— Мнение это даже напечатано.
— Когда? Кем?
— Лет полтораста назад. Пушкиным.
Не спуская с меня глаз, Милисандров соединяется по телефону с заведующей литчастью театра. Говорит:
— Узнайте, что говорил Пушкин об Отелло, и через час доложите мне.
Елисапетов пробует переключить внимание худрука, спустить его на грешную землю.
— Виктор Викторович, познакомьтесь — это Пав. Крохалев.
А худрук еще весь там, в материале.
— Не ревность, а доверчивость. Вот исходная для сквозного действия спектакля. Эта новаторская мысль родилась здесь, в моем кабинете. Три минуты назад. И вы присутствовали при ее рождении.
— Пав. Крохалев пришел по вашему приглашению.
Виктор Викторович устало смотрит на меня. Закрывает глаза. Ему нужно время, чтобы переключиться. Шагнуть из шекспировского вчера в наше будничное сегодня. И вот переключение произошло. Виктор Викторович открывает глаза, говорит:
— Пав. Крохалев… Пав. Крохалев… Простите, не знаю. Не слышал.
Елисапетов смущен и удивлен одновременно. Всю последнюю неделю он уговаривал худрука принять Пав. Крохалева, рассказать ему о выигрышных билетах. Худрук согласился, назначил день и час приема — и вдруг все забыто. Елисапетов пробует освежить память худрука:
— Это Пав. Крохалев. Фельетонист.
— Сейчас не пишут настоящих фельетонов, — неожиданно говорит худрук. И, минуту помолчав, добавляет: — И фельетонистов нет сейчас настоящих.
Елисапетов кашлянул, давая этим понять, что при живом фельетонисте, да еще когда он приглашен вами в гости, такое категоричное заявление малоуместно.
Но худрук не обращает внимания на кашель.
— Гаснущая кривая советского фельетона, — говорит он, — началась в тридцатых годах. Дайте вспомнить, и я назову вам фамилию человека, который толкнул жанр смешного в газете вниз.
Елисапетов умоляющим взглядом просит Милисандрова не развивать дальше скользкую тему «гаснущей кривой», а поговорить лучше об автомашине, выигранной по счастливому билету. Но Милисандров не может так быстро переключиться на новую тему и задает мне вопрос:
— Вам нравится, как пишет Влад. Сиротин?
— Влад. Сиротин считается сейчас фельетонистом номер два.
— А кто у вас первый?
— Первых много. Больше десяти. Ан. Суменов, Сем. Мустанаки, Ген. Холдеев…
— Не читал, — говорит худрук, — но уверен, что Ген. Холдеев пишет так же скучно и бесталанно, как Сем. Мустанаки, которого я тоже не читал.
Виктор Викторович снова закрывает глаза, но не для того, чтобы начать рассказ об одиннадцати выигрышных билетах, а чтобы сделать новое заявление в развитие темы «гаснущей кривой».
— Пав. Крохалев… Пав. Крохалев… — шепчут губы худрука. — Да, да, что-то припоминаю. Человек под такой фамилией напечатал в конце двадцатых годов фельетон «Вадим Вадимыч на уровне». Ничего был фельетон, так на три с плюсом, не больше.
Человек под фамилией Пав. Крохалев не мог напечатать в конце двадцатых годов фельетон, так как родился Пав. Крохалев только в тридцатых. Что же касается фельетона «Вадим Вадимыч на уровне», то написал его Мих. Кольцов и не на три с плюсом, а на все пять. Но я промолчал, не стал поправлять Милисандрова, а он продолжал подзадоривать меня:
— Пав. Крохалев… Пав. Крохалев… Помню и другой ваш фельетон — «Филичёвый табак». Он тоже тянул только на тройку.
Не знаю, на сколько тянул «Филичёвый табак», только писал этот фельетон не я, а Д. Заславский. Но я и на этот раз не стал поправлять Милисандрова. Зачем? Все было ясно и так. Десять минут назад Милисандров думал напоказ, теперь говорил напоказ. Я понимал, что такие спектакли разыгрывались в этом кабинете не впервой. Впрочем, у худрука театра драмы был в дефиците не только хороший вкус, ему недоставало и простой воспитанности. Мы с Елисапетовым пробыли в его кабинете больше получаса, и все это время худрук сидел, а мы стояли.
Мне тридцать три года. Ноги у меня молодые, крепкие. А вот Елисапетову давно за пятьдесят. Я пришел, ушел и больше, бог даст, никогда не встречу Виктора Викторовича. А Август Леонидович Елисапетов — не случайный посетитель. Он товарищ Милисандрова по работе, коллега. Правда, не народный артист, не худрук. В большой театральной семье администратор считается младшим братом худрука. Но младший и старший связаны одной веревочкой. Старший ставит спектакли, младший обеспечивает их зрителями. Худрук Милисандров, нужно отдать ему справедливость, плохих спектаклей ставит значительно больше, чем хороших, а Август Леонидович должен зазывать народ и на плохие. Дело это нелегкое, а в ответ ни уважения, ни благодарности.
Младшему брату понадобилась помощь старшего. Зачем — неизвестно. Младший попросил старшего сказать два слова в его защиту. Старший вместо двух сказал двести два и все не о том.
— Виктор Викторович, — чуть не плачет администратор, — вы же вчера обещали…
— Правильно, — снисходит наконец Виктор Викторович, — я что-то обещал. Только напомните, что именно?
— Поговорить с корреспондентом.
— Напомните, о чем?
— Про выигрышный билет.
— Ах да. О месте счастливого случая в жизни советского человека? Вы хотите знать мое мнение? Может ли быть такой случай? И да, и нет.
— Как нет? Почему нет? — взорвался Елисапетов. — Я выиграл «Москвич» или не выиграл?
— Резервирую за собой право высказаться по этому вопросу позднее, — говорит худрук. — А сейчас, простите, некогда. Сегодня у нас праздник. Сотый спектакль. Публика будет аплодировать, требовать меня на сцену. И я должен выйти, поклониться.
Худрук говорит это уже не сидя, а стоя. И хотя был худрук ростом на голову ниже меня и Елисапетова, проходя мимо, он все же умудрился посмотреть на нас обоих сверху вниз. Как это удалось ему, не знаю, но мне стало чертовски обидно, и я не захотел ждать более позднего времени, чтобы еще раз встретиться с Милисандровым.
— Куда? — заволновался Елисапетов. — Он не сказал вам главного.
— Главное я уже видел. Благодарю.
— Милисандров — человек уважаемый, солидный. На него только иногда что-то находит.
— С меня хватит.
Внизу у выхода Елисапетов нагоняет меня.
— А что, если я уговорю кого-нибудь позвонить вам завтра, подтвердить мои слова по телефону?
— Не нужно, я верю вам.
— Не смейтесь. Кто я такой, чтобы мне верить. Винтик. Ширпотреб. А вам позвонит лицо значительное.
— Мне не нужно подтверждений лица значительного, — вторично и как можно строже говорю я.
Но строгость не помогла.
Елисапетов уговорил позвонить в редакцию председателя месткома.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте.
— Говорят, вы написали фельетон про нашего сотрудника.
— Я не писал фельетон про вашего сотрудника.
— Значит, собираетесь писать?
— И не собираюсь.
— Елисапетов честный человек.
— Может быть.
— Это подтверждается хорошей службой и его распорядительностью, во всех случаях достойными быть отмеченными, особенно при распространении билетов на трудно идущие пьесы современной тематики. Там, где другие администраторы могут заполнить зрительный зал на сорок пять процентов, Елисапетов заполняет на восемьдесят и больше. Только в этом году руководство дважды премировало Елисапетова ценными подарками. В первый раз на сумму пять рублей сорок копеек и во второй — на сумму шесть рублей. Пожалуйста, не пишите фельетона про Елисапетова.
— Хорошо, не буду.
Я сказал и повесил трубку. А через час новый звонок:
— Редакция?
— Редакция.
— С вами говорит Бахрамов.
— Какой Бахрамов?
— Я говорю по уполномочию трех старших администраторов и двух кассирш. Мы все самовидцы…
— Как это понимать?
— Мы сами видели билет, на который Елисапетов выиграл автомашину «Москвич». Могу назвать точно день, месяц…
— Не нужно.
Вслед за Бахрамовым позвонил дирижер оркестра народных инструментов Голубкин, потом зубной врач Васильева-Какабадзе…
Елисапетов поднял на ноги чуть ли не весь город, и самовидцы звонили, писали:
«Я, профессор Ракобронхов И. В., руководитель кафедры сопромата, заслуженный деятель науки, доктор технических наук, имеющий приоритет в области безэлектродной сварки металлов, автор двух учебников для студентов третьих и четвертых курсов авиаинститутов, член райисполкома последнего созыва, награжденный правительством орденом «Знак Почета» и двумя медалями, удостоверяю, что Елисапетов А. Л. действительно показывал мне билет денежно-вещевой лотереи серии шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят два, номер ноль девяносто один, на который пал выигрыш «Москвич-407».
При показе счастливого билета присутствовали: моя жена Ракобронхова К. Т. и два моих сына от первого брака — Ракобронхов О. И. и Ракобронхов И. И.»
