— Если вам легче называть меня по имени, в пределах спортивного зала это допустимо.
— Спасибо.
— Удовольствие взаимно.
— Вы здорово… ты здорово нахватался дипломатических оборотов.
— Кажется, я беседую с дипломатом?
Кеноби ответил на следующий выпад. Не на вопрос.
С контратакой он тоже не спешил, и это начинало раздражать.
— Вы хотели что-то узнать, — с нажимом повторил Скайуокер.
— Иногда мне казалось, что ты выжил, и я начинал в это верить.
— Да?
Анакин умудрился заехать рыцарю по пальцам. Тупой кромкой — скользящий удар — для синяка хватит. В качестве доказательства, что он действительно выжил.
Теперь они не разошлись — скорее, разлетелись в стороны. Однако, Кеноби не выпустил клинка. Даже не потер ушибленные пальцы.
— Я молил Силу, — сказал он, — чтобы ты смог устроиться куда-нибудь механиком и начать нормальную жизнь. Пусть даже жизнь обычного человека.
— Вот как… — Скайуокер опустил клинок. — А почему именно механиком?
— Тебе же нравилась техника. Ты в ней здорово разбирался.
— Если бы вы родились рабом на Татуине и ваша жизнь зависела бы от того, сумеете или не сумеете починить тот кусок мусора, который ваш хозяин зовет первоклассным товаром, поверьте, вы бы разбирались в технике ничуть не хуже меня.
— Понимаю.
— Кстати… По-вашему, я сейчас веду жизнь обычного человека?
В ответ на следующий выпад Скайуокера Кеноби наконец перешел в контратаку.
Теперь отбиваться приходилось Анакину и, судя по натиску, рыцарь более не собирался изображать декоративный бой в щадящем режиме, устроенный на радость храмовой малышне.
— Я не осуждаю твой выбор.
— Вы уходите от ответа.
— Нет. Все просто: ты хотел уйти из Храма — и ты это сделал. Ты нашел себе достойное применение — хорошо.
На слове «хорошо» Скайуокер получил резкий удар плашмя в живот, от которого не успел закрыться, рефлекторно согнулся и потерял равновесие. Следующий удар уже скользнул по спине, а третий пришлось отбивать уже из положения снизу. Только тогда получилось вскочить на ноги.
— Тогда в чем проблема?
— Ни в чем. Проблемы нет.
— Вы все время не договариваете фразы. Я должен додумать сам?
— Если ты этого хочешь.
Серия ударов, обрушившихся на Кеноби, все-таки заставила того отступить. К стене.
— У меня нет фантазии. Мне так давно никто не читал моралей.
— Мне давно не хочется никому читать морали, — сказал прижатый скрещенными клинками рыцарь. В следующую секунду он сделал усилие и оттолкнул Скайуокера, да так, что тот отлетел на несколько шагов от стены.
— Я думал, это ваша профессия.
— Совсем нет.
Свое резкое «нет» Кеноби подтвердил не менее резкой контратакой.
— И все-таки.
— Хорошо. Я хотел сказать тебе, что любой из нас в ответе за свой дар.
— Перед кем?
— Перед самим собой.
— С самим собой я как-нибудь разберусь.
— Ты используешь Силу!
Скайуокер снова криво улыбнулся. Отвечать на выпады это ему ничуть не мешало. Скорее, наоборот. Он давно заметил, что Кеноби как будто до сих пор присматривался к нему, и странно, чуть ли не болезненно реагировал на такие кривые ухмылки.
— Так использовать Силу вне Храма запрещено?
— Нет! — Рыцарь нанес удар. — Не запрещено! — Еще удар. — Опасно! — Снова удар.
Неаккуратно отбив последний выпад, Скайуокер заработал тычок рукоятью по лицу. Он сжал зубы, а потом, преодолев неприятное ощущение, спросил:
— Для Ордена? Удобнее прижать всех форсьюзеров к ногтю?
Клинки опять скрестились, и противники дышали друг другу в лицо. Тяжело дышали. Анакин отчетливо видел капельки пота на лбу рыцаря, и чувствовал, что такой же пот сейчас течет по его лицу.
— Опасно для тебя. Для твоей личности. Именно потому, что Сила для тебя — только инструмент.
— Сила и есть инструмент.
— Как отвертка и молоток?
— Да. Только для других винтиков и гвоздей. И я не молюсь на отвертку и молоток. И не строю Храм для обожествления отвертки и молотка.
Кеноби подставил подножку, и Скайуокер едва не потерял равновесия.
А потом рыцарь столь же неожиданно опустил свой клинок.
— Неужели в Храме тебе кто-то говорил, что Силу надо обожествлять? Сила — это энергия, которая проникает и связывает всю живую и неживую материю. Используя ее, ты влияешь на эту материю. Ты берешь на себя ответственность.
— Я ее использую, потому что я могу ее использовать. А ответственности у меня, извините, полно и без всякой философии.
— Я знаю. Я действительно… восхищен твоими успехами. Но ты мог выбрать иной путь. И добиться куда большего.
— Я — в двадцать два — достиг малого?
— В тебе говорит самолюбие.
— Я его не стесняюсь.
— И честолюбие.
— О да. Я безмерно честолюбив. И тщеславен. И думаю только о следующем повышении, да о количестве орденов, которые мне скоро повесят на мундир.
— Не передергивай. Я знаю, что это не так.
— А зря.
— Не думаю — знаю. Я не хотел тебя обидеть.
— Я не обидчив. Мы говорим на разных языках.
— Конечно. Я ведь имел в виду другое.
— Интересно.
— Ты мог стать лучшим из джедаев. Самым сильным. Ты ведь и хотел стать самым сильным. И в тебе был этот потенциал.
Скайуокер покачал головой.
— Дай я угадаю. Сейчас ты скажешь, что у меня просто не хватило терпения?
— Я скажу, что Сила в тебе велика.
— Я знаю.
— А ты забиваешь ей гвозди.
Скайуокер улыбнулся.
Потом улыбка растаяла, и он совершенно серьезным тоном сообщил:
— Я хорошо забиваю гвозди.
В рубке появился Джиллард.
— Что по спецификационным характеристикам? — спросил Скайуокер.
— Вот как раз последние результаты. До сих пор все подтверждается.
— Дайте распечатки.
— Прошу.
Артиллерийские стрельбы — рутина…
… рутина, которую ждали больше месяца, пока на корабле проверяли все гайки и заклепки, потом дредноут гоняли по орбите и вот, наконец, отвели подальше от эскадры. Турболазеры старательно и безуспешно пытались разогнать черноту космоса. Наводили орудия, пристреливались и выпускали залпы по несуществующим мишеням.
Сегодня дредноут вошел в атмосферу. Пронзил ночное небо искусственными молниями.
И в результате — набор цифирек, невыразительных и скупых, каждая из которых сопротивляется беглому просмотру. Приходится всматриваться и сравнивать с другими столь же невыразительными. Но за этой скукой — точность прицелов, дальность поражения, мощность выплевываемых в космос лучей.
