Она подумала о статическом уплотнителе и о других странных приборах, лежащих в мешке. Каждый из них был для нее знаком таинственной опасности.
Она почувствовала, как горячий ветер с поверхности песка тронул ее щеки в том месте, где они выступали над фильтром.
— Передай мне мешок. — Голос Пола прозвучал негромко и повелительно.
Она повиновалась ему и, подтаскивая тяжелый мешок, услышала в нем бульканье воды. Силуэт Пола теперь четко вырисовывался на фоне звездного неба.
— Вылезай, — сказал он и подтянул к себе мешок.
Теперь она видела звезды, походившие на дула нацеленных на нее орудий.
Ночное небо пересек метеоритный ливень. Это показалось ей грозным предостережением; при мысли о неотвратимой опасности стыла кровь.
— Быстрее! — торопил Пол. — Мне надо сложить палатку.
Целый каскад песка обрушился на ее левую руку. «Какую тяжесть может выдержать рука?» — подумала Джессика.
— Помочь тебе? — спросил Пол.
— Не надо.
Она нырнула в проделанный Полом проход, задев рукой портативный статический прибор. Пол подал ей руку, и она встала рядом с ним на открытой песчаной поверхности, озираясь по сторонам. Песок до краев наполнял служившую им убежищем впадину, оставив на поверхности лишь гребень опоясывающей ее горной породы.
Джессика вслушалась в расстилавшуюся перед ними темноту: различимые лишь для Бене Гессерит голоса птиц и каких-то мелких зверюшек, шорох падающего песка…
Пол вытащил тент из углубления и сложил его.
В неверном свете звезд каждая тень, казалось, таила в себе угрозу.
Темнота — слепое напоминание о первобытных временах, подумалось Джессике. В ней живут вопли тех, кто охотился за твоими отдаленными предками. Этот уровень памяти сохраняется лишь в самых примитивных клетках. В темноте видят уши, видят ноздри…
Рядом с ней кто-то голосом Пола произнес:
— Дункан говорил, что, если его схватят, он продержится долго. Нам надо уходить.
Он поправил мешок за плечами, подошел к нижней кромке впадины и вскарабкался на каменный гребень, откуда открывался вид на открытую пустыню. Джессика механически последовала за ним, слепо подчиняясь его воле.
«Теперь скорбь моя тяжелей, чем море песка, — думала она. — Этот мир освободил меня от всего, кроме обязанности жить — жить для моего юного герцога и дочери, которая должна появиться на свет».
Карабкаясь рядом с сыном, Джессика чувствовала, как песок словно цепляется за ноги, не пуская вперед. Она взглянула на север, на горную гряду. Далекий силуэт скалы походил на древний морской корабль, ярко очерченный звездным светом. Длинное его туловище покоилось на невидимой волне, вздымая вверх остатки мачт, дымовые трубы, прогнувшиеся на концах. Над скалами струился оранжевый свет, перемежающийся пурпурными сполохами. Джессика содрогнулась: «Опять! Опять этот пронзительный цвет! Будто в древней морской битве…»
Она застыла на месте, созерцая картину уничтожения «корабля», над которым поднимались, точно огненные глаза, красные круги света.
— Джетфлеры и ласганы, — сказала Джессика.
Слева от них поднялась грязно-красная луна, первая луна Арраки, и они разглядели облако пыли, сопровождающее чье-то движение через пустыню.
— Должно быть, за нами охотятся топтеры Харконненов, — сказал Пол. — Судя по тому, как рьяно они прочесывают пустыню, они уверены, что смогут уничтожить здесь все, как уничтожают гнездо насекомых.
— Или гнездо Атридесов, — добавила Джессика.
— Будем прятаться, — решил Пол. — Пойдем к югу, держась в тени скал. Если нас заметят на открытом пространстве… — Он оглянулся и поправил мешок за плечами. — Они уничтожают все, что движется.
В то же мгновение послышался гул орнитоптеров и показались их силуэты, летящие прямо над беглецами.
Однажды мой отец сказал мне, что истинность лежит в основе едва ли не всех критериев. «Нечто не может возникнуть из ничего», — сказал он. Мысль эта очень глубока, если учитывать всю глубину смысла, которая может быть вложена в неоднозначное понятие истины.
Принцесса Ирулэн. Разговоры с Муаддибом.
— Я всегда гордился своим умением видеть истинную суть вещей, — сказал Зуфир Хават. — Это основное для ментата. В нем никогда не прекращается процесс анализа данных.
По мере того как он говорил, его иссеченное морщинами лицо четче вырисовывалось в предрассветной мгле. Его губы с пятнами сафо были плотно сжаты и испещрены поперечными морщинами.
Сидевший напротив него человек в широкой одежде никак не реагировал на слова Хавата. Оба они были укрыты скалой, нависшей над мрачной широкой расщелиной. Заря лениво разливалась над неровной линией хребтов, трогая своими розовыми пальцами все, что попадалось на ее пути. Сухой ночной воздух пронизывал насквозь. Обычно перед рассветом начинал дуть теплый ветер, но сейчас было холодно. Хават слышал, как стучат зубы у сидящих за его спиной воинов — нескольких человек, оставшихся от его отряда.
Человек, сидящий на корточках перед Хаватом, был Свободный, он пришел в низину с первым светом неверной зари, заигравшим на дюнах и окрасившим песок в розовые тона. Движения его были почти неуловимыми.
Свободный, погрузив палец в песок, нарисовал фигуру, напоминающую шар, изнутри пронзенный стрелкой.
— Много патрулей Харконненов, — произнес он и указал рукой в сторону хребтов, с которых спустился Хават с людьми.
Хават кивнул: «Да, много». Но он еще не знал, чего хотели Свободные, и это мучило его. Качества ментата должны были помочь ему увидеть причины.
Это была самая страшная ночь в жизни Хавата. Он был в деревне Тсимпо, форпосте бывшей столицы Картага, когда пришло сообщение о нападении. Вначале он подумал: «Харконнены хотят нас испытать». Но сообщение следовало за сообщением с быстротой ветра: «У Картага высадилось два легиона! Пять легионов — пятьдесят бригад — атакуют главную базу герцога на Арраки! Еще один легион высадился у Арсунта! Две боевые бригады у Сплинтеред-рок…»
Потом сообщения стали более подробными: среди нападающих два легиона сардукаров! И становилось все яснее и яснее, что инициаторам нападения совершенно точно было известно, какую армию следовало сюда послать. Превосходная осведомленность!
Ярость Хавата разгорелась до такой степени, что поставила под вопрос его способности ментата. Масштабы нападения оглушили его, он воспринял их почти физически — как предательский удар неслыханной силы. Теперь, прячась под выступом скалы в пустыне, он зябко кутался в тунику, будто она могла защитить его от ужаса происшедшего.
