброй ночи, господин депутат. — Но он так и не встал.
Гюбернатис открыл дверь. Лестничная клетка была освещена. У подножия лестницы он увидел Дино, который лежал на дерюжке и спал. Амадей медленно поднялся по лестнице, деревянные ступеньки заскрипели, но пес не проснулся.
Он вошел в комнату; в кровати, конечно же, лежала Гортензия.
2
На следующее утро, с первыми лучами солнца, Амадей проснулся свежим и отдохнувшим. Он сделал несколько ежедневных гимнастических упражнений, сполоснулся и привел себя в порядок. Потом спустился вниз. Его рюкзак уже находился в обеденном зале.
— Что желает господин? — спросила Гортензия, стоящая у кухонной двери.
— Черного кофе, хлеба, масла, мармелада.
Снаружи, по залитой утренним солнцем деревенской улице, деловито прошли несколько человек; там были также лошади, повозки, тачки, бороны; кошки и собаки; дети — все очень невзрачные, хотя и шумные. Его кофе, хлеб, масло и мармелад были поданы; он с удовольствием и наслаждением принялся за них. Гортензия, все еще не приведшая себя в порядок, убежала на кухню. Потом к нему присоединился Дино, который, как только дверь за девушкой закрылась, занял свое место на стуле напротив него. Амадей предложил ему кусочек сахара.
— Охотно, — ответил пес и начал грызть сахар.
— Сегодня утром прекрасная погода, — сказал Амадей.
— Да, действительно, — ответил пес и облизал сладкую, липкую лапу.
— Следующий этап своего путешествия я начну в хорошую погоду, — произнес странник.
— Погода может измениться, — возразил пес.
— Во второй половине дня?
— Погода здесь всегда неустойчива. Вы еще должны посетить дядюшку Гортензии.
— Ах да, верно. Конечно. Впрочем, я и сам об этом помню.
— А Гортензия?
— Я ее прогнал. Она легла в мою постель.
— Конечно же, вы ее прогнали. Она в ярости.
— Да, может быть, вы думаете, что я поставлю на карту всю мою карьеру из-за такого незначительного приключения?
— Есть достаточно политиков, которые… приключения… с дамами… и все же достигли успеха.
— Ха! Это не по мне. Я никогда не мог упрекнуть себя ни в этом отношении, ни в деловом. В этом моя сила… один из аспектов моей силы; наука — другой ее аспект.
— Вы настолько сильны? — спросил пес. — Насколько мне известно, вы никогда не были министром.
— Подождите. И, кроме того, я не хочу кричать о своей силе на всех углах.
— Может быть, вы масон?
— Ха! Конечно, это власть, но она постепенно теряет свою силу. Впрочем, я действительно м…
