— Ах да, верно. Конечно. Впрочем, я и сам об этом помню.
— А Гортензия?
— Я ее прогнал. Она легла в мою постель.
— Конечно же, вы ее прогнали. Она в ярости.
— Да, может быть, вы думаете, что я поставлю на карту всю мою карьеру из-за такого незначительного приключения?
— Есть достаточно политиков, которые… приключения… с дамами… и все же достигли успеха.
— Ха! Это не по мне. Я никогда не мог упрекнуть себя ни в этом отношении, ни в деловом. В этом моя сила… один из аспектов моей силы; наука — другой ее аспект.
— Вы настолько сильны? — спросил пес. — Насколько мне известно, вы никогда не были министром.
— Подождите. И, кроме того, я не хочу кричать о своей силе на всех углах.
— Может быть, вы масон?
— Ха! Конечно, это власть, но она постепенно теряет свою силу. Впрочем, я действительно м…
— Разве это вам помогает?
— Мало. Я предпочитаю знать тайны других, чем самому быть окруженным тайнами.
— Это несколько противоречит вашей теории.
— Нисколько. Ничуть. Подумайте над этим.
Депутат с симпатией посмотрел на пса.
— Вы нравитесь мне, — сказал он, — ваше общество доставляет мне удовольствие. Я купил бы вас у месье Деснуэттеса, если бы не боялся, что после этого вы перестанете говорить со мной.
— Почему вы так думаете?
— Я в любом случае знаю, что собаки не говорят. Вероятно, под этим столом находится система микрофонов, а мой настоящий собеседник сидит в соседней комнате. Он слышит меня и отвечает. При встрече я воспользуюсь случаем сказать ему, что был счастлив познакомиться с ним.
— Вах! — ответил пес. — Странно. Вы видите, что говорите с собакой, и не верите в это?
— Вы хорошо дрессированы, и это все.
— Эй, эй! А если я вам скажу, что у меня есть и другие способности?
— Какие же?
— К примеру, становиться невидимым.
— Покажите это.
— Но сначала расскажите мне, что сегодня ночью случилось с Гортензией.
— Все очень просто. Я попросил ее выйти. Она думала, что я шучу. Но в конце концов она поняла. И ушла. Я очень сожалею, что мне пришлось поступить с ней так невежливо, но ведь на карту была поставлена… моя судьба…
— Да, да, — задумчиво произнес пес.
— Вас сильно интересует эта персона?
— Мы были друг с другом в интимных отношениях, — ответил пес, стыдливо опустив голову.
— Ага, — скромно произнес Амадей.
Они оба замолчали.
— А ваша невидимость? — спросил странник.
— Ах да, моя невидимость. Вы хотите увидеть ее постепенно нарастающей или внезапной?
— Боже мой…
— По вашему желанию.
— Скажем, постепенно нарастающей.
Дино тотчас же спрыгнул со стула и начал описывать по помещению широкий круг, почти натыкаясь на стулья. Вернувшись к исходной точке, он слегка отклонился в сторону и начал описывать второй круг, чуть уже первого, причем его собственные размеры уменьшились пропорционально уменьшению диаметра этого круга. Таким образом, он начал описывать спираль и в конце концов превратился в крошечную собачку, которая со все возрастающей скоростью описывала сложную геометрическую фигуру вокруг своей оси симметрии и, наконец, достигнув микроскопических размеров, исчезла.
— Великолепный фокус, — пробормотал странник. — Но я видел фокусников, чьи проделки были еще хитрее. Проклятье, я же говорю сам с собой; дурная привычка, от которой я должен обязательно избавиться.
Он положил рюкзак возле кассы, где он никому не будет мешать, и вышел наружу. Снаружи было влажное от росы, теплое, ароматное утро; он радостно и бодро отправился на поиски жилища одноглазого дядюшки Гортензии, и ему не пришлось долго искать.
Жюли Верланж
ПУЗЫРЬКИ
(Перевод с франц. И. Горачина)
8 августа
Сегодня я увидела еще одну другую. Она размахивала перед окном своими длинными руками и говорила. Ее рот непрерывно открывался и закрывался, но я ничего не понимала. Кроме того, через оконные стекла ничего услышать невозможно. Потом она обеими руками уперлась в окно. Я поборола страх, нажала на кнопку, и жалюзи упали вниз. Я знала, что она не сможет добраться до меня. Никто не сможет добраться до меня.
Папа рассказывал, что раньше, в старые времена, оконные стекла были бьющимися. Я не могу себе этого представить, но папе виднее. Он говорил, что нам еще повезло, что пузырьки появились только в наше время, потому что в старые времена погибли бы все. Дома тогда были построены не так, как сегодня, и не было никаких слуг.
Отец мне также сказал, что я все это должна записать, когда вырасту. Он сказал: «Это все нужно записать для будущего. Потому что однажды, несомненно, будет найдено средство борьбы с пузырьками и все снова станет таким же, как и раньше». Еще он сказал: «Люди должны знать, что происходило во времена пузырьков. Поэтому ты должна все записать, Моника. Начнешь, когда станешь большой, а меня больше не будет». Мой папа, конечно, не думал, что скоро его уже не будет с нами. Если бы он только не вышел наружу, если бы он только не вышел!
Он сказал: когда я вырасту. Ну, сегодня мне исполнилось шестнадцать, я думаю, что я уже достаточно взрослая, и поэтому сегодня утром я начала эти записи.
Отец писал много. Он описал всю историю с пузырьками и то, каким был мир до них. Меня тогда еще не было, я знаю только то, что рассказал мне папа. Я родилась как раз тогда, когда появились пузырьки.
По мнению папы, с самого начала погибло очень много людей, прежде чем стало ясно, что против пузырьков нельзя бороться и что есть только одно средство, чтобы не погибнуть или не стать другим: не выходить наружу.
Отец тотчас же это понял, и поэтому мы смогли спастись. Он сказал, что раньше невозможно было не выходить наружу, люди умерли бы от голода. Потому что не было ни синтезаторов мяса, ни синтезаторов овощей и фруктов, ни слуг, которые заботятся обо всем. Он рассказал мне, что в старые времена люди должны были сами себя обеспечивать пищей, выращивать на земле овощи и фрукты и разводить скот, чтобы снабдить себя мясом.
Это, конечно, было странно, я даже не знала, что эти за штука такая, скот. Но папа объяснил мне и показал картинки из старинной книги. Странные вещи! Едва можно было поверить, что они существовали на самом деле.
9 августа
Этим утром я пошла в библиотеку, чтобы посмотреть старинные книги, но теперь, когда папы здесь больше нет и никто не может мне ничего объяснить, появилось многое, чего я просто не понимаю.
