— Подумать только, — Скайуокер отвернулся, как будто поединок надоел ему. Затем нанес сильный и резкий удар с разворота, — как плохо в Храме берегут стратегически важную информацию.
— Анакин!
Почти криком. Выдирая себя из прострации. Отвечая на каждый удар ударом более сильным. Серией. Контратакой. Ровной, стремительной и яростной. Вкладывая не Силу — всего себя.
Как если бы поединок шел взаправду.
Сталь лязгнула по полу — Скайуокер остался безоружным. В следующую секунду он получил удар по ногам и, потеряв равновесие, упал на пол.
— Я не люблю играть в загадки, — сказал джедай.
— Как жаль.
Анакин сел, подтянув колени к груди. Словно и не собирался вставать.
— И я не люблю провокации, — Кеноби занес клинок для удара.
Скайуокер быстро перевернулся, подхватил оружие и вскочил на ноги.
— Я тоже не люблю провокации, — без малейшего сарказма сказал он. — Особенно когда их устраивает Храм. И мне нечем на это ответить.
— Что ты имеешь в виду?
— Так. Мелочи жизни. А в Храме действительно на редкость много болтовни.
— К кому именно относится это обвинение?
— Разве я сказал, что вообще кого-то обвиняю?
— Опять шарада!
— Не шарада, — Скайуокер почувствовал, что начинает уставать. И что фехтовать одновременно клинком и языком становится все трудней. — И даже не ребус.
Кеноби неожиданно сменил тактику. Закрыться от колющего удара в грудную клетку Анакин не успел — пришлось резко податься назад, со всей силы налетая затылком и спиной на стену.
В голове взорвались тысячи комочков боли. Потемнело-выключилось-включилось.
Рыцарь оставался на прежней позиции. Не нападал, но держал клинок наготове.
— Пожалуйста, продолжай, — сказал он.
— Вот представь. Храм. Идут два уважаемых рыцаря по галерее, треплются почем зря… И тут один другому говорит… Звучит, как начало анекдота, правда?
— Что это были за рыцари?
— Первый — наш любимый магистр всея Ордена Мэйс Винду. Ему, конечно, все уступают дорогу, падаваны воспитанно шарахаются в сторону… загляденье просто. Вокруг все тихо, ни души. По крайней мере, Винду в этом свято уверен. Угадай, кто был второй рыцарь.
— Ты подслушивал?
— Разумеется.
— Зачем?
— Мне было нечего делать, — Скайуокер демонстративно закатил глаза.
— Почему я не удивляюсь… Что ты еще успел узнать?
— Относительно немного. Уважаемые рыцари очень быстро удалились в башню. Мне туда проникнуть не удалось. А жаль…
— Вот уж действительно: разведка не дремлет, — Кеноби решился на грустный юморок. — Я надеюсь, ты никому об этом не рассказывал?
Анакин одарил его внимательным пристальным взглядом.
— Из твоего вопроса я делаю один интересный вывод. Вы так и не нашли этого Сидиуса.
— Я этого не говорил, — ответил Кеноби.
Его резкий выпад вспыхнул серией ударов. Диагональный, блок, боковой, блок, опять диагональный… Клинки застыли крестом.
— Все равно. Этого не говорили в новостях. — Скайуокер напрягся и оттолкнул рыцаря. — И сколько рыцарей было в этом занято?
— Столько, — Кеноби сумел не потерять равновесия и ударил с разворота, — сколько нужно!
— Значит, пол-Ордена? Фундаментальная научная работа — поиски персонажа из сказок. Одним словом, пока вы страдали какой-то фигней, причем бессмысленной…
— То, что произошло на Набу, по-твоему, бессмысленно? Моего учителя убил ситх. Самый настоящий. Из плоти и крови. И это ты называешь…
Скайуокер посерьезнел. Опустил клинок.
— Нет. Но понимаешь, его смерть ничего не изменила в Храме.
— Его смерть изменила мою жизнь.
— И мою тоже, — напомнил Анакин. — А для всего Ордена? Не те масштабы.
От рассудительных слов на губах остался горький привкус.
И эта самая горечь — на мгновение — во взгляде человека напротив. Не по кодексу. Не по статусу. Обыкновенная человеческая скорбь.
— Ты не думаешь, что когда-нибудь тоже самое скажут и о тебе?
— После смерти? Значит, надо постараться, чтобы меня еще долго помнили.
— Долго помнят только святых или чудовищ, убитых святыми.
— Согласен. Наверно, мне будет трудновато пробиться в святые, — Анакин улыбнулся. — А вот ты можешь попробовать.
— Не смешно.
Скайуокер положил клинок на столик. Вытер лицо полотенцем и только тогда повернулся к рыцарю.
— Я слышу это второй раз за вечер. И, знаешь, мне тоже совсем не смешно. Вы — лучшие дипломаты Республики. Вы — лучшие оперативники. И вы пропустили начало гражданской войны. Почему? Потому что все искали какого-то ситха?
— Ты не понимаешь. Этот ситх вполне мог подначивать сепаратистов начать войну.
— Сразу всех? Вы до сих пор верите в легенду о Вселенском Зле. Удобно. Для бездельников. Потому что всегда есть на кого свалить собственные провалы. Мы ни в чем не виноваты — это страшный злобный ситх пришел и все испортил.
— Анакин, и кто из нас теперь читает мораль?
— Я. Для разнообразия.
— Иногда я перестаю понимать, когда ты иронизируешь, а когда говоришь серьезно. И объясни мне, почему во всем виноват один Орден? Нас только десять тысяч на всю Галактику. Вместе с падаванами. Мы не можем уследить за всем.
— Защитники справедливости научились оправдываться?
— Нет. По-твоему, мы пропустили начало войны? А Сенат, что, не пропустил? А военные не пропустили начало войны? Где ты был сам, когда война началась?
— Я тогда еще не родился. Война началась тысячу лет назад. Вместе с подписанным миром и образованием Республики. Республику создали — при участии Ордена — и она начала разваливаться.
Кеноби кивнул.
— Напоминает циничное брюзжание вроде «человек стареет, начиная с рождения».
— Не совсем. Но по-моему, все причины того, что сейчас происходит с Республикой — они как раз в том прошлом. Люди не живут вечно. Государства тоже.
Рыцарь шагнул к автомату с напитками. Выдернул пластиковый стаканчик. Внимательно рассмотрел ассортимент — от фруктовых соков до специальных спортивных тонизирующих напитков.
Он налил себе обычной воды. Половину выпил одним глотком.
— Ты был рад началу войны? — спросил Кеноби. — Я имею в виду все-таки не тысячу лет назад, а…
— Нет, не был. Вернее, и был тоже.
— Одновременно?
— Да. Именно так. Тебе этого… не понять.
— Ты даже не пробовал объяснить.
— Любые слова будут банальны.
— Если это опять будут слова о блестящей карьере и званиях — возможно.
— Напротив. Слова о том, что жизнь — это вечный бой, тем более банальны. Потому что если ты не почувствовал этого еще в детстве, пытаться понять потом бессмысленно. Слова о долге перед Республикой — верх банальности. Потому что они давно обесценились. А воинская слава всегда была заманчивой вещью. Так что это, по крайней мере, честно.
