Андрей вытер пальцы и скованными руками полез под рубашку. С третьей попытки мобильник удалось сорвать с провода и уронить на диван. Надолго ли хватит севших аккумуляторов? Надо делать все быстро и безошибочно.
«Пашке звонить нельзя, — подумал Андрей. — Пока он думает, что это я устроил бойню в больнице».
Он с трудом набрал номер. Раздался гудок, затем еще один.
— Алло! Артемыч? У меня мало времени, аккумулятор садится. Срочно созвонись с Валентином, пусть заявит о краже мобильника, который он мне дал. Пусть его менты пеленгуют.
Телефон пискнул, предупреждая о разрядке.
— У тебя беда? — заволновался Артем.
— Да! Вальке скажи, диск у меня.
Андрей хотел коротко объяснить ситуацию, но телефон отключился. Пришлось подождать немного, включить его в пассивный режим и спрятать под диван. В таком состоянии он проработает около часа. Если Артем и Валька все сделают быстро, то милиция успеет установить точное место этого гаража.
А Валька должен сработать быстро, при всей его нынешней глубокой неприязни к Андрею. Ради диска он не то что ментов поднимет на ноги, а еще и армию припашет. Правда, после освобождения придется долго объясняться, но это сейчас условно можно считать далеким будущим. И не грузиться.
Андрей лег на диван и постарался хоть немного расслабиться. Получалось не очень. Мысли путались, раздражая и без того натянутые до предела нервы.
Вообще-то с этим Чубом не брататься надо было, а просто его убить. Андрей живо представил, как вскакивает с дивана, как толкает плечом огромную тушу, как Чуб падает в ремонтную яму, с криком взмахнув руками. Рывок к воротам, и вот уже перед Андреем стоит мощный джип с ключами в замке зажигания. Мягкое кресло, газ до упора, вой резины по сухому асфальту. И в зеркальце заднего вида злое, окровавленное лицо бандита. А дальше между гаражами — руль вправо, руль влево, радиатором в шлагбаум. И пусть Семеныч в ужасе набирает телефонный номер. Уже не догнали бы.
— Трус позорный, — упрекнул Андрей сам себя. — Это последнее дело — кулаками после драки махать.
Но в следующий раз такого шанса упускать нельзя.
Снова представилась сумасшедшая гонка на джипе через пробки и заторы Москвы, по газонам, по тротуарам и чтоб искры из бордюров…
— Теперь будет труднее, — пробормотал Андрей. — Теперь наручники точно не снимут, да к тому же с цепью наружу не выскочишь.
Пропал шанс. Всегда так бывает. Если один раз упустил возможность, вторая дается намного труднее, если дается вообще. Словно какая-то закономерность.
— Зависимость, — невесело усмехнулся он. — Нелинейная зависимость предстоящих трудностей от глупости и трусости в прошлом. Можно даже формулу вывести. Хотя нет, тут как раз линейная зависимость получается. Трудность жизни прямо пропорциональна произведению глупости на трусость.
Он задумался, вспоминая Алену, Валентина, Артема.
— И обратно пропорциональна честности, — добавил он в формулу новую величину. — И все-таки зависимость нелинейная. По факту. Потому что чем дальше, тем стремительнее все ухудшается. Что-то надо в квадрат возвести. Глупость? Трусость? Нет.
Он аккуратно прокрутил в голове события последних дней, стараясь ничего не упустить из виду.
— Подлость в квадрате… — прошептал Андрей. — Вот оно в чем дело. Даже незначительная подлость, маленькая, с четверть ногтя, влечет за собой целый ворох проблем. Трудность жизни прямо пропорциональна произведению трусости, глупости и квадрата подлости, но обратно пропорциональна честности.
Он присел на корточки и вычертил на бетонном полу острым краем одного из браслетов:
Геммор= (Трусость*Глупость*Подлость2)/Честность
«Может, еще жадность ввести? — подумал Андрей. — Хотя нет. Ни к чему. Этим все сказано».
Он снова повалился на диван.
Ну а что теперь делать-то? Можно сколько угодно рассуждать о собственных ошибках, даже выводить давно изобретенные формулы и самому себе выдавать их за удивительное откровение. Но кто подскажет, как теперь быть? Практически.
А никто не подскажет, вот в чем штука. Потому что у каждого есть свои проблемы, а чужими занимаются лишь для уменьшения собственных. И не плохо это, не хорошо, просто так есть, и это надо учитывать. Сейчас вся надежда на то, что Валькина жадность пересилит обиду и злость на Андрея, а желание ментов получить премию за раскрытое преступление пересилит их лень.
Можно трактат писать. «О добродетелях как о совокупности и взаимодействии пороков». Хорошо бы получилось. С массой примеров, практических и назидательных. Андрей залез на диван с ногами, прильнул лицом к вентиляционной отдушине и закричал изо всех сил:
— Люди! Помогите!
Нет, это уж точно глупо. Таким криком только распугивать народ. Вот если орать: «Не подходите, это мое золото!» — тогда половина Москвы сбежится с ломами и кирками.
Андрей представил, как через пустырь несется озверевшая толпа, похожая на рать из фильма про Куликовскую битву. Все вооружены ломами, кирками, кувалдами и другими стенобитными инструментами. Все бегут спасать Андрея от излишков золота. А золота нет. Оп-па! Тогда убьют наверняка.
Андрей заглянул под диван — проверить состояние телефона. Еще работает, значит, есть надежда на помощь друзей. Друзья не убьют, даже если золота не окажется прямо сейчас. Друзья тем и отличаются от основной массы человечества, что не требуют плату сразу. Им можно платить в кредит. Одному пообещать соавторство в статье, другому парить мозги сорока миллионами Скотта. Но если в конце концов не дать того, на что они надеялись, вся дружба кончается. И это тоже ни плохо ни хорошо.
Просто так есть.
Дружба — это такой специальный договор, по условиям которого две или более сторон имеют право какое-то время пудрить друг другу мозги. Но обязаны в обоюдном порядке время от времени решать проблемы друг друга. Это так называемая «честная дружба». А еще есть бесчестная, она же — подлая подстава, она же — удар в спину. Это когда все точно так же, но без последнего пункта. За это, в зависимости от пола, принято бить в лицо кулаками, или отвешивать звонкие пощечины, или скандалить, или мстить, долго и страшно, до достижения полной победы над друзьями.
Снова вспомнилась Алена, и мысли тут же спутались в совершенно безумный топологический объект, скрученный из десятка соединяющихся и разбегающихся путей. Мысли испуганно замерли, ощущение холодного страха опустилось от кадыка в грудь и там остановилось. Андрею на миг показалось, что это чувство гораздо сильнее, чем страх перед накачанным бандитом или страх перед визжащими пулями на войне. От бандита можно избавиться, хотя бы теоретически, от пуль, опять-таки теоретически, можно укрыться. Но от этого ужаса спрятаться было нельзя, потому что он оказался внутри и угрожал изнутри — он был частью Андрея, продуктом его жизнедеятельности. Это был страх наработанной за несколько лет порочности собственной жизни, ее отвратительности, взявшейся неизвестно откуда и неизвестно когда.
