Стоп, стоп...
Мне не стыдно, я просто в шоке...
- Послушай, - я пытаюсь всё-таки выяснить: тонул я или не тонул? И была ли она свидетелем моей слабости!
Она теперь смотрит на меня с испугом и подняв обе ладони, отстраняется от меня. Как от огня.
Но я же точно знаю, как я плыл, как я пытался победить эту волну... И первую, и вторую... И потом десятую, и двадцать седьмую... Я помню, как я считал эти волны, как я считал свои попытки и силы, каждую силочку, чтобы победить эти злые беспощадные волны...
Я же помню, я же не полный дурак!
И вот же - эта Тинина штучка! Угораздило же меня ее острым краем поранить Юлину руку! Её бугор Венеры! Надеюсь, это никак не скажется на наших отношениях.
И когда уже не осталось сил...
И когда я уже шёл как камень ко дну...
Я же не дурак, не дурак!
- Но ты её видела, видела?! - наседаю я.
- Рест, ты рехнулся. Я тебя боюсь...
- Значит, тоже видела!
Было уже часов семь вечера.
- Мы не доберемся домой... Где твоя трубка, очки? Надень плавки...
АААААаааааааааааааааааааа...
Впору бы сдохнуть!
- На, прикройся хоть, - Юля суёт мне свою косынку. И не забудь вон там свои ласты.
- Ладно...
Она разговаривает со мной как с больным.
- Камеру хоть возьми...
Мы добираемся домой до темна... Когда мы уже лежим рядышком, наевшись и напившись вина, вспоминая наш вояж на Христиани, смеясь и подтрунивая друг над дружкой, мол, а ты так и не искупнулась, а ты, мол, так и не утонул, я нависаю над нею всей своей громадной громадой и, упершись колючим взглядом в её блестящие счастливые оливы, произношу:
- А ты, а ты, тоже мне... Не бросилась в воду меня спасать!
- Я б тебя там и притопила, - смеясь, говорит Юля. - Чтоб знал, знал...
Мы просто хохочем наперебой... Затем я решаюсь на последний шаг:
- Но ты видела?..
- А то, - говорит Юля, - вылитый Адам!
Судорога перехватывает дыхание, и я конвульсивно дёргаюсь. Всем телом.
Юля высвобождается из моих железных объятий, садится поодаль и, обвив колени руками, произносит:
- А я ведь, и правда, тебя стала бояться. Я таким тебя никогда не знала.
Теперь тишина. Пауза.
- И сейчас боюсь... У тебя и мысли Адамовы - дикие. Адамьи...
Это же не ответ! Я добиваюсь лишь одного - видела? Ты видела, ту, кто меня вывел на берег, вызволил из пучины, спас, спас от неминуемой смерти, спас и сказал мне - «живи»?!
Видела или не видела? - вот и весь вопрос! Ты слышала её беспримерное «живи!»? А её эта керамическая штучка, так напоминающая Жорину... Вот же она, вот же!..
- Никого я не видела, - говорит Юля, - ни тебя, ни чёрта, ни бога! Ты скажи, кого тебе надо, чтобы я увидела и я признаюсь, наконец, чтобы ты оставил меня в покое.
«Её!» - хотел крикнуть я, но не крикнул. Я и сам толком не знал, кто она, Та, кто высвободила меня из штормящего водного плена, выхватила из объятий той роковой волны.
Очередной мой мираж?
- Прости, - говорю я, - просто прости. Пожалуйста. Это у меня...
И рассказываю очередную историю о том, как «я плыл и тонул, и на берег выбрался к счастью...».
Юля лишь качает головой.
О той пресловутой Тининой штучке я уже молчу. Мало ли что я мог в беспамятстве схватить пальцами на том берегу!
Когда две недели спустя, уже будучи дома, я спрашиваю Юлю, каковы же результаты нашей рабочей поездки на тот памятный островок, она с присущей ей пунктуальностью выкладывает на стол распечатки - вот! На белых листках бумаги аккуратненько и подробненько, как того и требуется, представлены точные цифры активности поля, расшифровки генетической памяти и камней, и песка, и того самого одинокого деревца, и даже прибрежных вод с рыбками и планктоном... и даже памяти вулканического пепла из сорокаметровой глубины, собственно, всего того, за чем мы туда и ездили, я слышу только её:
- Вот!..
- И ничего больше? - спрашиваю я.
Надеясь, что в ауре этого островка найдётся хоть какой-то, не поддающийся объяснению, изъян-артефакт.
- Куда уж больше? Этого нам вполне хватит, чтобы не только...
- И никаких...?
- Никаких!
- Но ты же сама видела! - тупо настаиваю я.
- Рест, ну ты точно с приветом! Я не желаю больше...
И я ещё раз примирительно прошу прощения.
Почему она всё ещё качает головой?
- Правда, - говорит Юля, - там, где ты барахтался в воде перед тем, как выйти на берег, твоя аура с полчаса была красной как рак, как хорошо проваренный рак...
- Правда?!
- Правда-правда, - Юля смотрит на меня удивлённо, - чему ты так радуешься? И ещё там...
- Что?! Что ещё?!
Я хватаю её обеими рукам за плечи, крепко сжимаю: что ещё?!
- Пусти, - злится Юля, - сумасшедший!
- Прости, Юль, прости... Что там было ещё, скажи, будь добра, скажи...
Юля дёргает одним плечиком, затем другим. Садится в кресло.
- Ничего особенного...
Она снова качает головой.
- Было ещё фиолетовое пятно... Рядом с твоим красным. Но я не придала этому никакого значения. Пятно как пятно, примерно с твой рост... С женской талией посредине. А на голове - две большие яркие золотистые точки. Как глаза. Я подумала - артефакт, сбой поля, накладка какая... Не могла же там рядом с тобой быть какая-то женщина! Или акула. С женской талией и глазами как две звезды!
- И тыыы...?
- Конечно! Я вычистила твою ауру от этой грязи... Можешь посмотреть - ты чист, как тарелка из мойки!
О, Матерь Божья!..
Больше я Юлю ни о чём не спрашиваю. Значит, значит...
Её «вычистила от этой грязи...» меня укокошило!
Мысль о том, что уже невозможно восстановить «эту грязь» и хорошенько её изучить повергла меня в абсолютное уныние. Юля, Юлечка, милая моя Юшенька, что же ты натворила своим стремлением к чистоте?! Вот уж воистину: Юля - чистюля...
Весь день я хожу потерянный. Что если Юля права, и вся эта фиолетовая «грязь» с двумя звёздами во лбу всего лишь искривление или раздвоение моего биополя. Такое ведь на каждом шагу в нашем деле случается.
Лучше бы она мне об этом не говорила!
Я, конечно, все эти дни помню о Боге: «Слышал благую весть? Бог есть!». В это-то я точно верю: Бог есть! Эх, если бы Он смог дать мне...
Неужели снова мираж, очередной мираж?
Но я (я не перестаю себя убеждать), я же собственными руками ощущал тепло её цепких пальцев, собственными ушами слышал её «живи!», собственными глазами видел её влажные длинные рыжие волосы со сверкающими и усеянными внизу, как кайма бисера, каплями-бусинками Средиземного моря... Падающими и вновь рождающимися у меня на глазах... А затем - совершенно сухие, пахнущие, пахнущие так, так что...
И, конечно, эти глаза, эти сумасшедше-медово-ореховые глаза...
Вы когда-нибудь видели белую, как подвенечное платье невесты фарфоровую пиалу, до краёв наполненную густым янтарём прозрачного, как слеза Ярославны, свежесобранного майского мёда... пиалу, на дне которой изумрудом искрятся зелёные сочные веточки дурман-травы?..
Бедные вы мои... Вы не видели...
Вы не пили этих сладких сладостей, не облизывались, истекая слюной...
Бедняги...
А я - пил...
Жадно. Взахлёб. Немо и в абсолютнейшей тишине.
Слышно было только как завидовал мне Нептун. Шумно держа наперевес свой трезубец.
А я пил и пил этот мёд, пыхтя и давясь, и боясь не напиться всласть...
Жадный... До этих ореховых глаз в этих фарфоровых безукоризненно белых белках...
Утопая в них... Задыхаясь и задорно смеясь от непомерного счастья, вот так, с кондачка, даже не за понюшку табака, рухнувшего вдруг на меня...
Я видел, я видел... Я же не слепой!..
Мираж?
Таких миражей не бывает.
Жаль - коньяк кончился.
Да! А осколок!..
Я не знаю, зачем я задаю эти вопросы:
- Но ты уверена, что эти гены принадлежат именно той культуре...?
- Вне всякого сомнения!
- И что, возможно, атланты...?
- Вполне...
Потом Юля скажет, что хорошо бы проверить это ещё раз... С этими атлантами надо быть начеку.
Снова отправиться на этот сказочный остров? Нет уж, увольте... Но, как ей, той островитянке, так запросто удалось развести эти воды? И если бы не она... Да о чём, собственно, разговор? Точно так, как и тогда в той пустыне, она пришла мне на помощь и вот я... Если бы не её рука...
Почему она всегда голая?
Или она не знает стыда?!
О стыд, какой стыд до сих пор не знать, что есть люди, не испытывающие никакого стыда!
Они - как боги!.. Они и пахнут, как боги... Звёздами...
«Фиолетовая грязь!» - надо же такое придумать!
Мысль о Тине не пришла даже в голову...
Ей-то какой резон спасать меня?
Голой...
И почему Юля не прокрутит мне те кадры, что успела заснять своей камерой? Да, почему?
«Фиолетовая грязь»!
Сделать это тайком самому?
Или всё-таки пойти к своему психоаналитику?
Жаль, что так и не удалось вырвать у той, своей спасительницы хоть небольшой клок её рыжих волос, хоть волосинку. Вот уж я бы забрался в её геном, разложил бы по полочкам все её эрэнки, дээнки, все митохондрии и рибосомки... Вычистил бы до йоточки эти её Авгиевы конюшни... Вот уж я бы... Уф!..
